idler:
|
Я шагал по дороге свершений, Но прилег отдохнуть у обочины. |
мне ближе
Я дышал синевой,
Белый пар выдыхал.
Он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной.
Поскрипев, затихал.
А сугробы прилечь завлекали.
И звенела тоска, что в безрадостной песне поется,
Как ямщик замерзал в той глухой непролазной степи.
Усыпив ямщика, заморозило желтое солнце.
И никто не сказал: "Шевелись, подминайся, не спи..."
Все стоит на Руси.
До макушек в снегу
Полз, катился, чтоб не провалиться.
Сохрани и спаси,
Дай веселья в пургу,
Дай не лечь, не уснуть, не забыться.
Тот ямщик-чудодей бросил кнут и куда ему деться?
Помянул он Христа, ошалев от заснеженных верст.
Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться.
Ну а он в доброте их жалел и не бил и замерз...
Отраженье свое
Увидал в полынье.
И взяла меня оторопь:
В пору б оборвать житие,
Я по грудь во вранье.
Да и сам то я кто?
Надо бы в прорубь.
Вьюги стонут, зовут кто же выстоит, выдержит стужу?
В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа.
Пар валит изо рта, эк душа моя рвется наружу!
Выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа!
Снег кружит над землей, над страною моей,
Мягко стелет, в запой зазывает.
А ямщик удалой, пьет и хлещет коней,
А непьяный ямщик замерзает...
Так звенела тоска, что в безрадостной песне поется
Как ямщик замерзал в той глухой непролазной степи.
Усыпив ямщика, заморозило желтое солнце.
И никто не сказал: "Шевелись, подминайся, не спи..."