Дмитрий_Шторм
Дмитрий, 46 years, г. Краснодар (RU)
Seen: 3 years 
Joined: 16 years
Post: 13 years (187)
Group: Member
Joined: 16 years
Post: 13 years (187)
Group: Member
Posts in forums:
Дмитрий_Шторм
22 December 2011
2
http://eot-su-files.livejournal.com/6883.html
Фотовыставка "20 лет без СССР".
Я тоже чуткА поучаствовал, нащёлкал почти 30 гигов, своим модным фотоаппаратом!
)
Фотовыставка "20 лет без СССР".
Я тоже чуткА поучаствовал, нащёлкал почти 30 гигов, своим модным фотоаппаратом!
)
Дмитрий_Шторм
2 August 2011
1
СУТЬ ВРЕМЕНИ 7
Стенограмма седьмой передачи.
Стенограмма седьмой передачи.
Скрытый текст
"Суть времени – 7"
Стихи я буду читать не потому, что мне хочется насытить эти обсуждения какой-то красивостью, а потому, что нужны образы и символы, которые будут адресованы не только уму, но и сердцу. Без этого наш разговор бессмыслен. Читать их я буду по памяти. Возможно, буду ошибаться (приношу за это извинения) в отдельных словах, но лучше я так их прочту, чем уткнусь в книжку. Правильно?
То, что я сейчас читаю – это отрывок из блоковского "Возмездия".
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, – поймешь, где тьма.
Пускай же всё пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Так Зигфрид правит меч над горном:
То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит –
И зашипит, и станет черным
Любимцу вверенный клинок...
Удар – он блещет, Нотунг верный,
И Миме, карлик лицемерный,
В смятеньи падает у ног!
Кто меч скует? – Не знавший страха.
А я беспомощен и слаб,
Как все, как вы, – лишь умный раб,
Из глины созданный и праха, –
И мир – он страшен для меня.
Герой уж не разит свободно, –
Его рука – в руке народной,
Стоит над миром столб огня,
И в каждом сердце, в мысли каждой –
Свой произвол и свой закон...
Над всей Европою дракон,
Разинув пасть, томится жаждой...
Кто нанесет ему удар?..
Не ведаем: над нашим станом,
Как встарь, повита даль туманом,
И пахнет гарью. Там – пожар.
Но песня – песнью всё пребудет,
В толпе всё кто-нибудь поет.
Вот – голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там – он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь – именем клеймят позорным
Его стихи... И я пою, –
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Пусть церковь темная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.
Тут очень много сказано. И про то, что "герой уж не разит свободно, его рука – в руке народной". И про то, что "в каждом сердце, в мысли каждой свой произвол и свой закон". И про дракона, который, "разинув пасть, томится жаждой". Такое впечатление, что это написано не сто лет назад, а прямо сейчас. Это поражает и, с другой стороны, внушает некоторые надежды. Потому что, если сто лет назад удалось избежать пожирания мира драконом, который уже разинул пасть, то, возможно, и сейчас снова это удастся. Только в какой руке будет находиться меч? Кто его скуёт? И есть ли рука, способная его удержать? Есть ли народ? Или у него сломан позвоночник, и рука его вяло лежит вдоль тела и не может даже подняться?
Вот это всё мы обсуждаем. А обсуждаем мы это потому, что у очень многих как-то почти синхронно вдруг возникла одна-единственная мысль (а если точнее, то мыслечувство, единство чувства и мысли), что "хватит Ваньку валять".
А почему хватит? Что, собственно, такое произошло? Почему этого "Ваньку" с большим или меньшим успехом "валяли" очень долго, а вот сейчас – "хватит"? Это очень важный политический, жизненный, исторический, метафизический, экзистенциальный вопрос.
Потому, по-видимому, это решили, что кто умом, кто нюхом, кто и умом, и нюхом, кто по косвенным признакам, а кто зная процесс изнутри, а кто просто… ну, неизвестно почему… с бухты-барахты, как это часто в России, вдруг понял, что нечто скверное, донельзя скверное, сооружается сейчас и в стране у нас, и в мире.
Но что же именно? Как это именно назвать? Для того чтобы это обсудить (я очень подробно обсуждаю это в своей книге "Исав и Иаков"), нужно вернуться в советское прошлое.
И я хотел бы рассказать, как я его в целом понимаю, потому что я участвовал в тех процессах, которые тогда происходили. Причём достаточно активно. Мне не в чем себя упрекнуть, кроме того, что эта активность не привела к нужному результату. Это серьёзный упрёк, но очень часто приходится действовать даже тогда, когда ты понимаешь, что твои силы недостаточны, чтобы изменить ход процесса. Потом, когда-нибудь скажется то, что ты действовал именно так, а не по-другому.
Так вот. Жило-было советское общество. Оно как-то так вяло существовало по горизонтали. И очень многие, да и я в том числе, восклицали: "Ах, мы не взмываем! Где же этот прорыв, где же новое качество? Ах, нас догоняют американцы! Да что же делать, да как же быть? Это так скучно, когда нет этого большого полёта, настоящего нового развития! Даёшь это развитие!"
Наконец, пришли люди, в том числе и с Горбачёвым (с ним были очень разные люди), которые сказали: "Да-да, мы всё это понимаем. Развитие очень нужно. Да, мы отстаём по компьютерам. А тут звёздные войны готовит Америка и так далее. А раз так, то что мы сделаем? Один вариант. Просто возьмём и напряжём существующую систему". Это называлось "ускорение".
Мы сразу же сказали: "Да, это хорошо – её напрячь, только она может не выдержать, поэтому давайте мы эту систему переместим на другую базу, обопрёмся на другие слои. Она сама чуть-чуть изменится. А вот тогда, когда мы это всё сделаем, мы так рванём, что "небо с овчинку всем покажется".
Говорят: "Нет, ну знаете, всё это слишком сложно. Мы всё-таки нашу систему просто возьмём и напряжём. Перемещать её на другую базу опоры? Непонятно, какая база опоры. Долго. Потом, наш класс потеряет власть ("наш класс" – я имею в виду номенклатуру), а кто там её получит… тоже неизвестно. Нет-нет, мы просто напряжём систему".
Мы говорим: "Ну, хорошо. Напрягайте. Главное, чтобы был этот самый ускоренный рост, возникло новое качество жизни. А оно обязательно откроет и новые духовные перспективы. Так что, замечательно! Напрягайте".
Напрягли. А не напрягается, не получается.
Говорим: "Ну, если не получается, если это ваше напряжение ни к чему не приводит – почему не вернуться к тому, что мы предлагаем? Давайте всё-таки переместим систему на другую базу опоры. Она чуть-чуть изменится сама. Тут рывок будет не такой обычный, как ускорение, это будет прорыв – прорыв в новое качество".
Говорят: "Нет, знаете, это слишком сильно отдаёт сталинизмом". Почему сталинизмом?
