Как-то весной прошлого года мне позвонил житель города Слонима Иван Иванович Овсейчук, с которым я знаком более полувека: когда-то мы жили по соседству и учились в одной школе (даже в параллельных классах). Он попросил меня зайти к нему, так как у него возникло недоумение по одному вопросу.
Иван Иванович, как человек серьезный, настоящий интеллектуал, искренний христианин, по пустякам звонить не стал бы, поэтому я при первой же возможности навестил его.
После обычных слов приветствия я спросил, какое у него ко мне дело. Иван Иванович подвел меня к столу, на котором уже были разложены «Аргументы и факты» (№18 за 2004 г.) и «Царкоўнае слова» (№9 за тот же год). Он указал мне соответствующие статьи в этих газетах и попросил прочитать их.
В «АиФ» была небольшая статья «С иконой - к победе». Краткое содержание статьи следующее. В 1941 году, когда немцы рвались к Москве, православные всего мира молились о спасении нашей страны.
Делал это в далеком Ливане и митрополит Гор Ливанских Илия (Карам). Он спустился в каменное подземелье, где без сна и пищи молился перед иконой Божией Матери.
Через трое суток бдения ему явилась Царица Небесная и объявила: «По всей России должны быть открыты храмы, монастыри и духовные школы, священников нужно возвратить с фронтов и из тюрем. Сейчас готовится к сдаче Ленинград, делать этого нельзя. Пусть вынесут чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города».
Повествование о явлении Божией Матери митрополиту Илии «АиФ» представили в сокращенном варианте. В более полном варианте содержатся сведения о том, что все, повеленное Богородицей, было передано Сталину и по его приказу исполнено. В результате Ленинград устоял, а под Москвой и Сталинградом, где также прибегали к помощи чудотворных образов Богоматери, немцы были разбиты. Благодарный Сталин в 1947 г. пригласил митрополита Илию в Москву. На вокзале его встречали члены правительства, ему были преподнесены драгоценные панагия и крест, присуждена Сталинская премия, оказаны другие почести и знаки внимания.
Автором второй статьи (в «Царкоўным слове») оказался известный православный писатель диакон Андрей Кураев, доктор богословия, профессор. Ученый автор не оставляет камня на камне от этого повествования. Он называет его мифом, который «кочует из одного церковного издания в другое».
Пока я пытался осмыслить прочитанное, Иван Иванович поведал мне любопытный случай из своей жизни, который произошел с ним давно и в какой-то мере касался темы, затронутой в упомянутых статьях, а именно - разгрома немецких войск под Москвой. Вот что поведал мне мой приятель.
Что же случилось под Москвой?
Окончив школу весной 1952 года,
Иван, то есть Иван Иванович, по-
ступил в Одесский институт связи. Это было время, когда в вузах еще учились фронтовики: ведь прошло всего лишь семь лет с окончания войны.
В комнате общежития, куда поселили Ивана, проживали старшекурсники,
в числе их один фронтовик.
В день рождения Ивана, а было это на первом году его учебы, в комнате, естественно, состоялось студенческое «чаепитие». Как бывает в таких случаях, начались разговоры о самых различных вещах, в том числе и о прошедшей войне. В ходе разговора речь зашла о поражении немцев под Москвой в декабре 1941 года.
Участвовавший в беседе фронтовик заметил, что эта победа Красной Армии была дарована свыше. Поскольку большинство собеседников не понимало, что значит «свыше», фронтовик указал пальцем вверх и поведал следующую историю.
Осенью сорок первого года он служил в спецотряде, охранявшем особый правительственный аэродром под Москвой. Ему довелось быть свидетелем того, как с этого аэродрома однажды поднялся самолет, на борт которого внесли какую-то икону. Самолет с иконой, облетев вокруг Москвы, возвратился на аэродром. Вскоре после этого, как следовало из слов рассказчика, ударили морозы и выпал глубокий снег. Случилось все это как раз в начале победоносного контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года.
