7409519
30 September 2009
Про добросовестность преобретателя
[CUT]
Проблемы защиты добросовестного приобретателя при отчуждении ему вещи неуправомоченным лицом Приобретение имущества от неуправомоченного отчуждателя встречается достаточно часто. Неуправомоченным отчуждателем может быть, например, похититель, укравший чужую вещь, или лицо, нашедшее потерянную вещь. Это может быть лицо, находящееся с собственником в договорных отношениях, которые, однако, не предусматривали отчуждение имущества, например, наниматель или арендатор имущества отчуждает его другим лицам без разрешения собственника, представитель или руководитель предприятия, отчуждающий имущество в нарушение полномочий, предоставленных ему доверенностью или учредительными документами. Неуправомоченным отчуждателем может быть и судебный пристав, если торги признаны в установленном законом порядке недействительными. Это могут быть и родители (законные представители) несовершеннолетних, отчуждающие их имущество без соблюдения установленной законом процедуры - согласия органов опеки и попечительства. Все эти случаи объединяет то, что имущество было отчуждено в нарушение полномочий, предоставленных собственником или законом. Практика разрешения подобных дел вызывает много споров. О.Ю. Скворцов прямо говорит об изъянах в конструировании правил о виндикации, которые «приводят к тому, что легитимируется безосновательное приобретение права собственности либо приобретение права собственности на юридически порочных фактах, каковыми являются недействительные сделки».[1] В практике разрешения споров между собственником и добросовестным приобретателем нередки случаи применения реституции и возвращения имущества собственнику в обход ограничений, установленных ст. 302 ГК РФ, и не смотря на то, что собственник не был участником сделки по отчуждению имущества, а это не допустимо. В анализируемой ситуации обе стороны защищают свое право собственности. Вторая сторона имела право собственности, но утратило фактическое владение, первая сторона добросовестно приобрела право собственности по сделке и вполне логично и законно считала себя собственником, пока не объявился другой собственник. А так как не может быть двух собственников одной вещи, то необходимо определиться, какую из сторон нужно защищать, а какой отказать в защите. 1. Необходимость ограничения виндикации. «Проблема, - пишет К.И. Скловский, - имеет три возможных крайних решения: возложить все риски, связанные с возможной ошибкой, на собственника, возложить все риски на покупателя и, наконец, устранить все риски, сделав с помощью системы регистрации и учета все права явными и проверяемыми».[2] Введение обязательной государственной регистрации сделок по отчуждению имущества может улучшить ситуацию, но не решает проблемы в целом. Регистрация не дает гарантии от признания какой-либо сделки в цепочке сделок недействительной в последующем. Например, признание доверенности на отчуждение имущества в последующем недействительной будет означать, что имущество приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, не смотря на то, что данная сделка прошла государственную регистрацию. В подтверждение этого можно привести следующий пример. С-ва , являясь опекуном Е-вой, обратилась в суд с иском о признании недействительной доверенности от 20 апреля 1998 г., выданной Е-ой Г-ву на право продажи принадлежащей ей квартиры в г. Иваново, признании недействительным договора купли-продажи от 27 апреля 1998 г., заключенного от имени Е-ой Г-вым с третьим лицом и выселении лиц, проживающих в квартире. Иск мотивирован тем, что в момент выдачи доверенности, а также до этого и после этого времени Е-ва, являясь инвалидом по психическому заболеванию, не способна была понимать значения своих действий и руководить ими. Решением Ленинского районного Суда г. Иваново от 2 декабря 1999 г. иск удовлетворен полностью. Если придерживаться первой точки зрения, высказанной К.И. Скловским, и во всех случаях защищать только собственника, то у приобретателей не будет никакой уверенности в прочности своего приобретения. Они для гарантии своих прав будут требовать от отчуждателя (в частном случае, продавца) доказательства его права собственности на продаваемую вещь, что не даст приобретателю никаких гарантий, так как продавец, в свою очередь, может оказаться приобретателем вещи от неуправомоченного отчуждателя. Таким образом, у приобретателя не будет уверенности, что он стал собственником имущества при вполне легальном приобретении, так как всегда может объявиться субъект, который лишился собственности, а уже потом путем совершения длинной цепочки сделок имущество попало к нашему приобретателю. Если собственник будет обладать абсолютной защитой, то наш приобретатель в данном случае лишится имущества, не смотря на то, что он является добросовестным, и имущество было приобретено легально. Такой подход будет означать отсутствие стимула к приобретению любого имущества, а значит - паралич оборота. Такое положение не выгодно ни нынешнему, ни потенциальному собственнику, ибо ценность имущества проявляется именно в обороте. К тому же отсутствие легального способа передела собственности, коим и является оборот, приведет к нелегальным, а если прямо сказать - к насильственным способам. «В противном случае нам придется поставить на место оборота обмен отобранными вещами взаимно грабящих друг друга лиц - картина не только абсурдная, но и катастрофическая»,[3] - пишет К.И. Скловский. К тому же, государство при развитом обороте получает доход: чем больше развит оборот, тем больше доход, а богатое государство может себе позволить направить средства на смягчение противоречий, существующих в любом обществе, на решение социальных проблем. Таким образом, развитие оборота прямо или косвенно выгодно всем: и собственнику, и различным слоям общества, и государству. Следовательно, оборот необходимо защищать правовыми средствами. По этому поводу Эренберг отмечал: «правопорядок почти никогда не проводит последовательно интересы обеспечения права... Наоборот, правопорядок очень часто выдвигает на первый план интересы обеспеченности оборота. Это находит себе объяснение и оправдание даже перед судом строгого права в том, что ... косвенно и правообладатель заинтересован в подъеме обеспеченности оборота».[4] Итак, оборот нуждается в защите правовыми способами. По словам того же Эренберга, «обеспеченность оборота состоит в том, чтобы намеченное благоприятное изменение наличного состояния (положения) имущественно-правовых отношений лица не могло быть сорвано через обстоятельства, ему неизвестные».[5] Таким образом, с целью обеспечения существования и развития оборота нужно защищать приобретателя вопреки интересам собственника. Но и в данном случае проблемы не снимаются. Любой приобретатель, став владельцем имущества, заинтересован в прочности и непоколебимости своего права на это имущество. Какая же будет заинтересованность в приобретении вещи у приобретателя, если он, став собственником, с легкостью, помимо своей воли, может лишиться данной вещи, и закон в данном случае будет защищать не его, а нового приобретателя? Таким образом, и безоговорочная защита приобретателей так же не будет способствовать упрочению оборота. «Сегодняшний приобретатель, заинтересованный в прочности своего приобретения, с момента завершения этого приобретения является в свою очередь тем собственником, который заинтересован в том, чтобы его право собственности не могло быть им утрачено помимо его воли. Вместе с тем, тот же собственник в дальнейшем может быть заинтересован в облегчении ему возможности отчуждения той же вещи, а через это и обеспечении прочности прав нового приобретателя».[6] 2. Добросовестность как критерий ограничения виндикации. Данную ситуацию необходимо решать с помощью компромисса между интересами собственника и добросовестного приобретателя. «Крайние точки зрения, - пишет Б.Б. Черепахин, - несмотря на свою последовательность, остаются обычно в области «чистой» теории и не получают отражения в действующем праве. Последнее по большей частью выбирает промежуточный, компромиссный путь, отражающий всю противоречивость противостоящих интересов. В данном случае интересов первоначального собственника и добросовестного приобретателя от неуправомоченного отчуждателя».