И началась истерическая кампания против "сталинщины". "Сталинщина, сталинщина, сталинщина… Будь она проклята! Мерзость! Гадость! Пакость!" Фильм "Покаяние"… Проклятия снова, которые не снились и Хрущёву. Постепенно перенос всего этого и на Ленина, и на весь советский период. Но главное – вот эта истерика, истеричность вторичной десталинизации. Уже была одна при Хрущёве, ничего хорошего не дала. И снова, и снова, и снова.
Дальше. Сталинщина… Понятно, зачем она нужна? Чтобы исключить возможность перемещения системы на новую базу опоры и, исключив такую возможность, запретить прорыв.
Каждый раз истерики десталинизации нужны для того, чтобы запретить мобилизацию на решение крупных стратегических целей. И не надо дурака валять, что кого-то волнует Сталин! Десталинизацию проводят совсем по другой причине. Чтобы в ту сторону не ходили – и никакой мобилизацией под любые новые социальные базы, под любые задачи не занимались.
Хорошо. Перестали этим заниматься. Дальше идём.
"А чем же заниматься, ведь ничто не работает?"… "Демократизация! О!.."
Начался элементарный бардак. Но не просто демократизация, а плюс десталинизация, причём достаточно директивная. Попробуй вот в тех условиях устрой дискуссию. Попробуй в тех условиях выступи независимо. А где ты будешь выступать? Либо тебя сразу загонят в издания, которые ведут тебя в тупик, либо ты будешь у себя дома витийствовать. Пресса подконтрольна партии, телевидение тем более.
Партия проводит десталинизацию, так попробуй скажи, что это глупость. Так попробуй скажи что-нибудь, что ей не по шёрстке. Она взбесилась, повернула в противоположную сторону, элита номенклатурно-партийная, а ты ее по шёрстке только гладь, в противном случае она тебе рот заткнёт только так. Или даст высказаться настолько кусочным и нужным ей образом, чтоб тебя потом можно было размазать по стенке.
Я, естественно, решил высказаться. Она, естественно решила меня размазать по стенке. Ну, вот так мы с ней и выяснили отношения после этого. И не я один это сделал.
Итак, промывка мозгов, десталинизация директивного типа плюс демократизация и запрет на какое-либо развитие (потому что невозможно мобилизовать ресурсы, невозможно поставить стратегические цели, невозможно подавить сопротивление этому развитию и так далее) – приводит к чему?
К тому, что после вот таких вот колебаний: десталинизация, промывка мозгов, демократизация, запрет на перемещение базы – всё идёт колом вниз. Начинается великая эпоха позднегорбачёвского и ельцинского падения. Всё это колом идёт вниз до 2000 года. Все в ужасе. Все понимают, что вот-вот это разобьётся вдребезги.
Приходит Путин. И вот это движение колом вниз переходит в такое чуть-чуть сползающее, почти горизонтальное, с небольшим наклоном, движение.
Мы говорим: "Ребята, ну, это всё хорошо, но ведь опять прорыва-то, восхождения нет! Мы же уже довольно сильно упали. Восходить-то мы не можем. Мы только чуть-чуть под этот наклон идём вниз".
Нам говорят: "Да что вы! И не надо нам никаких этих новых рывков. Смотрите, какая разница! Вам что нравилось, как мы падаем?"
Мы говорим: "Нет, не нравилось".
"Вы что не видите, что стало лучше?"
Мы говорим: "Конечно, лучше медленно ползти вниз, чем быстро, если внизу каюк. Но ведь это же не спасает".
"А вы чего хотите, возврата назад?"
"Нет, мы не хотим ельцинизма, упаси бог, мы не хотим… Мы хотим, чтобы началось какое-нибудь развитие ускоренное, форсированное. Чтобы возникла настоящая социальная база, чтобы были поставлены стратегические цели, чтобы можно было мобилизовать ресурсы. Чтобы страна приобрела новое качество, потому что, в противном случае, она снова, снова окажется в состоянии этой очередной перестройки!"
И она оказывается. С 2008 года мы видим всё опять. Сначала "Ах, давайте развиваться!" Потом "Нет, сталинщина, так делать нельзя!". Потом –демократизация, потом – промывка мозгов, потом – всё остальное. Всё возвращается "на круги своя".
Не так просто это сделать сейчас, как это было сделать в 1987 году. Есть большое сопротивление, есть новые информационные возможности. Есть совершенно новая, качественно новая атмосфера в обществе. Но это пытаются делать. И все видят, как это пытаются сделать.
Если это ещё раз сделать, снова это всё колом пойдёт вниз. Если даже снова где-нибудь застрянет, опять начнутся эти биения и так далее.
Так что это всё такое, вот этот каскад? Всё это стояло на каком-то плоту – всё это забилось в истериках – всё это упало колом вниз – всё это чуть-чуть выровнялось – и снова упало колом вниз – всё это опять забилось в истериках… Потом оно упадёт колом вниз, потом выровняется, и так до конца… Что это всё такое вместе?
Это уже не перестройкА, а перестройкИ. Перестройка-1, -2, -3 и так далее.
И если перестройка-1 повлекла распад СССР, то есть распад большой, исторической России, то перестройка-2 (если она будет, после неё всё колом пойдёт вниз) приведёт неминуемо к распаду РФ. А если потом что-нибудь и удержится, то потом возникнет перестройка-3, которая приведёт к распаду остаточной Руси. А потом перестройка-4, которая приведёт к распылу. Потому что такова логика цепи "перестроек".
И это чувствуют люди, они понимают, что в воздухе запахло скверной.
Не демократия плоха, не то, что заговорили о развитии плохо. А то, какими обертонами это сразу стали модулировать, какие игры начали вокруг вести и к какому результату могут привести эти игры. Опыт есть. Всё повторяется один к одному. Это просто римейк.
В книге "Исав и Иаков" я сказал о том, что есть "перестройка-2", а потом это сказали кто угодно. Но ведь есть не только внутренняя, но и глобальная перестройка. Но и в мире ведь происходит то же самое.
Что Обама сказал по поводу событий на Большом Ближнем Востоке? Что это падение новой Берлинской стены? Чем было падение первой Берлинской стены? Перестройкой-1. Так значит теперь глобальная перестройка-2, при которой почему-то процессы в Египте и других странах сравнивают с падением Берлинской стены? А почему? Что теперь падает? Тогда падал коммунизм и советская система, тогда мы лишались СССР. Что падает теперь? И как нам не оказаться вовлечёнными в этот процесс?
Итак, то скверное, что сооружается у нас и в мире одновременно, и по отношению к чему мы легко можем стать новым слабым звеном – это перестройка-2. Её нельзя допустить. Суть времени – это перестройки-1, -2, -3 и так далее.
И тогда, если мы занимаемся изучением этого процесса, мы должны задать себе следующий вопрос: а какова цель "перестроек"? И мы уже в предыдущих наших размышлениях установили, что речь идёт о смене мироустройства. Что было некое "мироустройство А", что будет некое "мироустройство Б", и что мы стоим на мостике между этими мироустройствами.