Рассказ фронтовика поразил Ивана как человека, с детства верующего. Но он не стал расспрашивать о деталях.
И этому были веские причины: Иван подумал, что рассказ был тонкой провокацией, поскольку это происходило в 1952 году, когда Берия был еще у власти. Иван даже предположил, что эта провокация была задумана с целью «прощупать» именно его, так как Иван не был комсомольцем (для того времени случай редчайший). Его отец пропал без вести во время войны, вдобавок ко всему Иван был переселенцем из Польши. При такой биографии можно было опасаться любого подвоха.
Однако рассказ фронтовика где-то закрепился в подсознании Ивана. Каково же было его удивление, когда он прочитал в «АиФ» упомянутую статью, восстановившую в памяти рассказ, услышанный в студенческие годы.
Тем сильнее было его недоумение, когда он увидел статью отца Андрея Кураева. В надежде установить истину Иван Иванович и пригласил меня. Поскольку отец Андрей Кураев является личностью, хорошо известной православным читателям, то его мнение, безусловно, может смутить многих и подорвать доверие к самой истории откровения, полученного митрополитом Гор Ливанских. Такая негативная перспектива побуждает более пристально взглянуть хотя бы на отдельные факты этой истории, особенно на те, которые подверглись жесткой критике отца диакона.
Сразу же отметим, что в этой критике много справедливого. В ней обращено внимание на ряд событий, явно не соответствующих исторической правде. Это и члены правительства в свите митрополита Илии, и преподнесенная ему драгоценная панагия, изготовленная чуть ли не по личному заказу Сталина, и присуждение владыке Сталинской премии. Историческая несообразность этих фактов не только очевидна, но и объяснима: ведь всякое повествование, сохраняющееся устно, неизбежно дополняется «уточняющими» фактами, достоверность которых зачастую сомнительна. Не избежал этой участи и наш сюжет: обогатившись «благочестивыми домыслами», он принял вид апокрифа.
Но всякий апокриф содержит рациональное зерно. Несмотря на тотальную критику отца Андрея, историческая достоверность двух фактов обсуждаемого сюжета остается несомненной: это - разгром немцев под Москвой в декабре 41-го года и посещение владыкой Илией Советского Союза. Рассмотрим более пристально эти факты.
Первый факт - разгром немцев под Москвой - почему-то не привлек внимания отца Андрея. Он разделался с ним буквально одной фразой: «Зимой сорок первого немцы уже не рвались к Москве: их наступление заглохло еще в ноябре».
Видимо, отец Андрей пришел к такому заключению, доверившись мнению определенного круга историографов. Опрометчиво следуя за тенденциозными суждениями, отец Андрей не обратил внимания на мистическую сторону сражения под Москвой. А ведь он сам приводит слова маршала Язова о том, что «войну выиграли безбожники, но с Божией помощью». Поэтому странно, что
в своей статье отец Андрей почему-то не обратил внимания на явную помощь Божию в упомянутом сражении. Может, из-за того, что в Москве издавна бытуют разговоры о своеобразном крестном ходе с чудотворной иконой Божией Матери, то есть о полете самолета с иконой вокруг Москвы. Поскольку этот факт перекликается с историей откровения митрополиту Илии, то отцу Андрею удобнее было о нем вообще не вспоминать.
Так что же случилось под Москвой?
После жестоких боев под Вязьмой осенью 1941 года германские войска перешли к решающему наступлению на Москву. Этой операции сам Гитлер, помешанный на помпезности и эффектах, дал кодовое название «Тайфун». Оно звучит довольно претенциозно, однако ясно выражает и мощь подготовки, и предполагаемый ее результат.
Генерал-фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий «Центр», нацеленных на Москву, 15 ноября отдал приказ начать завершающую фазу наступления. В приказе говорилось: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года все столицы континента склонились перед вами. Осталась Москва. Заставьте ее склониться. Москва - это отдых...».