[7] Если при этом гражданский оборот будет функционировать и развиваться, а защита права собственности будет находиться на приемлемом (хотя и несколько ограниченном) уровне, то компромисс можно считать удачным. В современном российском гражданском праве данный компромисс установлен в ст. 302 ГК РФ. Собственник может истребовать свое имущество, если оно приобретено безвозмездно у лица, которое не имело права его отчуждать. Если же имущество приобретено возмездно, то собственник вправе его истребовать у недобросовестного приобретателя, а у добросовестного приобретателя лишь в случаях, когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли. Таким образом, защитой от истребования собственником имущества пользуется только добросовестный приобретатель. Добросовестность приобретателя заключается в том, что он «не знал и не мог знать», что владелец имущества не имел права его отчуждать. Б.Б. Черепахин по этому поводу писал: «добросовестность приобретателя предполагает его незнание об отсутствии надлежащих правомочий у отчуждателя. Знание приобретателем об отсутствии правомочий на отчуждение вещи у отчуждателя делает приобретателя недобросовестным».[8] И в настоящее время приобретатель является добросовестным, если «не знает и не должен был знать о незаконности своего владения (а чаще всего о том, что передавший ему вещь отчуждатель был неуправомочен на ее отчуждение)».[9] Тем не менее, формулировка «и не мог знать» - довольно таки растяжимое понятие. Либо приобретатель «не мог знать» при пассивном поведении, не предпринимая никаких действий для того, чтобы узнать, либо формулировка «не мог знать» предполагает какие-либо активные действия со стороны приобретателя для того, чтобы узнать, имеет ли отчуждатель правомочие на отчуждение данного имущества? Мнения по данному вопросу неоднозначны. Произведем буквальный анализ данной нормы. Если бы существовала только фраза «не знал», то это означало бы незнание при пассивном поведении приобретателя, так как данная формулировка не обязывала бы приобретателя предпринимать какие-либо шаги, чтобы узнать о полномочиях отчуждателя. Само наличие фразы «не мог знать» предполагает нечто большее, чем просто пассивность. Однако данная фраза не предполагает и активных действий. Если бы имелась фраза «не мог узнать», то это обязывало бы приобретателя предпринимать активные действия, для определения полномочий отчуждателя. Но, представляется, что это было бы неправильно. Тем не менее, такая точка зрения имеет место. Карл Биндинг считал, что понятие добросовестности требует убеждения в праве отчуждателя на отчуждение вещи. Б.Б. Черепахин, напротив, подвергает критике такую позицию: «Трудно себе представить гражданский оборот, построенный на такой сильной подозрительности покупателей, как этого требует Биндинг. В каком положении оказались бы продавцы, если бы они всякий раз должны были бы обеспечить исчерпывающие доказательства своего права собственности на отчуждаемую вещь».[10] Таким образом, ныне действующий закон не требует от приобретателя предпринимать определенных действий по выяснению полномочий отчуждателя, но наличие в формулировке закона фазы «не мог знать» все-таки требует от приобретателя определенной осторожности при совершении сделки, так как в определенных случаях приобретатель может предположить с высокой достоверностью, что у отчуждателя нет правомочий на отчуждение вещи. Например, приобретение вещи по заведомо низкой цене с рук. «К знанию приравнивается незнание по грубой небрежности, - пишет Б.Б. Черепахин, - Такое виновное незнание равносильно знанию. Добросовестный ротозей, простак, с точки зрения закона рассматривается как недобросовестный приобретатель».[11] Однако существует и другое мнение, согласно которому термин «не мог знать» трактуется более широко. Так, по мнению Г. Амфитеатрова, «в отличие от § 932, абз. 2 BGB, здесь требуется по нашему Гражданскому кодексу незнание не только вследствие грубой небрежности (in forge grobes Fanrlassigkeit), но и в силу простой неосмотрительности».[12] За это автор подвергся критике со стороны Б.Б. Черепахина: «Встав на эту точку зрения, мы требуем от приобретателя постоянной настороженности и подозрительности по отношению к продавцу, а этого мы требовать не можем, так как наш социалистический гражданский оборот в принципе и по общему правилу является добросовестным оборотом. Только грубо небрежное незнание можно приравнять к знанию о неуправомоченности отчуждения».[13] В настоящее время гражданский оборот уже далеко не социалистический, однако общее правило добросовестности участников оборота и сейчас презумируется (ст. 10 ГК РФ). Согласен с мнением Черепахина и Ю.К. Толстой: «Допущенная приобретателем простая неосмотрительность в обороте не может служить основанием для признания приобретателя недобросовестным». По его мнению, «право не может обязать участников гражданского оборота скрупулезно выспрашивать у своих контрагентов, на каком правовом основании владеют они отчуждаемой вещью, не довольствуясь в огромном большинстве случаев фактической презумпцией законности владения, если условия отчуждения не вызывают никаких сомнений в праве продавца на вещь».[14] В свете изложенного нельзя согласиться с мотивировкой Октябрьского районного суда г. Иваново в решении по Делу № 3860 2000 г. о признании гр. Х-ой добросовестным приобретателем автомобиля ВАЗ-21099. Суть дела состоит в том, что Х-ва приобрела автомобиль, оформив сделку через комиссионный магазин, а органы ГИБДД отказали ей в регистрации, так как после проведения экспертизы установили, что бланк технического паспорта изготовлен не производством Госзнак, печать в паспорте изъята из оборота в 1995 г., а после запроса на завод установили, что проданный автомобиль собран из кузова и двигателя, принадлежащих ранее разным автомобилям. Суд в иске отказал, мотивировав это тем, что «покупатель при совершении сделки вправе проверить подлинность документов и наличие у продавца полномочий на отчуждение имущества, следовательно, может знать о праве продавца на заключение договора купли-продажи. При неосмотрительности, неосторожности в действиях покупатель не может быть признан добросовестным приобретателем». Как можно требовать от приобретателя «проверить подлинность документов», если он не обладает для этого специальными знаниями, ведь работники ГИБДД тоже определили поддельность техпаспорта не сразу, а только после проведения экспертизы в экспертном учреждении? А до проведения экспертизы работники ГИБДД выдали Х-ой временное удостоверение, которое позволяло использовать автомобиль по назначению. Тем не менее, суд, говоря о праве приобретателя проверить подлинность документов и полномочия продавца, вменяет это ему в обязанность под угрозой признания его недобросовестным, а это недопустимо. С другой мотивацией суда по этому же делу следует согласиться: «Х-ву Н.В. нельзя признать добросовестным приобретателем и потому, что, приобретая автомобиль, как видно из договора от 30.05.00 по цене 2500 рублей, она не могла не знать, что эта цена в несколько раз меньше действительной стоимости автомобиля». Хотя Х-ва и утверждала, что приобрела автомобиль за сумму, эквивалентную 2500 долларам США, она не сумела этого доказать. Если это так, то данное дело является хорошей иллюстрацией того, к чему может привести стремление отдельных участников сделки указывать в договоре не реальную сумму, уплаченную при продаже (покупке) имущества. Тем не менее, точка зрения, согласно которой приобретатель обязан проверить право отчуждателя, достаточно живуча сегодня, особенно в отношении недвижимости, право собственности на которую переходит только после государственной регистрации. Вообще, система государственной регистрации перехода прав на недвижимое имущество введена с целью сделать «прозрачными» все права на недвижимое имущество и, в конечном счете, свести на нет, изжить, в идеале, случаи ограничения виндикации в отношении недвижимого имущества. Видимо это дало возможность К.