Но если для нас "мироустройство А" во внуриполитическом смысле означает, что чудом уцелело ущербное государство (это результат перестройки-1: шли-шли от государства более-менее нормального, сделали перестройку – и перешли к этому чудом уцелевшему РФ), то движение через перестройку-2, -3 и так далее приведет нас в "миропорядок Б" (распад, распыл и полный "абзац").
А русский народ не умеет жить в безгосударственном состоянии. Он не может тысячелетиями существовать в диаспоре. У него нет такого опыта и нет таких внутренних кодов. Тогда будет полный конец. Полная ликвидация всего.
Так что можно с этим делать?
Первый сценарий состоит в том, чтобы ковыряться, исправляя это несовершенное "А". Чем это может кончиться? Да тем, что чуть-чуть изменится вектор. Мы придём не в этот сегмент внутри "Б", а в соседний сегмент.
Но самое главное – никто же всерьёз и не ковыряется, никто этого и не делает! И потом это всё-таки тактика. Не всё ли равно, в какой сегмент внутри "Б" попасть? Главное – не попасть в "Б", в этот полный распыл, ликвидиционизм, в этот полный "абзац", вот туда не попасть.
А что надо делать? Надо дёрнуться, надо – р-р-раз! – взять и повернуть. Но ведь при таком крутом повороте нагрузки на систему резко нарастают. Поворачивать нужно непонятно куда – просто, чтобы отвернуть. Система может при этом может опять рассыпаться, пустить в распыл остаточное государство, и в итоге мы опять окажемся в этом "Б", от которого так резко отвернули. Значит, это тоже не выход.
Так в чём же выход?
У нас в силу самых разных обстоятельств есть некоторый, очень маленький, но исторически существенный промежуток примерно в 7 лет – с 2011 года, когда ведётся этот разговор, до 2018-го. И за этот промежуток можно плавно, изящно достаточно, обогнуть это "Б" и выйти куда-то ещё. Просчитав траекторию так, чтобы нагрузки на систему не были предельными, чтобы система не развалилась. И чтобы мы не залетели снова в это "Б", пытаясь от него шарахаться, а действительно, обогнув его, пришли куда-то.
Откуда следует, в принципе, что это можно сделать? Откуда? Вновь возвращаюсь к Блоку: "Его рука в руке народной…" Откуда следует, что этот меч можно сковать и дракона можно поразить, дракона "Б"?
Те вещи, которые мы обсуждаем, дают слабую надежду на это. Я не могу сказать, что это сильная надежда… Но вдруг выясняется, что есть некое общество, что есть большинство, что это большинство что-то "достало", и что этот разговор – "его рука в руке народной" – он не абсолютно бессмыслен, потому что поворачивать вот так (и поворачивать вообще) в одиночку нельзя.
Как это было сказано в романе Хемингуэя "Иметь или не иметь": "Человек один не может ни черта". Ещё было сказано: понадобилось несколько минут ему, чтобы это сказать, и вся жизнь, чтобы это понять.
Значит, "рука в руке народной…". Значит, если есть большинство и оно способно стать из населения народом (а это очень сложная процедура), то оно может сжать эту руку. И тогда вызов, который бросает этот дракон под названием "Б", может быть преодолён.
Ну, начались сразу разговоры, что большинство это – телевизионное, что оно такое шутейное и т.д., и т.п. Но это не так. Это, безусловно, не так. Конечно, это надо глубже исследовать. И очень хочется это исследовать, но это, безусловно, не так.
Есть некое слагаемое большого поворота общественного сознания. Попытки выстроить новую идентичность. Попытки сильно переиграть всю ту игру, в которую затащили очень-очень многих в предыдущее двадцатилетие.
Внутри этих попыток просыпания есть совесть, обида, страх за детей. Я, помню, выступал в Академии наук (там почему-то затеяли какую-то игру с голосованием – кто за модернизацию консервативную, а кто за другую). В перерыве ко мне подходит женщина изящная, лет сорока, профессор из одного очень крупного провинциального города. Говорит: "Вот, как я к Вам прикоснулась, так сказать. Как мне хотелось когда-то Вас увидеть!"
Я говорю: "Да что Вы, так легко попасть на наш клуб".
"Да нет. Я так редко бываю в Москве".
Я говорю: "А как Вы там живёте? Расскажите, сколько Вы получаете?"
Она смотрит на меня и говорит спокойно: "Восемнадцать тысяч".
Я знаю, как наша интеллигенция хотела тех процессов, в результате которых она так обнищала…
Я говорю: "Восемнадцать тысяч… А как слетать в Париж, сходить в Лувр?".
Она отмахивается от меня абсолютно спокойно – женщина такая изящная и видно, что она держится специально сдержанно, университетский профессор из очень крупного провинциального города. Отмахивается и говорит: "Да, ладно, ладно, обойдёмся без Парижа…" И вдруг хватает меня за руку: "Скажите, с детьми-то что будет, с детьми что будет?"
Значит, есть страх за детей. Есть страх за будущее. Есть некая усталость, уныние. Есть некая униженность. Есть разные компоненты этого просыпания. Но у него всегда есть большие слагаемые, которые, конечно же, надо было бы подробнейшим образом исследовать. Ну не может один мой Центр исследовать всё на свете.
Первое слагаемое – проснулся инстинкт самосохранения. А это очень мощный инстинкт. Понятно, что ещё одна "перестройка", потом ещё одна, распыл и полный конец. И деваться некуда. Вот этот инстинкт проснулся. Вот просто видно, что он проснулся. И это очень важно.
Может быть, проснулась ещё и совесть. Есть предки, есть история. Может быть, она проснулась настолько, чтобы пробудить ещё и чувство исторической ответственности. Это огромное чувство, когда оно просыпается. Есть ли оно – я не знаю.
Есть ещё одна вещь, я её чувствую – осторожность, которая свойственна сильно загнанному зверю. "Не так дёрнемся – и всё развалится". Вот когда зверь очень загнан, он прыгает правильно. Он не будет прыгать, куда попало. Это очень важное слагаемое, потому что оно не просчитано нашими противниками. Они на это не рассчитывали. Они считали, что зверь уже настолько истеричен, что он дёрнется напропалую, куда угодно. И я надеюсь, что они в этом заблуждаются.
А что есть ещё, кроме этого? Ведь важнейшая вещь – это мировоззрение. Политическое мировоззрение. И вот место этого политического мировоззрения, с прискорбием надо сказать (я изучаю очень большие материалы, которые мне адресованы), занимает мировоззренческий винегрет. Это мягко сказать. Кто в лес, кто по дрова… У одного индивидуума десять символов веры, и каждый чётный противоречит нечётному. Этого может хватить на то, чтобы сказать "нет" либероидам. Но этим никак не обойдёшься в крупной политической игре. Этого никак не хватит на поворот.
