Панк-молебен в храме Христа Спасителя

Чем дольше длится история с Pussy Riot, тем очевидней становится, что их хулиганская выходка была лишь спусковым крючком для скандала, но вовсе не его причиной. Корни «пусистерии» спрятаны где-то глубоко в искореженном национальном подсознании. Девчонки наступили на грабли, под которыми лежала противотанковая мина. В результате раздался взрыв такой оглушительной силы, что про само пение все быстро забыли.

И для тех, кто «за», и для тех, кто «против», уже практически не имеет значения, кто, что и где спел. Реакция на арест участниц группы оказалась беспрецедентной. Достаточно сказать, что ни Ходорковский при жизни, ни Магнитский после смерти за годы не собрали и десятой доли того «сочувствия», которое за несколько месяцев без всяких видимых усилий обрели скандальные панкерши. Правда, в бесовщине Ходорковского с Магнитским тоже не обвиняли.

Это значит, что

выходка Pussy Riot угодила точно в оголенный общественный нерв, любое прикосновение к которому вызывает судорожную и крайне болезненную реакцию.

Они пели наобум, а попали в солнечное сплетение национальных и религиозных комплексов. Россия задохнулась от гнева и стыда одновременно. Ну что ж, их стоит поблагодарить хотя бы за то, что они помогли нам нащупать болевую точку.

Пробуждение национальной совести

И единодушная поддержка образованного класса, и оголтелая агрессия, с которой официальная Церковь и ведомая ею власть обрушились на Pussy Riot, с моей точки зрения, свидетельствуют о неких подавленных инстинктах, которые рвутся наружу из недр современного российского подсознания. С такой одержимостью обычно пытаются заглушить голос совести.

Сегодня ложью пронизаны буквально все стороны жизни русского общества. Нравственный релятивизм и правовой нигилизм стремительно разрушают общественные и государственные устои. Но при этом в глубине души, в тайниках подсознания народ сохраняет отвлеченное представление о нравственном идеале – образ правды.

Как бы ни была поверхностна христианизация русского народа, как бы ни была она искромсана догматизмом православия, она не могла пройти даром и совсем не оставить следов в народном характере.

Стремление народа к правде и неспособность жить по правде

– вот тот сквозной нравственный конфликт, который проходит через всю русскую историю, то затухая, то разгораясь пожаром. И сегодня, кому - Евангелие, а кому - Моральный кодекс строителя коммунизма – стучат в висок: так жить нельзя.

Российское общественное сознание депрессивно. Для него характерны «нравственная неуравновешенность и озабоченность». Людьми овладело чувство фаталистической обреченности, неизбежности и неотвратимости наказания. Все чаще приходится становиться свидетелем фантастических сцен. Крутые олигархи, «отцы нации», сидя на заседании какого-нибудь подкомитета в Сенате США, тихо говорят друг с другом о том, как же достала их российская коррупция. Руководитель ФСБ жалуется приятелю-банкиру на то, что буквально все прогнило. А решала из МВД негодует по поводу цинизма «ментов», по поручению которых он «перетирает» проблему. Что уж говорить о простых гражданах.

И поэтому, хотя люди по инерции ругают власть, постепенно их внимание переключается на самих себя. Они чувствуют, что между критикуемой ими властью и ими самими есть какое-то родство, что уродства власти есть отчасти их собственные уродства. Приходит осознание того, что власть не делает ничего такого, чего не делало бы само общество. Масштаб бывает разный, но суть от этого не меняется.

РПЦ как «естественная монополия»

Волей-неволей людям сегодня приходится все чаще задумываться о том, кто они есть, почему они такие, какие есть, и что с ними будет, если они и дальше останутся такими же. Все эти вопросы устремлены в бесконечность. А бесконечность, как известно, - территория веры. Таким образом, пробуждение совести неизбежно толкает часть российского общества на поиски веры. Один такого рода правдолюбец представляет сегодня для стабильности власти большую угрозу, чем десяток оппозиционных партий.