И. Скловскому сделать следующий вывод: «регистрационный порядок недвижимости вводит прямую перепись собственников, вследствие чего все презумпции, которым теперь противопоставлены несомненные доказательства, теряют смысл».[15] Так что же, презумпция добросовестности, провозглашенная ч. 3 ст. 10 ГК РФ, в отношении отчуждателя недвижимости не действует, и приобретатель обязан проверить его права? По мнению К.И. Скловского, «система регистрации, созданная без учета классического понятия добросовестности, самим своим существованием исключает возможность добросовестного приобретения чужого имущества. Это позволяет твердо встать на ту позицию, что если из данных государственной регистрации прав на конкретный объект недвижимости вытекало, что лицо, отчуждающее вещь, не имело на это право, то доказывание недобросовестности приобретателя состоит лишь в представлении этих сведений и может не затрагивать прочих сторон взаимоотношений сторон в сделке».[16] Данная позиция нашла поддержку и в судебной практике. «Акционерное общество обратилось в арбитражный суд с иском о признании недействительным договора купли-продажи строения, заключенного между индивидуальным частным предприятием и обществом с ограниченной ответственностью. В обоснование своих требований истец указал, что продал строение по договору купли-продажи индивидуальному частному предприятию, которое, не уплатив его стоимости и не зарегистрировав перехода права собственности, перепродало строение обществу с ограниченной ответственностью. Получив плату за строение от покупателя, директор частного предприятия скрылся. Арбитражный суд отказал акционерному обществу в иске. В соответствии с пунктом 2 статьи 223 Гражданского кодекса Российской Федерации в случаях, когда отчуждение имущества подлежит государственной регистрации, право собственности у приобретателя возникает с момента такой регистрации, если иное не установлено законом. Статьей 551 Кодекса предусмотрена государственная регистрация перехода к покупателю права собственности на недвижимость по договору купли - продажи. Поскольку право собственности на строение у индивидуального частного предприятия не возникло, оно не вправе было отчуждать это имущество другому лицу. Общество с ограниченной ответственностью, покупая у индивидуального частного предприятия здание, не проверило документы о наличии у продавца прав собственника, в частности данных о регистрации, хотя было обязано это сделать, то есть действовало неосмотрительно, на свой страх и риск. С учетом изложенного кассационная инстанция правомерно отменила решение суда первой инстанции и удовлетворила исковые требования акционерного общества».[17] Интересно, каким образом истец мог получить назад свое имущество после признания сделки недействительной? К сожалению, в письме Президиума ВАС РФ ничего не сказано по этому поводу. Однако, очевидно, что, предъявляя иск о признании сделки недействительной, а не виндикационный иск, истец стремился вернуть имущество по реституции, видимо опасаясь возражений со стороны приобретателя о его добросовестности при истребовании строения по виндикации. Здесь очевидно смешение виндикационного иска и иска о применении последствий недействительности сделки, что недопустимо: истец, не являясь стороной недействительной сделки, не может получить имущество по реституции, так как, в соответствии со ст. 167 ГК РФ, в первоначальное положение приводятся стороны недействительной сделки. Таким образом, удовлетворение иска и признание сделки недействительной бесперспективно для истца, так как он не может получить своего имущества по реституции. Перспективна здесь только виндикация, при условии, конечно, что суд признает ответчика недобросовестным приобретателем. А предпосылки этого налицо: в мотивировочной части суд обосновывает обязанность приобретателя перед заключением сделки предпринять активные действия для проверки правомочий отчуждателя, в частности, проверить данные регистрации, в противном случае, считает его действия неосмотрительными. Так как суд при этом говорит не о праве, а об обязанности приобретателя, то вывод о недобросовестности напрашивается сам собой. Представляется, что такая позиция основана лишь на рассуждениях юристов и на судебной практике, и не находит реального подтверждения в объективном праве. Тем не менее, опасения Б.Б. Черепахина по поводу «настороженности и подозрительности» приобретателей стали реальностью благодаря подобным судебным решениям. Не отрицая возможность установления более серьезной защиты собственников недвижимости от непроизвольного лишения собственности, следует отметить, что это должно происходить правовым путем, это должен делать законодатель, а не суд, практика должна следовать за правом, а не наоборот. Это можно сделать двумя способами. Первый. Узаконить имеющуюся тенденцию в практике, для чего внести новый абзац в п. 1 ст. 302 ГК РФ, либо включить этот абзац в ст. 302 новым пунктом: «4. Не может быть признан добросовестным приобретатель недвижимости, если в момент приобретения имущества из данных регистрации были видны обстоятельства, исключающие отчуждение недвижимости». Второй. Не накладывать на приобретателя обременительную обязанность по проверке полномочий отчуждателя недвижимости, но для более надежной защиты собственника возложить эту обязанность на государство, для чего ввести обязательную регистрацию всех договоров на отчуждение недвижимости. В настоящее время введена обязательная регистрация договоров купли-продажи жилых помещений (ст. 558 ГК РФ), договоров купли-продажи предприятия (ст. 560 ГК РФ), договоров дарения недвижимости (ст. 574 ГК РФ) и некоторых других договоров, предметом которых выступает недвижимое имущество. Это можно объяснить только тем, что законодатель относит данные сделки к наиболее важным, и для избежания последующих недоразумений возлагает обязанность по проверке данных сделок на профессиональных юристов - регистраторов прав на недвижимое имущество и сделок с ним. Действительно, на регистраторов, в соответствии с ч. 1 ст. 13 Федерального закона «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», налагается обязанность при регистрации прав проводить правовую экспертизу документов и законность сделки. Нельзя исключить такую обязанность и при регистрации самой сделки, если такая регистрация предусмотрена законом. Если же сделка зарегистрирована, то недобросовестность приобретателя исключается, так как нельзя требовать от рядового участника гражданского оборота проверить полномочия отчуждателя, если с этим не справился юрист-профессионал, которому это вменено в его должностные обязанности. Таким образом, наличие регистрации договора органом юстиции означает добросовестность приобретателя. Второй путь представляется нам более предпочтительным. Законодатель принял решение о государственной регистрации только двух сделок по продаже недвижимости, то есть поставил проверку данных сделок, в том числе и полномочия отчуждателя, под контроль государственных органов. Тем не менее, законодатель не обязал приобретателя проверять полномочия отчуждателя по иным сделкам с недвижимостью, а значит - и не поставил добросовестность приобретателя в зависимость от наличия или отсутствия данной проверки. Поэтому решение суда об обязательной проверке приобретателем данных регистрации является расширительным толкованием действующего закона, не соответствующим его действительному смыслу. С данной проблемой определения добросовестности перекликается и другая - по определению полномочий руководителя предприятия, который подписывает договор от имени юридического лица. Обязан ли приобретатель каждый раз проверять полномочия руководителя, данные ему учредительными документами (или доверенностью)? Ведь в договоре, как правило, всегда указано, что руководитель действует на основании устава, либо учредительного договора. Будет ли приобретатель недобросовестным, если руководитель превысит полномочия, а он не проверит их? В соответствии со ст. 174 ГК РФ, если руководитель при заключении договора превысит полномочия, то сделка может быть признана недействительной «лишь в случаях, когда будет доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать об указанных ограничениях». Означает