Значит, что нужно? Нужен идеологический, мировоззренческий прорыв в совершенно новое качество. И я надеюсь, что наша программа "Суть времени", создаваемый нами виртуальный клуб сможет превратиться в идеологический центр, и это обеспечит подобный прорыв, преобразовав "мировоззренческий винегрет" в политическое сознание и самосознание, –что и представляет собой основную задачу любой кружковской, бесконечно ценной и важной деятельности. Каждый, кто хочет миновать эту деятельность и перейти сразу к деятельности другого типа, должен оглянуться назад, посмотреть, как 20 лет избегали этого кружковского этапа, посмотреть, какой винегрет встроили в сознание и понять, что миновать кружковский этап нельзя. Ничего серьёзного без этого не построишь.
Удастся ли правильно пройти этот этап? Тут никто не гарантирован. Но надо его пройти деликатно, спокойно, корректно, конституционно, вежливо, респектабельно и эффективно. Вот в чём задача. Обеспечить этот идеологический, мировоззренческий прорыв; изменить состояние сознания и самосознания будущего политического субъекта. Ибо субъектом можно стать, только обладая самосознанием, саморефлексией.
Нам иногда говорят по этому поводу: "Вы что же там – сектантство устроите, новую промывку мозгов?" Странно, что это говорят люди, которые сами не чураются сайентологии Хаббарда.
Нет, ничего подобного. Ничего подобного не нужно.
Образование и воспитание – вот основные элементы, с помощью которых человек меняется в своём сознании, в своём мировоззрении. Так было испокон веков и так будет. Вопрос в эффективности этого образования и самообразования, воспитания и самовоспитания.
Некоторые говорят, что это происходит только в детстве. Это полная ерунда! Живой человек учится до последнего дня своей жизни, он постоянно двигается вперёд. Это огромное счастье – двигаться вперёд. И те, кто лишены счастья, по большому счёту люди мёртвые или заснувшие. В этом смысле задача ещё и сделать так, чтобы человек проснулся. Это очень глубокая задача, если кто понимает.
Подобный прорыв, просыпание и всё прочее захватывают три компонента: ум, чувство и волю.
Начнём с воли. Как строится воля? Говорится: "Я не отдам то, что есть, и я верну потерянное". Как Орфей возвращал Эвридику. Как возвращали себе потерянное народы, оказавшиеся в диаспоре. "Я верну это".
И тогда спрашивают: "А почему это ты вернёшь? Почему это ты не отдашь?"
Тогда он отвечает: "А потому, что я это люблю. А если я и утерял способность любить, то я верну её себе. И мне помогут её вернуть те, кто находится рядом со мной, – мои товарищи по этой борьбе с переломанным хребтом и разорванной цепью времени".
Говорят: "А что ты любишь-то? Что, что ты любишь? Стоит ли это любить? Чудовищная история… одни сплошные злодеяния! Какому имени ты присягаешь?"
Я неоднократно сталкивался с этим вопросом, когда речь шла о так называемой высшей разведке, занимающейся смыслами.
Есть талантливые люди, которые прекрасно добывают военные секреты, прекрасно перетягивают на свою сторону нужных людей или занимают, отвоёвывают определённые позиции в тех или иных системах. Но только очень малая часть из них понимает, что разведка смыслов (смыслов не всегда открытых, явных) – есть тоже часть, важная часть подобной работы.
Для большинства подобных людей, даже очень талантливых и эффективных, смысл не существует, но для меньшинства – существует. И вот это меньшинство начинает заниматься смыслами. Я просто видел людей, которые начинают исследовать те сущности, к которым адресуется противник, его смысловые, системообразующие коды и всё прочее.
Исследуют, исследуют… Если исследуют, опираясь на хорошую интуицию смысловую и на хорошо развитое мышление, то рано или поздно эта сущность выходит к исследователю и говорит: "Здравствуй! Ты меня звал? Давай с тобой поздороваемся. Кто ты такой?"
Он говорит: "Я полковник Пупкин, занимаюсь такими-то вещами".
Она говорит: "Для меня такого, как полковник, не существует. Для меня существует исмаилит, суфий, мунист, католик... Ты кто?"
И в тот момент, когда оказывается, что он никто вот в этом высшем смысле, что у него нету этого имени, что он не знает твёрдо, что он любит, что он не располагает той тайной, на которую может реально опереться, отвечая на подобный вопрос, – он вдруг оказывается перетянут на сторону той сущности, которую хотел исследовать… Был такой Тириар. Коминтерновский был работник, поехал заниматься разведкой эсэсовских тайн и превратился в эсэсовца. Это очень известный процесс.
Поэтому вопрос об имени безумно важен. И возникает триединый вопрос. Сначала ты говоришь: "Я не отдам, я верну". Тебя спрашивают: "Почему?" Тогда ты адресуешь к любви. Тебя спрашивают: "Что за любовь?" Тогда ты должен сказать об имени. И вот это всё вместе замыкается в некий мировоззренческий прорыв. Нет его – нет ничего.
Соответственно, у нас возникает первая задача – создание политических ячеек, внутри которых можно заниматься мировоззрением. Нужно это мировоззрение достраивать, трансформировать, можно "учиться, учиться, учиться". И это абсолютно актуальный политический процесс. И это нельзя делать в одиночку. Это нужно делать вместе с другими.
Я надеюсь, что со временем мы сделаем несколько передач в пределах телевидения ЭТЦ. Сейчас будут передачи по специстории. Что у нас будут специальные передачи "Анданте" (что называется "медленно"), где мы спокойно разберём, что такое Модерн, что такое Контрмодерн, что такое Постмодерн, что такое регресс. И ещё массу вещей, задетых мною сейчас походя в этом вступительном цикле, который тоже будет продолжаться. Может быть, мы сумеем развернуть и другие форматы передач. Может быть, это всё вместе трансформируется в некоторый учебный центр, виртуальный учебный центр. Очень хотелось бы. Но это может происходить только вместе с вами.
Поэтому не думайте, что когда мы спрашиваем вас, кто из вас хочет дальше заниматься в виртуальном клубе "Суть времени", мы то ли вас зовём на баррикады, то ли развлекаемся. Мы не делаем ни то и ни то. Мы занимаемся серьёзным делом. Все полученные нами письма отсортировываем, мы изучаем их, мы готовим вам ответные послания. Мы потом будем определёнными методами заниматься вместе с вами аналитической, политической и прочей работой. И мы, рано или поздно (надеюсь, что рано), сформируем эти мировоззренческие ячейки, кружки.
Но параллельно с ними надо формировать и социальные ячейки. Ячейки жизни. Если речь идёт об изменении сознания, ничто так не меняет сознание, как бытие. Это в советское время можно было более-менее вяло работать, а в свободное время ходить в театральные кружки. Маммона вялости не терпит. А когда Маммоне очень много служишь, действуя в коллективе других людей, чужих тебе, и занимаешься чем-то не тем, а потом на досуге начинаешь заниматься тем, то это разрыв сознания.
