Исторические свидетельства о дороге ОРСК-КАРАБУТАК-ИРГИЗ-АРАЛЬСК-КАЗАЛИНСК. Оказывается, эта дорога, находящаяся сейчас в ужасающем состоянии (международная ТРАССА М-32 САМАРА-ШЫМКЕНТ), пользовалась дурной славой ещё в 19 веке.
Многим жителям Казахстана и Средней Азии (особенно водителям) не понаслышке известно плачевное состояние дороги Орск-Карабутак-Иргиз-Аральск-Казалинск. Несколько сотен километров практически полного бездорожья (не ремонтировашийся более 30 лет, с момента постройки автодороги, асфальт сохранился на отдельных небольших участках, а большую часть маршрута составляет "грунтовка", местами пересекаемая рытвинами до 1-2 метров глубиной, промоинами, пухлыми солончаками) в малонаселённой местности (на всем маршруте лишь несколько маленьких аулов и отдельные стойбища кочевников-скотоводов), отсутствие автозаправочных и авторемонтных станций, магазинов, источников пищи и питьевой воды - вот что представляет собой эта дорога, и путешествие по ней сопряжено со значительными трудностями и опасностями. И если во время сухой устойчивой погоды проехать этот маршрут можно относительно благополучно (лишь изнывая от жары, тряски и пыли), то во время весенних и осенних дождей (да и летом после прохождения ливней) путь превращается в сплошные топи непролазной грязи, в которой застревают даже "КамАЗы", не говоря уже о легковых автомобилях. В этом случае путешественникам приходится несколько дней жить в степи, ожидая прекращения дождей и высыхания грунта, либо нанимать в окрестных аулах за баснословные деньги тракторы и выбираться на буксире. Зимой в этом районе свирепствуют сильные снежные бураны, заметающие дорогу; почти каждый год на трассе гибнет несколько человек (во время метелей водители и пассажиры замерзают в "заглохших" и застрявших в сугробах автомобилях).
Оказывается, эта дорога пользовалась дурной славой ещё в 19 веке (тогда она называлась "Орско-Казалинский тракт"). Ниже приводится текст журнальной статьи того времени.
Аму-Дарьинская ученая экспедиция. I. Орско-Казалинский почтовый тракт. (Путевые заметки члена экспедиции, Н. Каразина).
(Журнал «Нива», 1874, №36, 565-567)
He более как три года тому назад, каждый путешественник, предполагавший ехать через степь в наши Средне-Азиатские владения, невольно задумывался подъезжая к Орску, откуда ему надо было сворачивать правее и оставлять за собою все удобства устроенных почтовых путей, все то, что хотя сколько-нибудь может быть названо комфортом.
И действительно, ему нельзя было не задуматься. Перед ним тянулась дорога в слишком тысячу верст длины, дорога приобретшая cебе грозную, неутешительную известность.
Чтобы дать понятие об этом тракте — того времени — приведу отрывок из путевой книжки одного туриста. Этот отрывок яркими красками рисует всю прелесть Орско-казалинского тракта — но носившего другого названия как «проклятая дорога».
«Первый раз я проезжал этою дорогою осенью 1867 года. Это был год реформ вновь завоеванного края. Понадобились офицеры, чиновники, всякий рабочий люд — и понадобились в громадном количестве. И вот, все это скопилось в Оренбурге, приготовляясь к степному путешествию. Все гостиницы были переполнены; по почтовым дорогам тянулись почти непрерывные ряды экипажей. Большинство проезжающих были люди семейные, а потому можно себе представить с какими-запасами путешествовали они, переселяясь в край отдаленный, в котором, по крайней мере на первое время, трудно, даже не возможно было достать что-либо удовлетворяющее европейскому требованию комфорта. Шутники говорили, что в осень 1867 года было «великое переселение народов из виленских канцелярий в ташкентские». Вот в это-то бойкое время пришлось и мне в первый раз проехать знаменитым Орско-казалинским почтовым трактом.
Едва только я выехал из Орска, как сразу почувствовал, что надолго распростился со всяким удобством. Три чахоточные клячи, приведенные мне после двухсуточного ожидания, дотащили меня до станции только глубокою ночью. Станция эта состояла из полуземлянки, наполненной развалинами печки; вороха перегнившей соломы, кишевшей паразитами, покрывали пол. В оконные отверстия врывался сырой осенний ветер; завалившаяся зеленая крыша грозила рухнуть на голову. Оставаться на ночь в этом приюте не было никакой возможности, и я провел остаток ночи на дворе, в своем тарантасе.
Дальнейшее мое путешествие было целый ряд тяжелых испытаний и лишений. Недостаток лошадей, а часто неимение их вовсе — задерживали меня на станциях по суткам и даже более; например: на станции «Джалавла» я просидел четверо суток — и только случайно нанял двух верблюдов у проходящего недалеко каравана. Все путешествие мое до Kaзалинска тянулось пять недель, а я еще находился в сравнительно лучших условиях чем остальные путешественники. Я ехал один и налегке, — каково же было несчастным семейным с их женами и детьми — часто даже грудными!?...
Станции были по образцу первой мною описанной. Чаще встречались войлочные кибитки — старые, покривившиеся с бесчисленными отверстиями в прогорелых войлоках не защищавшие вовсе ни от дождя, ни от холода. Наступали холода, выпал первый снег, начались страшные степные бураны.
Положение многих запоздавших путешественников было отчаянное. На одной из станций, именно как теперь помню: «Бугадты-сай», я нашел семейство в самом безвыходном положении. Муж — какой-то интендантский чиновник, мертвецки пьяный, должно быть с горя, находился в бесчувственном состоянии и храпел лежа под тарантасом. «Вот уже вторые сутки так-то»!.. жаловалась мне его жена, кормившая грудью — трехмесячного ребенка. Около нее еще двое детей жались и хныкали от холода, забившись под какую-то попону. Дети просили есть.