ли формулировка «заведомо должна была знать» обязанность приобретателя изучить учредительные документы другой стороны с целью проанализировать полномочия руководителя? Думается, что если в законе прямо не указана такая обязанность, то не может быть признан недобросовестным приобретатель, не ознакомившийся перед заключением сделки с учредительными документами другой стороны. Руководитель предприятия должен действовать в его интересах добросовестно и разумно, в противном случае, в том числе и при превышении полномочий, обязан возместить убытки, причиненные им юридическому лицу (ст. 53 ГК РФ). Если ставить добросовестность приобретателя в зависимость от ознакомления с учредительными документами партнера, то мы перекладываем эту ответственность руководителя на плечи приобретателя. Кроме того, в этом случае каждое юридическое лицо должно иметь целую библиотеку с учредительными документами своих контрагентов, и подготовить столько же копий своих учредительных документов для передачи партнерам по сделкам. Это абсурд. Еще одна проблема, связанна с добросовестностью, - кто должен доказывать добросовестность: приобретатель при предъявлении к нему виндикационного иска, или истец, доказывая недобросовестность ответчика? Б.Б. Черепахин считает, что добросовестность приобретателя презумируется: «По советскому гражданскому праву должна быть принята презумпция добросовестности приобретателя, то есть приобретатель должен считаться добросовестным, поскольку не доказана его недобросовестность».[18] Этой же точки зрения придерживаются Ю.К. Толстой, Д.М. Генкин и О.С. Иоффе.[19] В соответствии с п. 3 ст. 10 ГК РФ, «в случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно, разумность действий и добросовестность участников гражданских правоотношений предполагается». Эта статья напрямую относится к защите добросовестного приобретателя, предполагается, что при заключении сделки приобретатель как участник гражданского правоотношения действовал добросовестно, поэтому не он обязан доказывать свою добросовестность, а истец обязан доказать обратное. Справедливости ради следует сказать, что К.И. Скловский считает не вполне корректным применение ст. 10 ГК РФ к добросовестному приобретателю: «Ведь эта норма буквально говорит о защите гражданских прав, а фактический владелец, в том числе и ведущий владение для давности, не имеет права гражданского; объектом защиты является именно незаконное владение. Соответственно ст. 10 может применяться лишь как свидетельство общего подхода законодателя к добросовестности участников оборота, но не как норма прямого действия при защите незаконного владения».[20] Противники такой позиции могут возразить, что владение есть вещное право, а значит, к нему применима ст. 10 ГК РФ. На самом деле здесь сталкиваются две позиции, одна из которых признает владение правом, а другая - лишь фактом. Д.И. Мейер полагал, что нет «никакой надобности отступать от воззрения на владение как на факт».[21] Г.Ф. Шершеневич, считал, что «владение охраняется против всех сограждан, потому что нарушителем его может быть каждый; владение возникает независимо от воли пассивных субъектов; владение имеет своим объектом вещь, а потому оно имеет полное основание занять свое место среди вещных прав».[22] Точка зрения, которая рассматривает владение как факт, представляется более предпочтительной. При приобретении вещи от неуправомоченного лица (то же самое при находке или воровстве) приобретатель владеет без правомочия, так как получил вещь без воли правообладателя. А, как известно, право можно получить только по воле правообладателя (производный способ)[23], если, конечно, это не вновь изготовленная вещь, на которую право приобретается первоначальным способом. Это относится не только к праву собственности, но и к иным обязательственным и вещным правам. Например, не может возникнуть право аренды или хозяйственного ведения без воли на то собственника. Таким образом, приобретатель от неуправомоченного лица, человек, нашедший вещь, похититель, владеют без права, без титула, именно поэтому это владение и называют незаконным. Говоря же о «праве владения», имеют в виду владение по титулу, одно из правомочий какого-либо вещного права, в чистом же виде «право владения», то есть законное владение без какого либо вещного права не существует. А значит, законное владение есть лишь частный случай владения вообще. Исходя из вышеизложенного, нельзя рассматривать владение как право. Если есть возможность владеть без правомочия, то как может быть признано такое владение правом, тем не менее, данное владение для окружающих очевидно, то есть является фактическим положением вещей. Не смотря на это ст. 10 ГК РФ должна непосредственно применяться к защите добросовестного владельца по следующим причинам. Во-первых, в современном российском гражданском законодательстве вообще отсутствует разработка института владения в отрыве от права, независимо от права. В этих условиях формулировка ч. 3 ст. 10 ГК РФ и не могла быть иной, нельзя же наряду с «защитой гражданских прав» говорить о защите незаконного владения, если законом не предусмотрены понятие владения в отрыве от права и посессорная не основанная на титуле защита владения. Во-вторых, в нашем случае защита незаконного владения приобретателя необходима не ради самого владения, а ради приобретения, признания права собственности на приобретенную вещь. Трудно представить, что ограничение виндикации не предусматривает дальнейшего перехода права собственности.[24] Ведь в этом случае, как указывалось выше, вещь оказалась бы изъята из гражданского оборота. Таким образом, защита владения в нашем случае необходима для признания в последующем права. А признание права, в соответствии со ст. 12 ГК РФ, является одним из способов защиты гражданских прав. Вывод: так как защита приобретателя неотрывно связана с последующим признанием права, а признание права является способом защиты гражданских прав, следовательно, требования ч. 3 ст. 10 ГК РФ, говорящей о защите гражданских прав, применима и к защите приобретателя от неуправомоченного отчуждателя вещи. Однако все-таки чаще встречается иная позиция. Например, В.А. Дозорцев считает, что существование презумпции добросовестности приобретателя «предполагает существование лица, на котором лежит бремя опровержения этой презумпции. Таким лицом может быть только истец, собственник вещи, который зачастую не располагает и не может располагать никакими данными о способе и об условиях приобретения вещи ответчиком. Напротив, ответчик располагает необходимыми данными. Поэтому обстоятельствам рассматриваемого иска соответствует противоположная презумпция. Бремя доказывания своей добросовестности лежит на владельце, приобретателе вещи».[25] Такой же позиции придерживается и Высший Арбитражный Суд РФ. В Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ № 8 от 25 февраля 1998 г. «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» отмечается: «Приобретатель должен доказать, что он приобрел имущество возмездно и что он не знал и не мог знать о том, что имущество приобретено у лица, не имеющего права на его отчуждение» (п. 24). Вполне очевидно, что данная позиция не основана на законе. Несомненно, добросовестный приобретатель вправе предъявить суду такие доказательства, но вменять это ему в обязанность нельзя. Достаточно, если он опровергнет предъявленные другой стороной доказательства, что он является приобретателем недобросовестным, то есть знал, что приобретает имущество у лица, не имеющего право его отчуждать, или должен был знать, не прояви грубую небрежность. 3. Обоснование защиты собственника и добросовестного приобретателя. В настоящее время все ограничения в истребовании собственником имущества из незаконного владения добросовестного приобретателя основаны на встречающейся в юридической литературе теории «наименьшего зла».