Рано или поздно надо оказаться рядом с такими же, как ты. Надо укреплять социальные ячейки. Если противник хочет, чтобы они разрушались, значит, их надо укреплять: семью, круг друзей, более широкие ячейки мировоззренческого и деятельностного типа, ячейки взаимопомощи, ячейки внутренней солидарности. Нужно, чтобы было на что опереться в формировании политического мировоззрения, на какую-то жизнь.
Когда речь идёт в этом смысле о катакомбах, то это процесс-то совершенно не мистическо-эскапистский.
Конец 80-х годов. Выхожу на руководство и говорю: "Ну, если мы вот так обязательно хотим соединиться с Западом (культурно, мировоззренчески и пр.), то почему мы не проповедуем те высокие западные стили, которые всё-таки есть? Вот есть такие яппи – молодые профессионалы, интеллектуалы в Калифорнии, в других местах. Они отказываются слушать рок-музыку, вместо этого слушают Моцарта. Они очень много занимаются физкультурой и здоровым образом жизни – и одновременно развитием интеллектуальных возможностей. Они исповедуют определённый стиль одежды, определённые ценности. Почему об этом нельзя рассказать по телевидению? Почему нельзя, с поправкой на нашу специфику, что-нибудь такое у нас сформировать?"
Спрашиваю, спрашиваю, говорил с телевидением, говорил с идеологами, говорил с разными людьми. А потом понимаю, что замыслено всё так, чтобы не просто мы и они вот так сошлись, а чтобы их "канализация" стала нашим "водопроводом".
Но это так было задумано теми, кто хотел погубить страну. А если мы хотим, наоборот, её спасать, почему мы не можем сделать по-другому? Почему не могут возникнуть стили жизни: киноклубы, в которых обсуждается интеллектуально-культурная проблематика? Почему не может возникнуть андеграундной культуры, которая даст пищу? Почему не может возникнуть школ, пионерлагерей и чего-то ещё? Почему не может возникнуть всех этих социальных ячеек – вдобавок к мировоззренческо-политическим? Симбиоз одного и другого – это же огромная задача.
Меня спросят: "И всё?". Я говорю: если бы Эскриву де Балагера, руководителя ордена "Опус Деи" спросили: "И всё?", он бы сказал: "И всё". А если бы ему сказали: "А что будет через год?", он бы хмыкнул и больше не разговаривал с человеком. А через 10 лет вся Испания была под контролем "Опус Деи", потому что он знал, чего хотел. Но, когда вы меня спрашиваете… На этот вопрос в нашей неблагополучной действительности я не отвечаю: "И всё". Я говорю: "Нет, конечно, не всё".
Если это (а это абсолютно необходимо) не сделать, то всё остальное бессмысленно. Но необходимое – не значит достаточное. Нужно решать практические задачи в сегодняшней жизни. Какие же это задачи?
Вернёмся в исходную точку, каковой для нас является "Суд времени", который мы начали обсуждать в первой же передаче. В чём была практическая политическая задача? Она была очень простой – дать отпор намечавшейся десталинизации, десоветизации. Дать ей отпор.
Если стратегическая задача была в том, чтобы выковырять всех "тараканов", которыми либероидное сообщество насадило общественное сознание, чтобы разобраться с каждой молекулой этой псевдоидеологии, этого вируса, – то задача-минимум заключалась в том, чтобы дать отпор десталинизации. Это что, маленькая задача?
А вы представляете себе, как замысливалась десталинизация? Она замысливалась как денацификация. А как велась денацификация? Она велась в стране, которая была оккупирована, которая подписала Акт о безоговорочной капитуляции, то есть перестала быть страной. И в стране, где царило абсолютное зло гитлеризма. Вот в такой стране проводилась денацификация методами промывки мозгов. Методами психологических репрессий и шока. Привело это к обратным, безумно разрушительным, результатам. Но это проводилось по отношению к гитлеризму в оккупированной стране, подписавшей безоговорочную капитуляцию, по свежим следам гитлеризма.
Делалось это методами Франкфуртской школы (это такая школа философских и психологических исследований (Хоркхаймер, Маркузе и другие), которая отпочковалась от марксистской школы Лукача, потом переехала в США и там очень понравилась определённой части элит ЦРУ). Делалось это почти репрессивно.
Так что, мы могли бы допустить, чтобы это делалось опять у нас? По третьему разу? Мы понимаем, что результата могло быть два. Либо бесконечная пропасть между управляющими системами и народом, которая чревата только коллапсом и смутой. А либо разрушение самосознания и сознания окончательно. Но ведь это нельзя было делать демократическим путём, осознав вдруг, что 90% голосуют "против".
Итак, любая публичная акция, которую либероиды сейчас будут осуществлять для того, чтобы попытаться доказать себе, что у идеи десталинизации и других перестроечных идей, других идей в русле перестройки-2 есть какая-то общественная поддержка, – должна корректно, интеллигентно, демократически преодолеваться. Так, как она и преодолевалась в ходе этого самого "Суда времени" и других передач, которые до сих пор идут.
Мы ведём этот бой. И можно сказать, что какие-то тактические победы в нём одержаны. Да, безусловно, одержаны. Всё могло быть совсем не так, как оно было. И если нам удастся создать широкое общественное поле для того, чтобы давать отпор таким попыткам, то у нас есть огромный исторический шанс. И это совершенно конкретная идеолого-политическая работа.
Вообще создание практически действующего крупного идеологического центра – это огромная задача, которая не решалась всё это двадцатилетие. Насколько можно с этой помощью решать большие задачи, я поясню на мысленном эксперименте. Физики любят такие идеальные мысленные эксперименты.
Представим себе, что земной шар висит на ниточке. Но это не значит, что он на ней висит. Но вот вообразим себе такую конструкцию.
Вот так же, в порядке совершенно абстрактного фантазийного эксперимента, представим себе, что создалась очень большая организация, которая собрала доказательные бумаги от граждан, от 50-ти миллионов граждан, которые – написав свои паспортные данные, зарегистрировав это – сказали, что они против десталинизаии. После этого можно проводить десталинизацию? Да или нет? Можно, но в режиме диктатуры. А это противоречит всему на свете: установкам правящей либероидной группы, которая боится репрессивного аппарата; международному контексту, который сейчас воюет с этой диктатурой… Мало ли ещё чему.
Я снова подчёркиваю, что это чисто идеально-умозрительный пример, который говорит о том, что крупный, сильный идеологический центр может абсолютно корректно и абсолютно респектабельно, демократическим путём, в существующих условиях добиваться очень и очень многого и корректировать хотя бы протекание самых негативных процессов. Махатма Ганди не пренебрегал такими вещами. А здесь ими почему-то надо пренебрегать?
Но если говорить совсем по-крупному, то речь, конечно, идёт о том, чтобы противодействовать не десталинизации и даже не перестройке-2, а всему этому набору: перестройке-1, -2, -3, -4 и так далее, тому, что стоит за ними.