Вся провизия вышла; не было даже чаю и сахару; еще вчера вечером доели последнюю дорожную булку, а впереди оставалось еще более половины дороги. Другое семейство я нашел еще в худшем положении: на этой станции не было вовсе никакого жилья — кибитку унесло ветром, и только кучи навоза, следы костров, да обломки тележного колеса — намекали на место почтовой станции. Ближайший аул был верст за двадцать. Ближе же не было ни одного живого существа, кроме волков, завывавших по ночам в нескольких шагах от несчастных путешественников... Здесь тоже истреблены были все дорожные запасы — и дети кричали и плакали от голода.
Дотащившись кое-как до этой плачевной станции, я задержал ямщика-киргиза с его лошадьми, дал им отдохнуть и верхом отправился отыскивать ближайшие аулы. Ночь захватила меня на дороге — и вернулся я уже на другой день утром. Надо было видеть восторг несчастных при виде приведенных мною упряжных верблюдов и двух барашков, предназначенных для насыщения их проголодавшихся желудков.
Если у кого-нибудь ломался экипаж, его бросали как вещь никуда не годную (о починке нечего было и думать) и продолжали путь верхом на верблюдах, а иногда и пешком, побросав на произвол судьбы свои пожитки.
Ко всем этом, что я пишу, нет никакого преувеличения. Не найдется никого, кто бы мог упрекнуть меня в этом, но за то найдутся такие, что найдут мое описание бледным в сравнении с тем, что испытали они сами своими собственными боками.
Генерал-губернатор, узнавши от приезжающих о том, что творится на Орско-казалинском тракте — немедленно распорядился выслать офицеров и чиновников, снабженных деньгами, одеждой, провизией и лекарствами навстречу идущим. — В числе этих посланных был г. Терентьев, который положительно заверял о том, что ему приходилось натыкаться на раздирающие душу катастрофы.
Через три года после этого, именно в 1870 году, снова пришлось проезжать мне этою дорогою... Время года было несравненно лучшее, дело было летом, и никакого наплыва проезжающих не было вовсе. Но не смотря на эти, более выгодные, условия я нашел тракт нисколько не в лучшем состоянии. Те же станции — кибитки и землянки, то же отсутствие людей и лошадей, те же суточные ожидания. А если приведут вам наконец коней — то или полумертвых, или же совершенно диких, никогда в своей жизни не видавших ничего похожего на экипаж, и вы рисковали на каждом шагу быть искалеченными, не говоря уже о бесконечных поломках и окончательной порче экипажа.»
И вот, мне пришлось третий раз проверить знакомое расстояние – и я не узнал своего старого Орско-казалинского тракта.
А дело было как нельзя проще; стоило только отдать этот тракт с торгов предприимчивому человеку, не поскупиться деньгами, и не сдавать его на попечение киргизам, — попечение совершенно бесконтрольное, тем более, что с кочевниками не церемонились и по годам не платили им ничтожной договорной платы. «Не за что платить — дурно содержится» говорили те, кому надлежало расплачиваться. —«Денег не даешь — за что же тебя содержать хорошо» оправдывались те, кому следовало получать плату. И таким образом, дело шло слишком двадцать лет, пока настоятельная потребность в сообщении не заставила открыть серьезные торги, по которым Оренбургский купец Мякеньков, хорошо знакомый с делом, опытный и предприимчивый хозяин, взял большую часть степного тракта от Орска до станции Джюлпас и привел его в прекрасный порядок, так резко поражающий всякого, знающего эту дорогу в ее первоначальном виде.
Каждая станция нового тракта состоит из большого, обнесенного стеною двора и трех деревянных строений — среднее из них, в виде двух-половинной избы — назначается для приезжих и смотрителя; — в боковых помещаются ямщики и амбары для фуража и сбруи.
Просторная, чистая и светлая комната с дощатым полом; удобная мебель — часы на стене — теплая печь, вычищенный на диво самовар, блестящая посуда, при всем этом услужливость смотрителя, возможность достать и свежего молока, и яиц, и хорошего хлеба — все это так приятно действует на нервы проезжающего, утомленного длинною дорогою и монотонностью степного ландшафта; а русский говор на дворе, торопливая суетня ямщиков, побрякивание сбруи, бубенчиков и звон русского колокольчика, все это заставляет забывать вас, что вы не в России — а в самой Азии, в центре киргизских степей... за несколько тысяч верст от того пункта, с которого начали свое многотрудное путешествие.
Со второй половины дороги, т. е. с переезда через укрепление «уральское» — нынешний город Иргиз — колорит меняется. Азия вступает в свои права. Ярко-зеленая степь сменяется сыпучими песками — становится жарче и удушливей. Вы подъезжаете к знаменитым «Приаральским Каракумам»... Здесь уже нет таких прекрасных, уютных станций — пахучее сосновое дерево заменяют серые стены глинобитных домов — самого непривлекательного типа, наводящего тоску и уныние... К довершению всего удовольствия — вы редко находите хорошую воду... Чай ваш — единственное дорожное утешение — мутен и с сильным солоноватым вкусом, а иногда и с сернисто-водородным запахом... Что делать, терпи... и повинуйся условиям природы еще не подчиненной влиянию - человека (хотя и давно пора бы!)... И с каким удовольствием путешественник видит, наконец, вдали на горизонте голубоватые силуэты ветряных мельниц, окаймляющих город Казалинск со стороны Орско-казалинского тракта!
x
14 May 2010
Dark mode