На редкость адекватный поляк. Настоящий Дипломат!
http://artemira.livejournal.com/12053.html"Взлетаем" Интервью с Ежи Баром, опубликованное в "Газете Выборчей"
artemira
January 20th, 0:16
Часть первая. Я был с председателем ПиС Качиньским, когда он шел к телу своего брата. Я держал его за руку. Последние несколько шагов он сделал сам - с Ежи Баром, бывшим послом Польши в России, беседовала Тереза Тораньская.
Я скажу вам прямо: вы не можете объяснить, особенно в России, какой смысл был в том, чтобы они один за другим летали в одно то же место.
Анджей Пшевозник говорил, чтобы пропустить через себя эту Катынь.
- Он был в Катыни 7 апреля в среду. Через три дня он полетел туда снова. Он очень устал, я говорил с ним.
Позвольте, я покажу вам свой календарь.
Дату 10 апреля вы отметили красным фломастером.
Я сделал это после...
Утром я получил письмо от Мариуша Казаны, главы дипломатического протокола в Министерстве иностранных дел. С одним только словом: взлетаем.
Я был в хорошем настроении. И скажу вам нескромно – я был горд. Туск встретится с Путиным в Катыни, мы сделали еще один шаг в правильном направлении, и я могу, наконец, уйти.
Вы хотели?
В Москве я пережил рак, инсульт и серьезную операцию, более чем достаточно для одного поста. Я решил уйти в отставку. Однако меня попросили остаться. После визита Путина 1 сентября на Вестерплатте стало известно, что состоится следующая встреча. Мы хотели, чтобы она произошла в Катыни. Мы должны были работать над этим. И я сказал: хорошо. Самым большим успехом посла, оставляющего свою должность можно назвать ситуацию, при которой отношения между странами стали лучше, чем они были, когда он пришел. С радостью могу сказать, что это произошло.
Мы поехали с водителем в аэропорт Северный. Моего водителя зовут Квасьневский, а мой секретарь - Чарторыйская. Я шутил, что у меня посольство с двумя крыльями. (Смеется)
Аэропорт находится на окраине Смоленска. Менее чем в 20 км от Катыни и только в нескольких километрах от гостиницы «Центральная» в Смоленске, где мы всегда останавливаемся.
Дипломатический обычай велит быть на месте по крайней мере за полчаса до прибытия самолета. Мы с водителем приехали примерно на 40 минут раньше.
О намерениях президента я официально узнал в начале марта. Его канцелярия прислал мне письмо о том, что президент хочет принять участие в траурных мероприятиях в Катыни. Дата прибытия не была названа. Но еще раньше брошенная президентом фраза: "Надеюсь, что получу визу...", предвещала очередные трения: как между двумя странами, так и между ветвями власти внутри Польши. Я слушал все это с отвращением. Для меня участие двух высших представителей государства в двух разных мероприятиях в Катыни за такой короткий срок было оскорблением Республики. Они продемонстрировали неспособность вместе поклониться братской могиле. Как гражданин, я не мог с этим смириться. Как чиновник должен был.
На аэродроме в Смоленске-Северном есть двое ворот. Мы поехали через главные. Справа, в 200 метрах от взлетно-посадочной полосы, было место для стоянки автомобилей. Я вышел. В аэропорту уже были сотрудники нашего посольства и губернатор, а также несколько высокопоставленных чиновников Смоленской области. С ними 30-40 человек.
- Что-то изменилось с 7 апреля ?
- Я не заметил. Но я не могу себе представить, что аэропорт не был хорошо подготовлен к прилету Путина. Может быть, его дооснастили. Может быть, что-то добавили, дополнили или заменили, что гарантировало бы полную безопасность взлета и посадки. В России места, куда приезжают премьер-министр или президент, должны всегда быть безопасными. Что, естественно, также означает, что в других ситуациях дело может обстоять по-другому.
Аэропорт Северный - ищу более изысканного слова, но не нахожу - убогий. И то, что это так, мы все знали давно.
Смотрите, у меня отмечено в календаре - 10 марта в 15 ч: встреча с Нечаевым, МИД России.
Я посетил его с г-ном Цыгановским, главой протокола нашего посольства. Нечаев категорически отговаривал нас использовать аэропорт в Смоленске. Он говорил, что аэропорт закрыт уже несколько месяцев и что полк, его обслуживавший, расформирован. Он предлагал, чтобы мы выбрали другой. О таком разговоре, как правило, пишется телеграмма с пометкой "конфиденциально" или "секретно". Я решил, однако, что Нечаев поднял вопрос, о котором должен быть проинформирован более широкий круг людей. Я послал в Варшаву письмо на полуторах страницах.
Кому?
Получатель писем посольства всегда МИД. Канцелярия президента, вероятно, получила их "для ознакомления".
Ко мне подошла госпожа вице-губернатор Смоленской области. Это видная красивая блондинка лет сорока. Она встретила меня словами: „Хорошая погода.“
Мне показалось, что не слишком. „Хорошая,“– согласился я с ней из вежливости.
После обмена любезностями мы разбились на две отдельные группы. Поляки встали с поляками, русские с русскими. Так обычно бывает.
После 15, может быть, 20 минут ожидания стал сгущаться туман. Облака, облака тянулись слева направо. Их было все больше, они нарастали стремительно. Приехал Титов, заместитель министра иностранных дел России, я поздоровался с ним, вернулся к своей небольшой группе.
Присутствие там Владимира Титова нам удалось устроить практически в последнюю минуту.