Чему мы говорим тут "нет"? И чему говорим "да"? Притом что если мы скажем только "нет" совокупности этих перестроечных процессов (не назвав даже, чем они являются по совокупности), но не скажем "да" чему-то другому – мы уже проиграли. Хоть мы упрёмся руками и ногами – мы всё равно проиграем. Тут упираться нельзя. Надо наступать тут. Нужно иметь своё созидательное "да", а не только одно это "нет" (которое необходимо, я опять подчёркиваю, и за которое надо бороться, но которое недостаточно).
Итак, вернёмся к обсуждаемому ранее содержанию всех этих "перестроек". А оно состоит в следующем. Если взять эти перестройки вместе, то, как минимум, завершается "эпоха А", как мы уже говорили; как минимум, начинается другая "эпоха Б". И мы находимся в "эпохе А", которая завершилась, стоим на этом мостике и нас волокут в "эпоху Б". Как в мировом масштабе – что особенно ясно после Египта, да и после кризиса 2008 года. Так и во внутреннем – что ясно по всем этим десталинизациям et cetera.
Нас волокут туда, в эту "эпоху Б". Вот этому и надо сказать "нет". А что значит сказать этому "нет"? Значит, наметить другой маршрут и объяснить, куда мы хотим попасть, по какому пути. Создать большую стратегическую карту. Вот это и есть идеолого-мировоззренческая задача. Потому что просто сказать: "Нет, я не хочу"… Ну, стой на мосту, а все перейдут и туда тебя перетащат, и мост рухнет.
Вместо того, чтобы этим заниматься, у нас сейчас на глазах занимаются чем угодно, но только не этим. Даже при осмыслении идущих процессов на том же Ближнем Востоке у нас блеют, мычат. Банальная болтовня бойкая, которая заполняла собой предыдущее двадцатилетие, превратилась вообще во что-то странное.
Я тут проводил заседание клуба. Назвал заседание "Дальнейшее –молчанье", взяв ключевую фразу из "Гамлета", а потом думаю: "Может, назвать "Дальнейшее – мычание"?" Ну, потому что просто мычат. Описываешь картину, даёшь доказательства. Говорят: "Ну, вообще… Ну, а это что такое?"
Ну, расскажи свою картину. Ну, покажи контррефлексию, разверни свои построения! Ты тоже ведь интеллектуал. Ну, займись этим! Что же ты блеешь-то? Это же неприлично.
Блеют, мычат. Скоро вообще замолкнут.
Итак, как мы уже говорили, "эпоха А" имеет своим содержанием всеобъемлющий, полноценный модерн. Это эпоха монопроектная. Эпоха, в которую все живут по законам модерна. И длилось это около 500 лет. Теперь это рассыпается само (по внутренним причинам) и это ускоренно демонтируют. Никогда не бывает одного без другого.
Содержание же "эпохи Б" – это полипроектность, когда на некоторых клеточках разместятся постмодерн, модерн и контрмодерн.
Поговорим о модерне. Есть два принципиально разных модерна. Один – подлинный, всечеловеческий модерн, у него есть гигантское всемирно-историческое, духовное содержание. Именно потому он полноценен.
Это не только вопрос о том, как именно буржуазия будет получать прибыль и как будет устроена политическая система, при которой буржуазный класс будет чувствовать себя хорошо. Это всё вопросы всечеловеческие. Там ведь не только "свобода, равенство, братство". Там единство Разума и Веры. Там вера в человеческое Восхождение. Новое качество гуманности. Новое представление о долге и миссии.
Это высокоморальная, идеальная эпоха с гигантским содержанием, хотя уже то содержание, которое существует в словах "свобода, равенство и братство" мы всё время забываем. Что нет свободы без равенства и братства. Это уже гигантское содержание.
Когда потом это содержание развивалось в Советском Союзе, то речь шла о том, как соотносятся свобода и равенство, как соотносятся свобода политическая и социальная, а не о том, чтобы отказаться от чего-то подобного.
В романе Томаса Манна "Доктор Фаустус" его герой говорит своему другу… Герой этот борется с великим Модерном. Он говорит: "Я понял, этого быть не должно". Тот спрашивает его: "Чего не должно быть?"
"Доброго и благородного, того, что зовётся человеческим. Того, во имя чего штурмовали Бастилии. Я понял, и я уничтожу это".
Друг его спрашивает: "Что ты уничтожишь, друг мой?"
Он говорит: "Девятую симфонию".
Вот масштаб. Если вы хотите понять в полном масштабе содержание величия эпохи человеческого, духовного Модерна, выберите момент, когда у вас для этого существует соответствующее настроение. Поставьте в блестящем исполнении "Девятую симфонию" Бетховена и вслушайтесь в неё по-настоящему. А также всмотритесь в гигантское количество культурных, религиозных, материальных артефактов, созданных великой, реальной эпохой модерна. Это реальная, великая эпоха.
Я подчёркиваю снова, что она началась где-нибудь в середине XVвека, когда зародилась буржуазия. Когда она начала развиваться дальше, она прошла через Ренессанс, Просвещение и пр., она достигла апофеоза при Великой французской революции. Она двигалась потом, меняя мир. Вот что такое всечеловеческий великий модерн, он же "эпоха А".
Он завершается, во-первых потому, что он устал, и надо специально обсуждать – почему. А во-вторых, потому что его добивают. Беспощадно добивают.
В тех клеточках, о которых в говорил – постмодерн, модерн и контрмодерн – в них будет модерн для Большого Дальнего Востока: для Китая, Вьетнама, Южной Кореи и так далее. Но это суррогатный, реликтовый, римейковый модерн. Он лишён полноценного всемирно-исторического содержания именно потому, что он локален. Он адресован не всему миру, а одной зоне. Это догоняющая модернизация. Это, в основном, всё-таки техническо-экономическая модернизация. Да, это используется отдельными дальневосточными народами для того, чтобы победить в экономической, политической и геополитической конкуренции. Это очень серьёзный вопрос. Но почувствуйте разницу между этим реликтовым модерном и подлинным всечеловеческим, духовным модерном, который завершается.
Контрмодерн… Когда говорят: "Ну, и что? Придём к высокому Средневековью…" Нет, ребята, это не то. Контрмодерн – это специальная искусственная конструкция, задача которой вовсе не прийти к какому-то там великому подъёму Большого Средневековья. Этот не возвращение в эпоху Джотто. Это совсем другое.
Тогда, в премодерн, как ещё называли великое Средневековье, зажигали сердца величайшие идеи, мир согревал огонь исторически прогрессивного, двигающегося вперёд, к величайшим целям христианства. Возникали готические соборы, возникала новая свобода, новое качество свободы после рабовладения. Возникала новая великая литература, новый великий гуманизм. Действительно по-другому прорабатывалось соотношение разума и веры. Сердца согревала великая мечта о великом духовном восхождении человека. Это была эпоха великого, всё пронизывающего Идеала. Всмотритесь в готические соборы. Подумайте, что было там, когда там стоял народ, накалённый великой мечтой, глядящий в эти готические своды, ввысь, в небо, чувствующий себя единым целым.