[26] Суть теории «наименьшего зла» состоит в том, чтобы принятое решение в пользу одной из сторон принесло как можно меньше вреда другой стороне, то есть спор решается в пользу стороны, у которой меньше шансов защитить свои имущественные интересы за счет недобросовестного отчуждателя. Например, если имущество безвозмездно приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, то при возврате имущества собственнику приобретатель не потерпит финансовых потерь, поэтому в данном случае, не смотря на добросовестность приобретателя, имущество всегда возвращается собственнику. Иначе обстоит дело, когда вещь приобретена возмездно. Здесь исходят из так называемой теории вины собственника, как основания утраты им права. Вина здесь заключается в неосмотрительности, ошибке в выборе контрагента - лица, которому собственник вверил свое имущество во владение, а тот, в свою очередь, в нарушение договоренности с собственником, произвел отчуждение имущества. Говоря словами Д.И. Мейера, «если лицо не заботится об осуществлении своего права, если предоставляет другому пользоваться его выгодами, то лицо заслуживает лишения этого права».[27] Действительно, именно собственник выбрал своего контрагента, он отвечает за риск собственной деятельности, а не другое лицо, которое волей случая стало приобретателем чужого имущества. Теория «наименьшего зла» исходит из того, что неуправомоченный отчуждатель нарушил свои обязательства перед собственником, а, так как собственник сам его выбирал, он его лучше знает, чем приобретатель, и соответственно у него больше шансов получить компенсацию от отчуждателя за нарушение обязательства, чем у приобретателя. Именно поэтому, если имущество выбыло из владения собственника по его воле (передача на хранение, в залог, в аренду и т.д.) и приобретено приобретателем возмездно, то собственнику должно быть отказано в виндикации имущества. Вот что по этому поводу пишет Б.Б. Черепахин: «В частности, собственник не вправе истребовать вещь, переданную в наем, в ссуду, в поклажу (на хранение) и т.п., так как в этом случае имущество выбыло из владения (фактического господства) собственника по его воле. В этих случаях собственник должен был проявить большую осмотрительность в выборе лица, которому он вверяет свою вещь. К тому же собственник в этих случаях, как правило, знает, кому он вверил свое имущество и с кого, следовательно, ему надлежит истребовать свою вещь или (за ее отсутствием у ответчика) ее стоимость».[28] В качестве иллюстрации этого положения можно привести следующий пример из судебной практики. «Собственник передал швейное оборудование в аренду. По окончании действия договора аренды, ввиду невозвращения арендатором оборудования, собственник возвратился с иском о возврате своего имущества. При рассмотрении дела выяснилось, что арендатор продал швейное оборудование, и вернуть его уже не мог... Привлеченный в дело покупатель сослался на свою добросовестность. Этот довод ничем опровергнут не был. Истец изменил предмет иска на требование о возмещении убытков в размере стоимости имущества, и иск был удовлетворен за счет арендатора».[29] Другой пример. Комитет по управлению имуществом города по договору купли - продажи, заключенному в соответствии с законодательством о приватизации, продал акционерному обществу нежилое помещение. Акционерное общество продало помещение индивидуальному частному предприятию. Комитет по управлению имуществом обратился в арбитражный суд с иском об истребовании у индивидуального частного предприятия нежилого помещения, ссылаясь на то, что договор купли - продажи, по которому акционерное общество приватизировало нежилое помещение, признан судом недействительным, а поэтому у акционерного общества право собственности не возникло и оно не вправе было отчуждать помещение. При рассмотрении дела арбитражный суд исходил из следующего. В данном случае спорное помещение выбыло из владения собственника - Комитета по управлению имуществом - по его воле на основании заключенного договора купли - продажи. Последний приобретатель имущества - индивидуальное частное предприятие - не знал и не мог знать об отсутствии у акционерного общества права продавать нежилое помещение, так как общество представило договор купли - продажи, заключенный с Комитетом по управлению имуществом, и справку бюро технической инвентаризации о регистрации спорного здания на праве собственности за акционерным обществом. Поэтому арбитражный суд правомерно отказал в удовлетворении исковых требований Комитета по управлению имуществом.[30] Однако, если вещь утеряна собственником или похищена у него, он не может потребовать компенсации у отчуждателя, поскольку не знает, кто он, и, соответственно, не имеет с ним никаких договорных отношений. В этом случае теория «наименьшего зла» предполагает, что у приобретателя есть больше шансов получить компенсацию у отчуждателя, так как он, по крайней мере, знает, в отличие от собственника, у кого он приобрел чужую вещь. Поэтому в данном случае вещь подлежит изъятию в пользу собственника. Современное гражданское право России не ограничивается в данном случае только утерей и хищением, виндикации подлежит так же имущество, выбывшее из владения собственника иным путем помимо его воли. Следует отметить, что, в отличие от ГК РСФСР 1922 г., в кодексах 1964 г. и 1994 г. собственнику дана возможность виндицировать вещь не только когда она выбыла из его владения помимо его воли, но и когда она выбыла тем же путем из владения лица, которому собственник передал вещь во владение. Отсутствие такого положения приводило к тому, что у собственника было меньше правомочий на свое имущество, чем у законного владельца, которому он вверил свое имущество. В частности, при выбытии вещи из владения законного владельца помимо его воли и при отказе этого владельца истребовать вещь из чужого незаконного владения (что он сделать вправе по закону), собственник не мог прибегнуть к виндикационному иску, что, конечно, недопустимо. Таким образом, теория «наименьшего зла» прижилась в российском гражданском праве: собственник может истребовать имущество у добросовестного приобретателя в случае, когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение (законный владелец), либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли, а также в случае, когда приобретатель приобрел имущество безвозмездно. Однако не все еще проблемы урегулированы нашим законодательством. Остается проблемным вопрос об истребовании имущества у добросовестного приобретателя, который приобрел имущество на торгах, проводимых в порядке исполнительного производства, если данные торги были признаны в последующем недействительными. Приведем конкретный пример из судебной практики. Во исполнение судебных решений о взыскании с должника, Ивановского государственного авиапредприятия, различных денежных сумм, службой судебных приставов с торгов было продано здание медсанчасти вышеназванного предприятия. Покупателем на торгах стало ЗАО. Позднее, решением Арбитражного суда Ивановской области от 01.07.99 по делу № 82/8 торги были признаны недействительными на основании ст. 449 ГК РФ по причине неправомерности действий судебных приставов, здание возвращено авиапредприятию. Тогда ЗАО обратилось в Арбитражный Суд Ивановской области с иском о взыскании с Управления федерального казначейства по Ивановской области и Министерства Юстиции 216 572 р. 60 к. убытков, причиненных неправомерными действиями судебных приставов. Обращение с иском истец мотивировал тем, что решением Арбитражного Суда от 01.07.99 по делу № 82/8 были признаны недействительными торги, на которых ЗАО купило здание медсанчасти Ивановского госавиапредприятия, здание возвращено владельцу. В результате этого истец понес убытки в виде уплаченной стоимости здания, оплаты регистрации права собственности на здание и затрат по уплате госпошлины. Суд решением № 22/8 от 19.05.2000 удовлетворил требования истца о взыскании с Минюста расходов по регистрации права собственности и по уплате госпошлины, в остальной части отказал, указав, что «требования о взыскании с государства суммы 208 000 р., уплаченных за здание, удовлетворению не подлежит». Суд также указал, что Ивановское госавиапредприятие, как сторона в сделке, находится в состоянии неосновательного обогащения по отношению к истцу на сумму 208 000 р., то есть посчитал, что рассчитываться должна авиакомпания, что вызывает для приобретателя определенные проблемы, так как авиакомпания находится в состоянии банкротства. Подобная мотивировка суда, что стороной при проведении торгов выступает должник, представляется неверной. Должник не может здесь рассматриваться как сторона сделки, так как сделка производится вопреки его воле, он не заключает договора купли-продажи, не имеет никаких прав перед покупателем и не несет никаких обязанностей. Нельзя сказать, что пристав является представителем должника, так как тот его не уполномочивал, пристав, скорее, представляет интересы кредиторов, и, осуществляя меры государственного принуждения, осуществляя правоохранительную функцию, выступает от имени государства. Именно государство, а не должник, делегирует приставу право распорядиться имуществом должника в интересах кредиторов. Таким образом, пристав на тогах выступает от своего имени, как представитель государства, и именно он является стороной сделки, а не должник. Такого же мнения придерживается К.