Приблизительно в то же время, то есть в ноябре, состоялся разговор Сталина с Жуковым о положении Москвы. Предоставим слово маршалу.
«Мне позвонил Сталин и спросил:
- Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно.
- Москву, безусловно, удержим, но нужно еще не менее двух армий и хотя бы 200 танков.
- Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не можем» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1974. Т. II. С. 31).
Из разговора Сталина с Жуковым видно, что речь шла лишь о том, как остановить противника и удержать Москву. К концу ноября немцы настолько близко подошли к Москве, что в сильные бинокли уже могли рассматривать внутренние районы города. Однако, как замечает Жуков, к тому времени стало ясно, что враг выдыхается и для ведения наступательных действий уже не имеет ни сил, ни средств. (Жуков. Цит. соч. С. 35). Об этом говорится и в «Истории Второй мировой войны»: «Противник был уже не способен продвигаться вперед и еще не успел закрепиться на захваченных территориях» (ИВМВ. Т. IV. С. 280). Немецкий историк Клаус Рейнгардт вторит им в книге «Поворот под Москвой»: «Армии и танковые группы, входившие в состав группы армий "Центр", только что прекратили свои наступательные действия и не успели еще занять позиций для обороны. Фон Бок не располагал больше резервами» (ИВМВ. Т. IV. С. 281).
Эти сведения не соответствуют реальной ситуации. Немцы в действительности не собирались прекращать наступление. Никаких директив о переходе к обороне группа армий «Центр» из Берлина не получала, да и сам фон Бок не испрашивал на это разрешения. Именно в эти дни он записал в дневнике: «...в военном и психологическом отношении необходимо взять Москву». Более того, 29 ноября 1941 года Гитлер объявил, что «война в целом уже выиграна».
Только 8 декабря Гитлер подписал директиву №39 на переход германских сил на Восточном фронте к стратегической обороне (ИВМВ. Т. IV. С. 287). Но это произошло уже после того, как Красная Армия перехватила инициативу. А пока что немецкие войска были полны решимости. Вера в скорую победу еще крепко держалась в их сознании. Да и сама действительность укрепляла эту веру - до Москвы остались считанные километры. А Москва - это не только победа и конец войны, но и обещанное фюрером благоденствие.
В упомянутой книге Рейнгардта приведено письмо немецкого штабного офицера, адресованное родственнику. Оно отражает общее настроение немецких войск в это время: «Десять минут назад я вернулся из штаба нашей пехотной дивизии, куда возил приказ о последнем наступлении на Москву. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые орудия, которые к вечеру будут обстреливать Кремль. Я видел полк наших пехотинцев, которые первыми должны пройти по Красной площади. Это конец, дядюшка, Москва наша. Россия наша... Утром напишу тебе из Москвы» (см. В.Кожинов. Россия. Век XXIII (1939-1964). М., 1999. С. 88).
В войска были завезены ордена за взятие Москвы и специальная форма для участников парада победы. Генерал Гальдер, начальник штаба вермахта, уже поздравлял Гитлера: «Победа, мой фюрер, победа!» Еще 26 ноября немцы захватили населенные пункты Катюшки и Красную Поляну в 16 километрах от Москвы. В сильные бинокли, как пишет в своих воспоминаниях известный эсэсовец Отто Скорцени, он с колокольни наблюдал жизнь на улицах внутренних районов Москвы. В Красную Поляну немцы подтянули 300-миллиметровые орудия. Их огонь вполне мог поражать Кремль. Однако Красной Армии удалось выбить из Красной Поляны не успевших закрепиться фашистов и даже захватить несколько дальнобойных орудий. Но это не обескуражило немцев: 1 декабря они вновь ворвались в Красную Поляну и только подоспевшие войска резерва (надеемся, читатель помнит обещание Сталина, данное Жукову) спасли положение, но прорыв удалось ликвидировать только 4 декабря.