Не туда хочет вернуться контрмодерн! Он выхолащивает из премодерна все высокое, все гуманистическое содержание. Он оставляет скорлупу, форму, в которой уже нет ничего животворящего. Это искусственная конструкция, созданная политтехнологами (или спецполиттехнологами, чтобы быть точным). Это конструкция, созданная постмодернистами. Они сами называют ее вторичной, неполноценной архаизацией. Эта конструкция призвана обеспечить жизнь части человечества в состоянии вечного, фундаментального неразвития, то есть в состоянии гетто. Это вторичная колонизация народов, но теперь уже навеки. Ибо та, первая, колонизация была колонизацией "бремени белых". Киплинг писал: "Несите бремя белых, сумейте все стерпеть". Для чего? Чтобы освободить эти народы, принести к ним свет разума и просвещения. Они станут такими же, как белые народы.
Даже если это была романтическая утопия, а на самом деле за ней таилось циничное политическое содержание, то хотя бы была утопия, хотя бы была декларация! Теперь нет ничего. Создается вечная "мировая деревня" при вечном "мировом городе". И в какой бы стране такой контрмодерн ни устанавливался, причем с беспощадным истреблением всех ростков модерна, – этот устанавливаемый порядок поразительно напоминает нацистский план "Ост", который изобрели немцы для порабощения славянских и других "неполноценных" народов. Это факт. Если это проанализировать, то это видно невооруженным глазом, а уж с аналитическим микроскопом – так на 100 процентов. Мы написали по этому поводу вместе с индийцами книгу, которая называется "Радикальный ислам". Можно прочитать там и увидеть, как это делается.
Теперь дальше. Постмодерн. Говорят: "Ну что, подумаешь – культура… Новый тип соотношений между абсолютным, релятивным, относительным и т.д.". Нет, дорогие мои, это не культура! Одна из ветвей постмодерна – это культурные процессы, которые тоже совсем не так безопасны, как это кажется. Почитайте главных постмодернистских авторов – Гваттари, Дариду, Делеза. А главное (может, я когда-нибудь в другом, более спокойном, курсе это и зачту) маркиза де Сада, которого они все считают своим отцом-основателем, своим богом, – что именно де Сад рекомендовал французскому Конвенту в 1790-м, по-моему, году в качестве демонтажа христианства, семьи, поселения специального разврата в душах, возвращения к формам абсолютной жестокости, морального релятивизма. Французские якобинцы, люди свирепые, отвергли это с ужасом, посадили де Сада в сумасшедший дом, где его потом держал и Наполеон (по поводу чего есть даже интересная пьеса Петера Вайса – "Марат/Сад", где Жан Поль Марат ведет дискуссии с Садом; так вот об этих дискуссиях идет речь).
Если те, кто у нас устраивают сегодня некоторую действительность, раньше шутили по поводу советской действительности: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью", – то теперь они издеваются над своими шутками и говорят: "А мы на самом деле другого хотели и о другом говорили. Мы рождены, чтоб Сада сделать былью. Если эти идиоты так хотели построить Рай на земле, то теперь мы им построим Ад на земле по рецептам де Сада".
Вот что такое постмодернизм. Он празднует победу над подлинным модерном. И он объединяется с контрмодерном, который сам же он и создает в виде архаизации. Он будет вечным "мировым городом" – тем, что раньше называлось "золотым миллиардом", а теперь обретает совершенно новые формы… Может быть, это будет и не миллиард… неизвестно еще, сколько вообще населения при подобных трансформациях останется на Земле. Многие считают, что 10 процентов того, которое есть сейчас.
А будет еще архаизированная периферия ("мировая деревня"), с которой сам же "мировой город" будет воевать и одновременно он будет ею управлять. Установится некое "единство и борьба противоположностей" навеки. Потому что при архаизации никакого развития быть не может, а без развития "деревня" никогда не победит "город". Вот что замысливается на месте великого модерна.
И теперь давайте обсудим главное серьезно и спокойно.
Если все это так (а, разумеется, надо проверять – так это или не так), то о чем идет речь? О том, что легитимация капитализма – это великий всечеловеческий духовный моно-модерн, великий Большой Модерн. Не реликтовый – в одном регионе, для экономического и политического роста, – а вот этот великий, духовный модерн, он легитимирует капитализм. Нет у капитализма другой легитимации. Нет другого исторического оправдания, кроме того, что это его проект, его великий проект. Поскольку он несет весть всем людям, он является не "классом для себя", а "классом для других". Он является историческим классом, локомотивом истории. Это – легитимация капитализма. У капитализма нет легитимации за рамками великого всечеловеческого модерна. Если великий всечеловеческий модерн рушится сам и демонтируется противниками – значит, капитализм теряет легитимацию полностью. Мне кажется, что Хабермас это прекрасно понимает. А вот здесь этого не понимают совсем! Капитализм, вышедший за границы полноценного – не реликтового – модерна, теряет легитимацию полностью и заваливается.
Итак, в течение 500 лет существовала "эпоха А" и был капитализм, который нес с собой не только зло, но и добро, который был усмирен этим великим проектом "Модерн" и который одухотворялся этим проектом, и потому не был "Зверем из Бездны". Капитализм – страшная вещь вне этого, чудовищная, убийственная не только в России, но и везде. Главное – это узда модерна, которая на него надета. Если снята эта узда – всё, конец! Преодолевая свои пределы, которые устанавливает модерн, выходя за эти рамки, капитализм заваливается. Он превращается в чудовище, в монстра. Он теряет способность обеспечивать историческое развитие. И рано или поздно он превратится в неонацизм, демонтаж единства рода человеческого, в гностицизм. Он не может ничего другого сделать.
Значит, вот этот мир из трех элементов – "контрмодерн и постмодерн против модерна (реликтового, регионального)" – это делегитимация капитализма, это его заваливание в абсолютную мерзость.
Капитализм начал выходить за рамки великого модерна (модерна для всех, духовного модерна, который иногда называют "Модернити") и "заваливаться" уже в конце XIXвека. Это декаданс, это то, что Шпенглер называл "закатом Европы". Всё это было. Он почти полностью вышел за эти рамки во время ужасной Первой мировой войны – чудовищной войны непонятно за что. Вторая велась с фашизмом. За что велась Первая – никто не понимал. Она усыпала Европу миллионами гниющих трупов. Она была чудовищно дегуманна, бессмысленна, абсурдна. Все понимали, что воюют за что-то странное, страшное, за какие-то абстрактные интересы, что мир кончается. После этой войны родилось потерянное поколение.
Капитализм уже почти полностью завалился, упал бы, как огромная синяя балка, вниз – в эту мутацию, гностицизм, неонацизм (или протонацизм). Но тут появился советский красный проект, и он как бы подпер собою капитализм. Заваливающаяся балка оказалась подперта другой балкой.