И. Скловский: «должник не может считаться продавцом, ведь он не только фактически не участвует своей волей в договоре купли-продажи имущества, но и не имеет намерения к этому».[31] К тому же, данная мотивировка не согласуется с первым решением суда о признании торгов недействительными. «Следует иметь в виду, что в соответствие ч. 2 ст. 449 ГК РФ признание торгов недействительными влечет недействительность договора, заключенного с истцом (скорее всего здесь опечатка и нужно читать «с лицом» - прим. автора), выигравшем торги. И здесь встает вопрос о добросовестном приобретателе. Согласно ст. 302 ГК РФ, если имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело право его отчуждать, о чем добросовестный приобретатель не знал, собственник вправе истребовать это имущество лишь в случае, если оно выбыло из владения помимо его воли. В рассматриваемом деле здание выбыло из владения госпредприятия именно таким путем, потому что имелись многочисленные свидетельства о том, что государственное предприятие возражало против ареста и реализации здания».[32] Но если здание «выбыло из владения» и оказалось проданным другому лицу, то участие должника в сделке исключается. Тогда добросовестный приобретатель по теории «наименьшего зла» может требовать компенсации у лица, продавшего здание - неуправомоченного отчуждателя, которым в данном случае является судебный пристав. Что приобретатель и сделал, обратившись с иском в суд. Однако суд решил, что продавцом, оказывается, являлся не пристав, а сам должник, а это вступает в противоречие с первым решением. Фактически данное решение освободило службу судебных приставов от ответственности за незаконные действия, а, как известно, правонарушение, оставаясь безнаказанным, ведет к повторению подобных нарушений. Теперь мы имеем прецедент: служба судебных приставов может без последствий для себя исполнять решения судов за счет третьего лица путем проведения незаконных торгов, при этом невыгодные последствия возлагаются на добросовестного приобретателя имущества. Может ли должник при признании торгов недействительными истребовать имущество по виндикационному иску, сославшись на то, что имущество выбыло из владения помимо его воли? Мы уже говорили, что сделка купли-продажи с торгов проведена вопреки воле должника. Означает ли это, что имущество выбыло из владения помимо воли должника? Действительно, изъятие имущества путем обращения взыскания на него по обязательствам должника носит принудительный характер, однако данное лишение владения нельзя сравнивать с утерей, кражей или иными подобными обстоятельствами. Данному изъятию имущества предшествовали волевые действия должника, которые причинили вред другим лицам. Должник знал, что при продолжении таких действий он может подвергнуться такой санкции и лишиться своего имущества (ст. 237 ГК РФ), однако ничего не сделал, чтобы данные события не наступили. Таким образом, именно волевые действия, воля должника явились причиной изъятия имущества, поэтому нельзя в этом случае считать, что должник лишился владения помимо своей воли. Кроме того, от момента ареста имущества до проведения торгов проходит определенное время. Если должник не согласен с арестом имущества, предполагает, что торги будут незаконными, он может обратиться в суд об освобождении имущества от ареста, то есть до проведения торгов он может влиять на ситуацию, чего не скажешь о приобретателе. То, что должник возражал против изъятия и продажи своего имущества еще ни о чем не говорит, он не предпринял конкретных действий, предусмотренных законом, не обратился в суд, не проявил волю для предотвращения ареста и продажи имущества, поэтому говорить, что имущество выбыло из владения должника помимо его воли в данном случае нельзя. Поэтому при признании торгов недействительными лишение имущества приобретателя будет более несправедливым, чем лишение имущества должника, - должник должен отвечать за риск небрежного отношения к своему имуществу и непринятие мер по освобождению его от ареста. Следовательно, виндикационный иск в данном случае должен быть отклонен. Это, однако, не означает, что он не может требовать компенсации. От кого? От неуправомоченного отчуждателя, в данном случае от судебного пристава-исполнителя (от Минюста, которое пристав представляет), совершившего куплю-продажу, которую он не вправе был совершать (именно поэтому торги и были признаны незаконными). Решение суда, освобождающее пристава от ответственности, не смотря на признание его вины, незаконно и отражает стремление суда защитить интересы государственных органов в ущерб интересам других субъектов права. Судебный пристав, как неуправомоченный отчуждатель, должен нести ответственность в любом случае: в случае удовлетворения виндикационного иска - перед добросовестным приобретателем, а в случае отказа в иске - перед собственником. Интересно, что в ГК РСФСР 1964 г. такая ситуация подвергалась регулированию правом. В ч. 2 ст. 152 ГК РСФСР 1964 г. об истребовании имущества от добросовестного приобретателя говорилось: «Истребование имущества по основаниям, указанным в части первой настоящей статьи, не допускается, если имущество было продано в порядке, установленном для исполнения судебных решений». Однако формулировка закона не давала иного ответа на вопрос об истребовании имущества в случае признания торгов недействительными, чем тот, который напрашивается и при отсутствии данной формулировки: «в случае признания торгов недействительными (ст. 405 ГПК), собственник может истребовать имущество на общих основаниях».[33] Таким образом, утверждение теории «наименьшего зла» в действующем законодательстве еще не гарантирует решение всех спорных вопросов, ситуация с приобретением имущества на торгах, которые впоследствии признаны недействительными, требует вмешательства законодателя для защиты добросовестного приобретателя. 4. Проблема допущения конкуренции исков. Другой проблемой в защите добросовестного приобретателя является то, что собственники при истребовании имущества из чужого незаконного владения зачастую прибегают не к виндикационному иску, а к иску о признании сделки недействительной и применении последствий недействительности сделки - реституции. Причин этому может быть несколько. Во-первых, если имущество выбыло из владения собственника по его воле, он боится отказа в иске по причине добросовестности приобретателя, и поэтому стремится обойти ограничения виндикации, установленные ст. 302 ГК РФ. Во-вторых, срок исковой давности по виндикационному иску - три года, а о применении последствий недействительности ничтожной сделки - десять лет, поэтому при пропуске трехлетнего срока собственник может прибегнуть ко второму иску. Действительно, сделка по отчуждению чужого имущества незаконна, а значит ничтожна. Говоря словами Л. Эннекцеруса, «поскольку сделка ничтожна, она не может стать действительной и впоследствии (не может избавиться от порока); добросовестное приобретение на основе такого (ничтожного) распоряжения не пользуется защитой».[34] Следовательно, в данном случае можно предъявить требование о последствиях недействительности сделки, предусмотренных ст. 167 ГК РФ? В.