Речь о том, что силы противника иссякли, не соответствует действительности. У Генштаба на этот счет не было иллюзий. Представление о силе противника там было иное, чем у Жукова, когда он писал свои мемуары. Ставка в начале декабря издает директиву о контрударе, но совсем не потому, что немец ослабел, а из опасения новых вражеских прорывов, подобных прорыву первого декабря, который едва не обернулся катастрофой для советских войск и для Москвы. Ставка надеялась контрударом опередить очередное наступление противника и ликвидировать угрозу, нависшую над Москвой. Генштаб в своих действиях постоянно учитывал факт превосходства противника в живой силе и технике. Угроза была столь велика, что командование не дожидалось полного прибытия резервов и войска буквально с марша отправлялись утром 6 декабря в контрнаступление.
Чтобы понять смысл событий, происходивших под Москвой зимой сорок первого года, придется еще раз испытать терпение читателя и познакомить его с директивой Ставки о задачах контрудара. Вот эта директива: «Ударом на Клин, Солнечногорск и Истринское направление разбить основную группировку противника на правом крыле (то есть севернее Москвы. - А.В.) и ударом на Узловую и Богородск (то есть южнее Москвы. - А.В.) во фланг и тыл Гудериана разбить противника на левом крыле Западного фронта» (ИВМВ. Т. IV. С. 281). Вот и все. Задача контрнаступления сводится к одному - остановить противника. Это и минимум и максимум. В директиве нет ни слова о развитии наступления.
Однако успех операции превзошел все ожидания. Предоставим слово военному историку: «Уже в ходе развернутого успешного контрнаступления в первоначальный план вносились изменения: Ставка определила новую цель - нанести поражение всей группе армий "Центр"» (ИВМВ. Т. IV. С. 280). Одновременно с началом операции ударил мороз и повалил снег. Конечно, нельзя считать погодные условия решающим фактором, обеспечившим успех наступления. Однако не следует забывать, что немцы не собирались зимовать в окопах. Их техника, да и личный состав вермахта не были подготовлены к зимним условиям. От суровых морозов, достигавших 40 и более градусов, замерзало горючее и смазочные материалы. Моторы глохли, так что приходилось бросать технику. Начали замерзать люди. Тевтонский дух смутился - началось отступление по всему фронту.
После окончания войны Советский Союз получил сведения о численности немецких войск под Москвой в декабре сорок первого года. Сопоставим эти данные с данными о численности Красной Армии.
Вермахт Красная
Армия
Количество солдат
и офицеров 1708000 1100000
Количество
артиллерийских
стволов 13000 7650
Количество танков 1170 774
Количество самолетов 615 1000
Итак, советская сторона имела преимущество только в самолетах. По всем остальным видам вооружения и в живой силе противник превосходил советскую армию в 1,5 раза и более.
Успех наступления советских войск оказался неожиданностью даже для высшего командования Красной Армии: планируя всего лишь остановить врага на подступах к Москве, в конечном итоге удалось отбросить его на 200-250 километров. Произошло это при значительном превосходстве сил противника, о чем свидетельствуют не только приведенные выше цифры, но и конкретные факты: уже в середине января, оправившись от шока, немецкие войска остановили наше наступление и нанесли ряд серьезных ответных ударов. Так, около Сухинич была разгромлена Десятая армия и понесла тяжелейший урон Шестнадцатая. Отброшенный от Москвы враг закрепился у города Ржева.
Напрасно пытались обе стороны изменить положение, но ни одна из них не превозмогла другую: линия фронта здесь не претерпела существенных изменений в течение полутора лет непрерывных боев. За всем этим сухим обзором военных операций нельзя не видеть живую промыслительную Десницу Божию. Господь не допустил врага в Белокаменную, но и нам не даровал решающую победу, ибо не истощилась еще чаща гнева Божия. Для этого нам надо было пройти путь страданий длиною в три года.