Но правдолюбцы и вероискатели встречают неожиданное препятствие: выясняется, что в России существует государственная монополия на веру. Она кажется современнику такой же естественной, как монополия «Газпрома» на добычу и продажу газа. Государство передает «лицензию» на «правильную веру» отобранным им религиозным корпорациям, в первую очередь – РПЦ. Свободной веры для «частного потребления» в России практически не осталось.

Такое положение вещей сложилось исторически. Очень давно православие, как позднее и коммунизм, было в России национализировано. Уже к середине XIX века православие переродилось в суррогатную религию, больше похожую на государственную идеологию. Такой - то ли религией, то ли идеологией - православие оставалось и во времена советской власти, хотя и было оно загнано в резервацию.

Но, как только появился шанс из этой резервации выбраться, православие рвануло наружу и заняло все свободное духовное пространство, не без удовольствия расправившись с бывшим конкурентом и захватив его «рынки». Потеряв возможность ходить на партсобрания, привыкший к идеологической опеке обыватель потянулся в церковь. Такого прихожанина там приняли с распростертыми объятиями.

Политический вопрос

Подлинно христианского в официальном православии сегодня немного. Ну, хотя бы потому, что христианство по сути своей не может быть национальной религией. Зато у русского православия есть совершенно иная миссия, значение которой зачастую недооценивается, – оно является идеологическим основанием российской государственности. Поэтому

отношение к православию в России - вопрос не столько религиозный, сколько политический.

На этом и «погорели» Pussy Riot.

Если бы речь действительно шла о «покушении» на чувства верующих, то в сегодняшней безбожной России на акцию в ХХС вообще никто не обратил бы внимания. По всей стране горят храмы, убивают священников, воруют иконы, и никто до сих пор не шелохнулся. Киркоров поет в храме на крестинах дочери, рожденной от суррогатной матери, и все истово верующие умиляются. Но Pussy Riot замахнулись на «святое» - связь церкви с государством, и поэтому их поступок квалифицировали как покушение на основы конституционного строя.

По сути, арестанткам предъявлено обвинение в измене Родине, скрытое за двумя юридическими «фальш-панелями». Получается даже смешно –

обвинением в хулиганстве прикрывают обвинение в богохульстве, а обвинением в богохульстве прикрывают обвинение в подрывной деятельности.

Но по сути - это чисто политический процесс. У него гораздо больше общего с судом над каким-нибудь Троцкистско-зиновьевским блоком, чем со средневековой охотой на ведьм.

Власть рассматривает Pussy Riot как «бунтовщиц похуже Пугачева». Они не только проходят по одному разряду с организаторами митингов, но вызывают даже большую озабоченность Кремля, ибо покусились на то, что сама власть считает собственной основой. Их называют врагами веры, но считают врагами народа. Я уверен, что в реальности ими занимаются ребята из управления «Э» - это по их профилю.

Конец церковной истории

Pussy Riot перевернули очень важную страницу в русской истории. РПЦ, благодаря их выходке, стала объектом критики в самых широких общественных кругах. С обсуждения очень многих тем снято табу самоцензуры. Более того, я почти не сомневаюсь в том, что и внутри церкви эти события породят немалое брожение.

Как бы ни сложилась судьба арестанток, нападки на церковь будут и дальше продолжаться. Это замкнутый круг.

Пробуждающаяся совесть будет рождать потребность в вере. Поиски веры будут наталкиваться на церковную монополию. Церковь встанет на защиту «истинной веры». Реализовывать ее будет поручено государству. Государственные репрессии вызовут новые угрызения совести.

В результате через несколько лет в России будет такой «Pussy Riot», что сегодняшнее пение покажется школьным хором.

Все ждут «разумных действий» власти, многие предрекают, что в ближайшее время девчонок отпустят и спустят дело на тормозах. Я очень хотел бы ошибиться в своем прогнозе, но мне кажется, что исход этого дела не будет быстрым. Охоту на ведьм еще можно было бы прекратить, а процесс над изменниками Родины – нет. Не то время.