В. Витрянский прямо говорит о существовании конкуренции исков в данном случае: «нельзя не заметить в данном случае конкуренцию способов защиты нарушенного права: с одной стороны, виндикационный иск, а с другой - иск, связанный с недействительностью сделки».[35] Проблема, однако, не в возможности предъявления собственником иска о недействительности сделки и применении реституции, а в том, что многие юристы считают возможным возвращение собственнику имущества по реституции даже тогда, когда он не был стороной в ничтожной сделке. Но тогда все наши предыдущие рассуждения о добросовестности приобретателя и об ограничении виндикации теряют всякий смысл? Вообще тогда становится неработающей и ненужной ст. 302 ГК РФ, так как то, что прямо запрещает ст. 302, можно сделать, применив реституцию? «...То обстоятельство, что покупатель может оказаться в роли добросовестного приобретателя, в отношении которого закон не допускает виндикации, не должно служить препятствием для предпринятия собственником иска о последствиях недействительности ничтожной сделки»,[36] - пишет В.В. Витрянский. И далее: «с точки зрения формально-юридической фигура добросовестного приобретателя появляется лишь в правоотношениях, возникающих в связи с предъявлением собственником имущества виндикационного иска (ст. 301, 302 ГК). Что касается норм об основаниях и последствиях недействительности сделок, то Кодекс, по общему правилу (ст. 167) не ставит применение последствий недействительности сделки в форме реституции в зависимость от добросовестности сторон, совершавших сделку, и не пользуется термином «добросовестный приобретатель».[37] Полностью можно согласиться с данными высказываниями. Означает ли это, однако, что собственник получит имущество по реституции при приобретении его добросовестным приобретателем от неуправомоченного отчуждателя, а не непосредственно у собственника? К сожалению, такая точка зрения имеет место и у юристов, и у правоохранительных органов, и у судов. Например, М. Воронин, давая консультацию о пределах защиты добросовестного приобретателя, заявил, что если в споре о продаже здания арендатором, не имеющим полномочий от собственника на отчуждение, «будут выявлены основания недействительности первой и последующих сделок по отчуждению здания, то собственник в порядке двусторонней реституции получит здание обратно в свое владение».[38] Другой пример. Ненецким филиалом Архангельскпромстройбанка Нарьян-Марскому объединенному авиаотряду были предоставлены краткосрочные. В связи с невыполнением авиапредприятием обязательств по возврату кредитов и выплате процентов за пользование ими банком направлено платежное требование от 06.06.94 № 1, которое акцептовано авиаотрядом. Поскольку данное требование не оплачено в срок, судебным исполнителем Нарьян-Марского городского суда были составлены акты описи и ареста имущества от 18.07.94 и 01.08.94, утвержденные председателем суда. В акты включено следующее имущество: здание аэровокзала и гараж с пристройками, шесть вертолетов МИ-8-Т, три вертолета МИ-8-МТВ-1, два топливозаправщика, четыре резервуара под топливо, авиакеросин ТС-1 в количестве 4724 тонны. Указанными актами описанное имущество передано ненецкому филиалу Архангельскпромстройбанка на ответственное хранение. По договору от 06.06.95 N 12/1 филиал банка продал кооперативу "Буран" авиатопливо в количестве 4143 тонны, которое было оплачено фирмой "Сэр-Варк" платежным поручением от 07.06,95 № 22. По договору от 08.06.95 № 12/2 филиал продал тому же кооперативу четыре резервуара под топливо, оплата произведена покупателем платежным поручением от 08.06.95 № 172. Авиатопливо и резервуары переданы филиалом банка кооперативу "Буран" по акту приема-передачи от 18.07.95. Считая, что банк не имел права распоряжаться описанным и переданным ему на хранение имуществом, прокурор Ненецкого автономного округа обратился в Арбитражный суд Архангельской области с заявлением о применении последствий недействительности ничтожных сделок и возврате имущества Нарьян-Марскому объединенному авиаотряду.[39] Как видим, в данном примере прокурор считает возможным вернуть по реституции собственнику имущество, хотя он и не был участником сделки. Арбитражный суд Архангельской области необоснованно прекратил производство по делу. Кассационная инстанция вынесла решение об отказе в иске (совершенно правильное решение в части требования о возврате имущества собственнику), не приведя по существу каких-либо мотивов в обоснование решения, поэтому Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ отменил ранее вынесенное определение и постановление и направил дело на новое рассмотрение в первую судебную инстанцию. Третий пример характеризует аналогичную позицию суда. В двухкомнатной квартире площадью 26,1 кв. м в г. Москве проживали Б-ов И. и его сын Б-ов В. Решением народного суда Борисов И. в 1975 году признан недееспособным. Решением исполкома районного Совета народных депутатов Москвы в 1977 году его опекуном назначен сын Б-ов В. С 1979 года Б-ов И. находился на стационарном лечении в психиатрической больнице. На основании договора от 1 декабря 1992 г., зарегистрированного в департаменте муниципального жилья, Б-ову В. квартира передана в собственность в порядке приватизации одному, с ущемлением прав недееспособного Б-ва И., который в число собственников включен не был. После получения квартиры в собственность Б-ов В. заключил договор купли-продажи квартиры с АО "Огни Арбата", а по договору мены, заключенному между этим АО и гражданами Д-ко, Ж-ими, А-ыми, квартира перешла в собственность Ж-ких. Прокурор просил признать все эти договоры недействительными, выселить Ж-кую из квартиры, занимаемой Б-выми. Решением Головинского межмуниципального народного суда Москвы признаны недействительными: договор о передаче квартиры в собственность Б-ову В. в порядке приватизации; свидетельство о его праве собственности на жилище; договор купли-продажи квартиры с указанием о возврате сторон в первоначальное положение; договор мены квартирами с приведением сторон в первоначальное положение. Тем же решением Ж-кая В. совместно с проживающим с нею ребенком выселена из двухкомнатной квартиры, полученной по договору мены, без предоставления другого жилого помещения. Определением судебной коллегии Московского городского суда решение оставлено без изменения.[40] Не приведя стороны всех сделок в первоначальное положение, суд не нашел ничего лучшего, как выселить не виновного в данной ситуации человека с ребенком, без предоставления жилого помещения и практически суд от имени Российской Федерации лишил Ж-кую ее конституционного права на жилье. Суд, приняв решение о приведении сторон в первоначальное положение, ничего для этого не сделал, а выселил только Ж-кую. Более того, суд даже не поинтересовался, возможно ли приведение сторон признанных недействительными сделок в первоначальное положение. Как оказалось, АО продало бывшую коммунальную квартиру, которую занимали в прошлом Ж-кие, Д-ко и А-овы, агентству «Контакт», которое к участию в деле не привлекалось. Тем не менее, суд счел возможным возвратить имущество по реституции лицу, непосредственно в сделке по отчуждению имущества не участвующему. Данное решение было отменено Президиумом Московского городского Суда, и дело направлено на новое рассмотрение. «Трудно согласиться с В.В. Витрянским в том, что если вещь не может быть истребована у приобретателя по виндикационному иску, то не исключено истребование ее по иску о применении последствий недействительности сделки»[41] - пишет А.П. Сергеев. От этого предостерегает и Ю.К. Толстой: «К сожалению, в последние годы под судебную практику, допускающую смешение элементарных понятий, в частности разрешающую свободную замену договорного требования виндикационным иском, переход от виндикационного притязания к иску о признании сделки недействительной и т.д., пытаются подвести теоретическую базу в виде рассуждения о свободном выборе истцом предусмотренных законом средств защиты. Данный подход носит ненаучный характер и не к чему, кроме негативных последствий привести не может».[42] К.