Теперь уместно вернуться к уже сказанному, а именно к утверждению Жукова, что враг к Москве подошел обескровленным, то же самое утверждает и немец Рейнгардт, что вполне понятно: ему надо было оправдать поражение немцев. Конечно, на подступах к Москве враг понес огромные потери, но, как уже говорилось, не был ни сломлен, ни обескуражен. А вот Красная Армия оказалась на грани разгрома, но не мог же маршал это признать, как не мог признать и чудо победы. Зато нежданная победа представила возможность оправдать гибель тысяч и тысяч наших бойцов по вине руководства, объявив эти потери залогом победы.
Есть еще один поразительный факт в истории разгрома немцев под Москвой. Уже было отмечено, что Красная Армия в момент контрнаступления в полтора раза уступала врагу в живой силе и технике, и это с учетом прибывших пополнений. Во сколько же раз наши силы уступали врагу до того? Как им удавалось сдерживать тевтонскую рать? Не чудо ли это?
Да, сила Божия остановила врага. Позже, уже в старости, гитлеровские генералы сознавались: «
Нас Мадонна не впустила в Москву, мы видели Ее в облаках в окружении ангелов». Сила живого Бога превращала наших бойцов в подлинных подвижников долга, наделяла их невероятным мужеством и ясным пониманием всей значимости происходящей борьбы, можно сказать, постижением ее мистического смысла.
Удивительно ясно и сильно выразила эту мысль Елена Ржевская, юная фронтовая переводчица. Вот что она записала в то время в своей тетрадке: «Если немец там где-то и осилит, еще не вся беда. Но если немец двинет на Москву и захватит ее - это же разом загорится и небо, и земля» (Ржевская Е. Ближние подступы). Падение Москвы - это уже не просто проигранная битва, не эпизод войны, а изменение сущности миропорядка. Такое сознание возможно лишь на духовном уровне. Оно не укладывается в рамки обычного патриотизма, ибо не рождалось из газетной пропаганды политруков, а было таинственно подано свыше.
Теперь обратимся к основному предмету рассуждений отца Андрея, то есть к откровению, которое митрополит Гор Ливанских Илия получил от явившейся ему Преблагословенной Владычицы Богородицы. Уже было сказано, что отец Андрей со всей решительностью отрицает достоверность этого факта. Однако суждения его строятся на весьма странной логике. Автор представляет митрополита Илию в весьма неприглядном свете, из чего следует само собой разумеющийся вывод - митрополит не мог быть удостоен ни явления Богородицы, ни откровения.
Однако вердикт отца Андрея, утверждающий одиозность митрополита Илии, весьма сомнителен, так как суждения автора явно страдают и поспешностью, и предвзятостью. Он привлекает крайне скудный фактический материал для обоснования своего мнения, более того, он поддается эмоциональным настроениям в ущерб объективности. Это особенно заметно из его отношения к речи владыки митрополита, содержащей похвалу советскому правительству и лично Сталину. Симпатия митрополита Илии к Сталину заведомо гарантировала предвзятое к нему отношение автора, который простирает личную антипатию к Иосифу Виссарионовичу на владыку митрополита. Для ясности сказанного приведем отрывок речи митрополита Илии, который вызывает особое негодование у отца Андрея: «Мы, православные, живущие на Востоке, твердо верим и знаем, что русский народ, сплотившись вокруг своих вождей и под верховным водительством мудрого и любимого Иосифа Виссарионовича Сталина, достиг и достигнет небывалого еще в мировой истории могущества и расцвета... Мы твердо верим, что ваша Святая Церковь наслаждается полным миром и спокойствием, с каждым днем развивая все более и более свою многополезную деятельность на церковно-общественной ниве. И все это она может делать благодаря чуткому, внимательному отношению к ней со стороны Советского правительства». Разве можно эти слова, негодует отец Андрей, считать словами «избранника Божия»?