В моем календаре: 26 марта встреча с заместителем управляющего аппаратом правительства России Ушаковым. Мы хотели сообщить ему сразу о двух визитах в Катынь - премьер-министра Туска и президента Качиньского - и обсудить их вместе. Он не согласился. Сказал, что они из аппарата премьер-министра Путина и занимаются только встречей премьер-министров. Было непонятно, к кому обращаться. Главе государства, прибывающему в страну, должно быть гарантировано присутствие какого-нибудь официального лица соответствующего уровня. У нас не было таких гарантий. Но дипломатическая вежливость по отношению к главе другого государства, однако, возобладала, и в какой-то момент меня неофициально заверили, что так же, как во время визита Туска, будет присутствовать Титов. Таким образом дав понять, что МИД России к обоим визитам, как премьер-министра 7 апреля, так и президента 10 апреля, будет относиться одинаково с точки зрения протокола.
Знаете, в чем заключалась проблема?
В том, что никто не пригласил президента Качиньского в Россию, не так ли?
В том, что нельзя было четко сформулировать характер визита президента.
В 2007 году вы нашли формулировку.
Помню.
Что вы помните?
А что вы знаете?
Что президент Качиньский внезапно решил посетить кладбище в Катыни. Он определил дату 17 сентября, так как 7 сентября ПиС назначил самороспуск Сейма, что привело к объявлению внеочередных выборов. 30 августа Управление Президента попросило вас помочь в подготовке визита и проинфрмировало, что днем ранее пригласило в Катынь тогдашнего президента России Владимира Путина.
Как пригласило, вспомните?
Мачей Лопиньский, Управляющий делами Президента, 29 августа передал приглашение послу России в Польше Владимиру Гринину.
Ну-ну. И что же было дальше?
Путин не приехал...
(Улыбка)
А супруга президента прилетела без визы...
(Улыбка)
Ну и что же вы придумали?
Паломничество. Что президент Качиньский прибудет в Россию с паломничеством. Паломничество - хотя такое понятие в дипломатических отношениях не существует - может совершаться в любое время года, и в нем могут участвовать совершенно разные люди.
Визиты президента Качиньского 17 сентября 2007 г. и 10 апреля 2010 г. были неофициальные и организованы без использования принятых в таких случаях норм протокола.
Итак, я стоял в аэропорту Северный и, как обычно, наблюдал за людьми. Я социолог, и меня интересует их поведение. Минуло запланированное время прибытия. Всегда приходится считаться с некоторой задержкой, но она затягивалась. Я начал нервничать. Каждая минута на счету, так как все расписано по протоколу. Туман сгущался все сильнее. Он был просто ужасный. Мы все больше беспокоились.
Вдруг я заметил, что русская группа зашаталась. Есть выражение: „присесть от удара“. Они присели разом, как будто что-то тяжелое упало на них. В то же время я увидел пронесшуюся слева от нас пожарную машину. Я не заметил ее раньше, по-видимому, она была у меня за спиной. Она пролетела мимо нас на высокой скорости и помчалась через аэропорт. В долю секунды я связал эти два факта, и крикнул водителю: „Что-то случилось!“ Ведь ни одна машина не выехала бы на взлетную полосу, если на ней в эти минуты должен приземлиться самолет. Мы прыгнули в машину. И и за ними!
Квасьневский замечательный водитель. Носится, как гонщик.
Работает в Бюро охраны правительства.
В последующих обсуждениях, были ли БОП-овцы или не были в аэропорту, он представляет собой живое доказательство того, что они были.
Двое.
Второй был г-н Артур Гейзель. Он стоял поодаль, у машин, а с не нами.
Сквозь туман я видел перед собой кузов пожарной машины, а по бокам побоище в типичном советском стиле - развалины гаражей, складов и ржавые обломки самолетов. Пожарная машина остановилась, сдала назад и повернула направо. Видимо, кто-то получил сообщение, что они едут неправильно. Через несколько сотен метров опять остановились. Мы вышли. Мы находились за пределами аэропорта. Рядом был ров, а впереди луг. За рвом я увидел вице-губернатора. Он крикнул нам, что это именно там, и что там топкое болото.
Но человек - как вы знаете - в такие моменты не думает о мерах предосторожности. Природный инстинкт велит бежать дальше, чтобы помочь кому-то, спасти кого-то. Ведь самолет, как в фильме, был словно зарыт в землю или вбит в нее, как в стену. И люди, запертые в нем, в нас нуждались.
Мы побежали. Под ботинками чувствовался мягкий грунт, но идти было можно.
Через 100, может, 150 метров, мы увидели четыре обломка. Они дымились. Дым носился над полями и поднимался в небо. Как во время сбора картофеля. В поле, осенью.
Часто меня спрашивают, что произвело на меня самое большое впечатление. Вот это.
Я летал на этом самолете, каждый полет был приключением. Я сам один или два раза был в ситуации, когда человек благодарит Бога за то, что, наконец, приземлился. Он постоянно был у меня на глазах, многократно я участвовал в его приемах и отправлениях. Огромный фюзеляж с высокой лестницей. А фрагменты, которые я увидел, по полтора метра в высоту, лишали меня надежды, что кому-нибудь можно помочь.
Я чувствовал то же, что в Бухаресте после сильного землетрясения 4 марта 1977 года. Мы вышли из посольства, на главной улице бульвар Магеру. Здания, которые вчера были в восемь или десять этажей, превратились в гротескно уменьшевшиеся груды щебня. И не было пустот, через которые можно выйти, вытащить кого-нибудь изнутри. Я думал только о том, что из сотен людей, которые там жили, никто не имел права выжить.
Мой водитель стал ругаться. Ужасно! Хотя он человек очень спокойный и отличается редким самообладанием. Кричал, что это все, с самого начала, не имело никакого смысла и должно было так кончиться.
Ну, вы знаете. Он тоже видел, что весь этот визит проходит за гранью действительности...
http://wyborcza.pl/1,75480,8941828,Startuj...1&startsz=x