И. Скловский по этому поводу также отметил, что при определенном умножении сделок привести все стороны в первоначальное положение практически невозможно: «выдача вещи владельцем собственнику - не стороне в сделке - с одновременным истребованием покупной цены с неуполномоченного продавца, как это предлагается сторонниками размытого и расширенного применения реституции, утрачивает признаки встречности и не может после этого считаться двусторонней реституцией, а носит, скорее, характер некой карусели, неизвестной ни одной системе права и приобретающей просто абсурдные очертания, если число ничтожных сделок по поводу спорной вещи превысит одну-две, а это бывает нередко».[43] В.В. Витрянский, предлагая использовать для защиты собственника реституцию, так же указывал на эту проблему: «Данный подход представляется вполне приемлемым в случае, когда речь идет об одной сделке, совершенной лицом, не имеющем права отчуждать имущество (скажем, арендатором). Вопрос же о необходимости защиты законных интересов приобретателя возникает, как правило, в отношении третьих лиц, получающих имущество на основе последующих (второй, третьей, четвертой и т.д.) сделок. Необходимо заметить, что в подобных ситуациях опасения, вызываемые широким применением собственником такого способа защиты, как признание всех совершенных сделок по отчуждению его имущества недействительными, представляются совершенно оправданными».[44] Это показало и рассмотренное выше судебное дело по многократному отчуждению квартиры Б-ова, в котором суд так и не справился с приведением в первоначальное положение сторон всех сделок. Выход из такого положения В.В. Витрянский видит в возможности признания недействительной только первой сделки по отчуждению чужого имущества, и, соответственно, признании действительными всех последующих сделок: «В целях защиты интересов третьих лиц и обеспечения в целом устойчивости имущественного оборота было бы целесообразным установить ограничения в использовании такого способа защиты нарушенного субъективного права собственности, как признание сделок недействительными и применение последствий недействительности ничтожных сделок в отношении последующих (кроме первой) сделок с чужим имуществом».[45] Однако такая позиция вызывает ряд вопросов. Первый: почему последующему добросовестному приобретателю дается такое предпочтение перед первым, ведь у них одинаковая с точки зрения права позиция, так почему же первому приобретателю отказывают в защите, а последующим - нет. Второй: сделка по отчуждению чужого имущества незаконна, а значит, ничтожна (ст. 168 ГК РФ). Ничтожная сделка недействительна без признания ее таковой судом (ст. 166 ГК РФ). Так что же, суд должен признавать последующие (кроме первой) ничтожные сделки по отчуждения чужого имущества действительными? Иного вывода из предложения В.В. Витрянского не напрашивается. Таким образом, данная позиция вступает в противоречие с законом. Чтобы разобраться в ситуации, когда вместо виндикационного иска предлагают предъявлять иск о применении последствий недействительности сделки, давайте проанализируем закон. В соответствии с п. 2 ст. 167 ГК РФ, «при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по сделке...» При этом, в соответствии с п. 2 ст. 166 ГК РФ, «требование о применении последствий недействительности ничтожной сделки может быть предъявлено любым заинтересованным лицом». Требование о применении последствий ничтожной сделки собственник может предъявить, но участником, стороной реституции он не будет в силу прямого запрета п. 2 ст. 166 ГК РФ, так как не является стороной недействительной сделки. «В соответствии со ст. 167 ГК приобретатель не защищен от требования из реституции, но это требование, конечно, может состоять в только в возврате имущества другой стороне сделки, и никому другому».[46] Таким образом, реституция возможна лишь между сторонами недействительной сделки, то есть в нашем случае между добросовестным приобретателем и неуправомоченным отчуждателем, а не между приобретателем и собственником, как это трактуют В.В. Витрянский, М. Воронин и другие. Так как закон говорит о реституции между сторонами недействительной сделки, то можно говорить о личном, обязательственном характере данного иска, а не о вещной его природе, которая характерна для иска виндикационного. Закон прямо говорит об обязанности сторон возвратить другой все полученное по сделке, что подтверждает данную точку зрения. Такой же точки зрения придерживается К.И. Скловский: «права, вытекающие из ст. 167 ГК, являются по форме личными и во всяком случае невещными...».[47] Об обязательственном характере реституции писал и Д.М. Генкин:
12»«реституционное требование ... носит обязательственный характер, а не является вещным виндикационным иском».[48] Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что конкуренции между виндикационным иском и иском о применении последствий недействительности ничтожной сделки не существует. Эти иски нельзя смешивать, они разные по своей природе и применяются в различных случаях. «Между непосредственными сторонами договора вследствие признания его недействительным возникают обязательства относительного (личного), а не вещного характера, содержание которых описывается ст. 167 ГК РФ (в соответствующих случаях и другими нормами § 2 гл. 9 ГК РФ), в том числе и по поводу переданной по недействительному договору вещи. Соответственно вещь возвращается стороне, передавшей ее, в любом случае, если только она сохранилась у другой стороны сделки, и ссылки на добросовестность приобретения, а равно на права, возникшие до и помимо недействительного договора, не имеют места. ... Если же аннулирование сделки приводит к отпадению основания, породившего право на вещь, у третьего лица, с которым прежний собственник или владелец не вступал в договор, то восстановивший свое право собственник (владелец) получает не личный, а вещный (виндикационный) иск к незаконному владельцу, а соответственно последний располагает предусмотренной для виндикации защитой (ст. 302 ГК РФ)».[49] Таким образом, истребование собственником имущества у добросовестного приобретателя от неуправомоченного отчуждателя по реституции, в обход виндикационного иска, является незаконным, и не может найти никакого оправдания. Однако суды все еще применяют именно такой способ защиты собственника, не обращая внимания на добросовестность приобретателя, и что собственник не был участником сделки.[50] Видимо в целях недопущения таких решений Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ в п. 25 Постановления от 25 февраля № 8 1998 г. «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» внес следующую формулировку (абз. 2): «Если в такой ситуации (имеется ввиду наша ситуация приобретения имущества от неуправомоченного отчуждателя. - Прим. автора) собственником заявлен иск о признании недействительной сделки купли-продажи и возврате имущества, переданного покупателю, и при разрешении данного спора будет установлено, что покупатель отвечает требованиям, предъявляемым к добросовестному приобретателю (статья 302 ГК РФ), в удовлетворении исковых требований о возврате имущества должно быть отказано». Формулировка не совсем удачная. Вернее, она безукоризненна, если речь идет об истребовании имущества по виндикации. Однако о виндикации идет речь в абз. первом ст. 25, здесь же говориться о предъявлении иска о недействительности сделки и возврате имущества, то есть реституции, хотя прямо именно о реституции здесь не говориться. На наш взгляд, такими расплывчатыми формулировками (под возвратом здесь можно понимать как виндикацию, так и реституцию) Пленум не разграничил эти два иска и области их применения, а смешал все в одну кучу, тем самым, санкционировав применение в этом случае любого из этих исков по выбору собственника, а для ликвидации негативных последствий игнорирования ограничений виндикации при реституции, указал, что и в этом случае необходимо решать вопрос о добросовестности приобретателя, что, в общем-то, не соответствует закону. Целесообразней было бы разграничить эти иски, исходя из приведенной выше аргументации, для чего нео
Последнее я пока не встретил ни одного 100% аргумента в пользу ФМК. А по сему убежден, что спорный вопрос должен решиться в пользу граждан, почему? По Конституции
как всегда исключительно в интересах покупателя.
2 years
Dark mode