Если все же абстрагироваться от панегирического тона, который, между прочим, искони свойственен людям Востока, то митрополит Илия в своей речи, по сути дела, не погрешает против истины, говоря о могуществе, которого достиг русский народ под водительством Сталина.
Чтобы оградить от нападок прежде всего себя, а не только владыку Илию, напомним по этому вопросу несколько высказываний, принадлежащих известным историческим деятелям. Вот что говорил А.Ф.Керенский, глава Временного правительства (1917 г.), которого вряд ли можно заподозрить в личных симпатиях к Сталину: «Сталин поднял Россию из пепла, сделал великой державой, разгромил Гитлера, спас Россию и человечество». Премьер Англии Черчилль, наш исконный недоброжелатель, называл Сталина гениальным человеком, который «принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием». Видный ученый, писатель и общественный деятель Гароди (Франция) говорил: «Если бы во время войны Сталин не совершил невероятного усилия... мы бы сейчас жили в эпоху Освенцима... и если Европа свободна сегодня, так это благодаря Сталину».
Пишущему эти строки довелось слышать любопытный рассказ бывшего узника ГУЛАГа. Когда умер Сталин, большинство политзаключенных, отбывавших срок, воспрянуло: появилась надежда на пересмотр дел и амнистии. В лагере, где отбывал срок мой собеседник, среди заключенных находилось несколько человек то ли царских офицеров, то ли чиновников, в общем, «из бывших». Но они не ликовали, а как бы даже приуныли или призадумались. Их странное поведение вызвало недоумение и вопросы: как, мол, вы, жертвы сталинского режима, так себя ведете? Их ответ сводился приблизительно к следующему: наша личная участь - это одно, а судьба России - другое. Сталин - «государственник», умная голова; он сохранил русскую державу. Истинный смысл этих слов по-настоящему раскрылся в наше время.
Но вернемся к речи митрополита Илии. Та ее часть, где говорится, что «Церковь наслаждается полным миром и спокойствием», не должна нас смущать: ведь владыка видел только отдельные моменты церковной жизни - переполненные храмы, десятки открытых монастырей, возрожденные духовные школы. Он не знал, да и не мог знать истинное положение церковных дел в Советском Союзе. Зато он знал, что возрождение церковной жизни прочно связано с именем Сталина. Именно как Божий избранник митрополит Илия видел в церковной политике Сталина не только один политический прагматизм, как сейчас многие считают.
Мы почему-то забываем, что при Сталине был законодательно наказуем гомосексуализм, запрещены аборты и проституция, которые получили право на свободу после революции. Сталин отменил десятидневку, введенную революционным масонством, и, вновь введя семидневную неделю, восстановил почитание воскресного дня. С его согласия был ликвидирован Союз воинствующих безбожников.
Здесь не тот случай, чтобы обсуждать достоверность рассказов о посещении Сталиным Кремлевских соборов в часы ночных прогулок или о том, что он любил с Ворошиловым и Калининым, бывшими церковными певчими, петь духовные песнопения. Далеко не прагматизмом руководствовался он, утвердив еще в 1933 году секретный документ, в котором говорилось, что «ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, которые следует считать памятниками архитектуры и древнего русского зодчества. Органы Советской власти обязаны принимать меры по охране памятников архитектуры» (протокол заседания Политбюро ЦК от 12.09.1933 г. См. «Слово о Великой войне». М., 2003. С. 108). А в 1939 году, уже укрепившись окончательно во власти, Сталин утвердил следующее постановление: «Признать нецелесообразной практику органов НКВД в части арестов служителей Русской Православной Церкви... произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужебной деятельностью» (Там же. С. 109.).
Преследование священнослужителей «благословил» еще в марте 1922 года Владимир Ленин. Вот слова из его секретной записки: «Мы должны дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли об этом в течение нескольких десятилетий» (Митрофанов Георгий, прот. История Русской Православной Церкви. СПб, 2002. С. 218). Пересмотрите литературное наследие Сталина - вы не найдете в нем ничего подобного. Что же касается упомянутой сталинской директивы 1939 года, то она просто не была принята во внимание на местах.
Этот факт - яркое свидетельство того, что Сталин не был всесильным и всеведущим правителем, как нам постоянно внушали (и внушают). Культ личности Сталина был выгоден прежде всего его противникам, которые верно рассчитали историческую целесообразность в создании такого феномена, который прикрывал бы все и вся. Что «козел отпущения» - скотина полезная, проверено временем.
Касаясь вопроса сталинского всемогущества, целесообразно вспомнить любопытную фразу, оброненную Сталиным во время его встречи с иерархами РПЦ в сентябре 1943 года. На этой встрече решались многие церковные проблемы. Беседа затянулась. Вот что, в частности, известно из слов митрополита Николая (Ярушевича), участника этой встречи: «В конце беседы престарелый и больной митрополит Сергий был страшно утомлен. Сталин взял митрополита под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свел его по лестнице вниз и сказал ему на прощание следующую фразу: "
Владыко! Это все, что я могу в настоящее время для Вас сделать"».
Не есть ли это признание ограниченности своих возможностей? Ведь существовало и Политбюро.
На этой же встрече Сталин обронил еще одну, на наш взгляд, красноречивую реплику. Предаваясь воспоминаниям, он сказал: «Да, да, как же... я - семинарист». Странно звучат эти слова в устах Генсека компартии, Председателя Совмина, Верховного главнокомандующего, наконец, Маршала Советского Союза. Уместнее было бы сказать: «Я был семинаристом», или «Я учился в семинарии». Откуда же вырвалось это «Я семинарист»? Не духовная ли это ностальгия?
Главной темой статьи отца Андрея является обсуждение достоверности откровения, возвещенного митрополиту Илии. Однако эта тема незаметно подменяется критикой сталинской церковной политики. Автор отмечает, что эта политика дважды менялась: с 1943 по 1948 гг. государство проявляло интерес к жизни Церкви и оказывало ей некоторую поддержку. Однако с 1949 года начинается возврат к прежней нетерпимости. Причину этой перемены отец Андрей видит в провале сталинского плана, связанного с намерением использовать Вселенское Православие как средство влияния на мировую политику. По мнению отца Андрея, Сталин хотел сделать Москву православным Ватиканом, влияние которого распространялось бы на все Православные Церкви мира, а сам «Ватикан», естественно, подчинялся бы Сталину. Для достижения этой цели Московская Патриархия якобы и получила разрешение созвать в июле 1949 года Совещание глав и представителей Православных Церквей.
Однако результат Совещания для Кремля оказался неутешительным. Некоторые Церкви, прежде всего Константинопольская и Элладская, проявили несговорчивость. «Сталин, поняв, что в глобальной политике церковный ресурс он использовать не может, резко охладел к церковным делам», - делает вывод отец Андрей.
Не принимая всерьез утверждения о намерении Сталина создать Русский «Ватикан», коснемся обвинений «вождя народов» по поводу так называемого прагматизма в отношении Церкви. Хочется прежде всего спросить: под каким еще предлогом мог тот же Сталин поддержать Церковь? Как он мог убедить товарищей по партии в необходимости оказать поддержку Церкви, не обосновав целесообразность такой поддержки для общего дела? Игнорировать подобную проблему может только тот, кто продолжает упорно твердить о сталинском всемогуществе. Уже были высказаны некоторые сомнения, подрывающие распространенную аксиому сталинской автократии.
Рассмотрим еще некоторые исторические факты. Как, например, объяснить, с учетом этой самой автократии, тот факт, что после смерти Сталина в распоряжении Берии обнаружилась миллионная армия, оснащенная танками и авиацией? Где же здесь пресловутое сталинское всеведение? Почему в течение многих лет рядом с «антисемитом» Сталиным незыблемо возвышалась таинственная фигура Кагановича Лазаря Моисеевича? Видимо, не столь всесильным был Иосиф Виссарионович.
Кстати сказать, мнение отца Андрея о влиянии Совещания 1948 года на изменение государственного курса в отношении Церкви вполне логично. Только подоплека этих изменений была, видимо, совершенно другая. Противостояние Константинополя и Афин свело на нет намерение Сталина использовать Церковь в мировой политике. Но ведь только под прикрытием такого прагматизма можно было поддерживать и укреплять церковную жизнь в СССР. Просчет Сталина сыграл на руку оппозиции, теперь она могла торжествовать, указывая не без основания, что Церковь не годится в попутчики строителям мирового социализма, а значит, ее надлежит упразднить. Так и начались новые гонения на Церковь.
Стремясь подтвердить вину Сталина в изменении курса церковной политики советского государства после 1948 года, автор статьи упоминает постановление Совета Министров об отмене ранее выданного этим же Советом распоряжения на открытие двадцати восьми храмов. Постановление было аннулировано под предлогом, что его не утвердил председатель Совмина, то есть Сталин. Предлог отказа был найден, но остается открытым вопрос, были ли эти бумаги вообще на столе у Председателя Совмина? Они, вероятнее всего, не дошли до него. Ведь никто не видел на этих бумагах резолюции «Отказать» за подписью Сталина. Но кто мог проверить, в какой инстанции эти бумаги оказались под сукном?
Уже говорилось о некоторой поспешности выводов, допущенных отцом Андреем в его статье. Это, в частности, касается вывоза из России митрополитом Илией икон и церковной утвари. Действительно, и духовенство, и простые верующие миряне дарили владыке иконы и церковную утварь. Часто это были предметы ценные как в художественном, так и в материальном отношении.
К сожалению, в статье не освещены мотивы, побуждавшие владыку Илию к собиранию икон. Здесь также ничего не говорится об их дальнейшей судьбе. Выяснение этих вопросов оградило бы автора от опрометчивого цитирования безответственного утверждения ленинградского протоиерея Василия Ермакова о митрополите Илии как «о проходимце, собиравшем и вывозившем русское национальное достояние». Недавно вышедшая в Москве книга «Митрополит Илия (Карам) и Россия» свидетельствует о том, что привезенные из России иконы и церковную утварь владыка Илия раздавал нуждающимся храмам. У него была мечта, чтобы в каждом ливанском православном храме была русская икона (Указ. соч. С. 43).
Есть еще одна проблема в истории с иконами. Нелишне поинтересоваться, как это владыке удавалось вывозить ценности из-за «железного занавеса», откуда, как говорится, и мыши выскользнуть было трудно. Похоже, что владыка имел разрешение на вывоз ценностей. Но за какие деяния и заслуги оно было ему дано? Ведь его статус в реестре политических персон, посещавших Советский Союз, вряд ли давал ему особые иммунитеты и привилегии. Однако же он их имел. Отрицая традиционный взгляд на миссию митрополита Илии, предоставление ему упомянутых привилегий становится совершенно необъяснимым.
Наконец, странно звучит мысль о том, что возвещение воли Божией о судьбах русского народа через «иностранца» оскорбительно для русского религиозного сознания. Разве Православная Церковь уже не едина, а разделилась по национальному признаку? Ведь сказано, что во Христе нет ни эллина, ни иудея (Кол. 3. 11).
Писавший эти строки отнюдь не горел желанием возбудить полемику по столь серьезной и священной теме. Все вышеизложенные факты и личные мнения излагались с одной целью: выразить свою точку зрения на обсуждаемый вопрос, нисколько не претендуя на абсолютную безошибочность.
Протоиерей Виталий Антоник, профессор МинДА
Листок Свято-Успенской
Жировицкой обители
http://www.zaistinu.ru/articles/?aid=1246x