Возникла, как ни странно, довольно устойчивая конструкция. И 70 лет просуществовала такая архитектура, которую кое-кто называл "ялтинской": два мира, два проекта, две системы. Особенно она была устойчива потому, что она все-таки сформировалась на трупе нацизма, который и ненавидел эту конструкцию, и говорил, что он уничтожит обязательно сначала "красного" ялтинского хищника, а потом "синего", либерально-западного.
А затем советский проект стали демонтировать в ходе перестройки (с 1987 по 1991 гг.) и постперестройки (с 1991 по 2011 гг.). Он стал рассыпаться.
И тогда капитализм, оставшись один, стал снова заваливаться, теряя эту модернистскую основу. Мутировать, выходить за рамки всеобщего и безусловного модерна.
Вот что мы сейчас наблюдаем. Ему помогают еще быстрее упасть. Но он и сам падает! Потому что ему опираться не на что, и он давно завален по причинам, которые надо обсуждать отдельно.
Итак, в мире, который сейчас строится, есть три кубика: реликтовый модерн, контрмодерн и постмодерн. В чем сила этих кубиков? В том, что они реальны. Это не выдумки, не футурология, не какие-то абстрактные рассуждения. Это реальность, которую можно пощупать. Она материализована, повторяю, в миллионах идеальных, религиозных, культурных и материальных артефактов. В этом живут народы. Это не называется "что нам стоит дом построить, нарисуем – будем жить". Это не нарисованные домики, а реальные. Разница между реальностью и фантазиями – колоссальна.
Итак, наша задача – сказать "нет" делигитимированному капитализму, вышедшему за свои пределы и превращающемуся в монстра. "Нет" – "эпохе Б", состоящей из постмодерна, контрмодерна и модерна. Наша задача – обогнуть эту "эпоху Б" и выйти во что-то другое, и не дать ей состояться. Разгромить ее. Но для этого нужно иметь четвертый кубик, столь же реальный, под названием "Сверхмодерн".
Не будет этого кубика – мы никакого "да" не скажем. Мы скажем "нет" миру из трех кубиков, "нет" этой "эпохе Б"… Как говорилось в экзистенциальной литературе, "сказать "нет" и умереть". А наша задача – жить и победить. Значит, нам нужен этот четвертый кубик. И его мы уже тоже обсуждали в предыдущий раз, мы называли его "Сверхмодерн" и сказали, что у него есть четыре блока.
Блок #1– стратегическая новизна, отвечающая на вызовы XXIвека.
Блок #2(чудовищно важный!) – это советское в том виде, в каком оно было осуществлено к концу доперестроечного периода. Во всех передачах "Суд времени" я не обсуждал блок #1, или блок #3, или #4. Я только реабилитировал блок #2, освобождал его от чудовищных либероидных "тараканов", потому что без этого блока нет ничего. Борьба за него есть борьба политическая, духовная и стратегическая, что не одно и то же.
Кроме этого, есть блок #3 – это те наработки, которые сначала были санкционированы советской системой, а потом оказались ею либо осуждены, либо как-то очень неадекватно использованы.
И, наконец, есть наработки, которые вообще никогда не были санкционированы советской системой – это блок #4.
Реальная конструкция Сверхмодерна состоит из этих четырех блоков, основным из которых является блок #2 – "советское в том виде, в каком оно было реализовано к концу доперестроечного периода". Это главный блок, потому что он реален – это было сделано. По этой модели жили миллионы, сотни миллионов и чуть не миллиарды людей. Она несла в себе свой образ жизни, она несла в себе свои принципы развития, основанного на коллективизме, – что безумно важно и что говорит о том, что [советское развитие] не было модернистским развитием, а было другим развитием. Мы это тоже обсуждали, и мы еще должны будем к этому подробно вернуться.
Теперь возникает главный политический вопрос. Почему, говоря о проекте "Сверхмодерн" или об обретении миром снова устойчивости, нельзя призвать просто вернуться в один этот блок #2 – в советское в том виде, в каком оно реально было осуществлено к концу предперестроечного периода? Почему туда нельзя вернуться? Почему нельзя оставить один этот, хорошо известный, блок? Ведь еще не забыли, как он выстроен. Ведь, казалось бы, можно его снова сконструировать и в нем зажить. Потому что нынешняя жизнь для кого-то более удобна, комфортна и т.д.?
Да, для меня она несказанно более удобна и духовно комфортна, чем та жизнь, и не буду этого скрывать. Но если бы речь шла о том, что сюда можно было бы вернуться, что это было морально, политически реализуемо и эффективно для страны, то я пожертвовал бы тем избыточным комфортом, который существует сейчас, включая духовный. Потому что для сотни миллионов людей жить там, в том мире, который был, – не только более комфортно (точнее, менее дискомфортно), но еще и более праведно. Я отвечаю за свои слова. Речь идет не только о том, что там жизнь более сытая для этого большинства (что тоже очень важно, когда дети плачут от голода или не доедают, не допотребляют белка, или когда есть несколько миллионов беспризорников… свиней могут сосчитать, а сколько беспризорных детей – нет, дают абсолютно разные цифры)... Дело не только в том, что там лучше жить в смысле количества. Но дело еще и в том, что та жизнь праведнее, она понятнее, она оправданней, чем та жизнь, которая строится сейчас. Потому что оправдать это неравенство и эти принципы дифференциации не может ни один человек, в котором осталась совесть.
Так значит дело не в том, что та жизнь была менее удобной для кого-то. Тогда в чем же?
Может быть, дело в том, что вернуться в конец советской эпохи невозможно? Что если возвращаться сейчас (это принцип пасты из тюбика: ее легко выдавить, но ее нельзя забрать назад), то надо возвращаться назад к ленинизму, а потом к сталинизму и претерпеть все то, что происходило тогда (кроме того, в одну и ту же воду нельзя войти дважды)?
Это серьезный аргумент, но не он основной. И мне даже просто интересно: в то время, когда я это говорю, осознают ли все слушающие, в чем основной аргумент? Он прост и убийствен одновременно. Каков же этот аргумент, в котором метафизика, политика, экзистенциальная основа и практика соединяются воедино? Я повторяю, он один и он такой. Та схема, в которую, ах, как хочется вернуться ("backtoUSSR", "ах, как хочется в СССР"), – эта схема РУХНУЛА. Она несла в себе безумно много блага, она решила многие задачи, а потом взяла и РУХНУЛА. И это колоссальный аргумент, никаких других фундаментальных аргументов против возвращения в схему, в которой будет только блок #2, нет. Но этот аргумент колоссальной силы, и политической, и моральной.
Почему она рухнула? Потому что в ней завелись "кроты"? Сколько? Миллионов семьдесят людей, проголосовавших за Ельцина, – это все были "кроты империализма"? Съезд КПСС и Пленумы, которые голосовали за Горбачева, когда уже было видно, что он убийца партии, – это "кроты империализма" американского? Кто-то в это верит? Ну, хорошо, если тогда в той схеме завелись "кроты", сейчас мы ее воспроизведем снова, и в ней снова они заведутся, и снова она завалится?
Гигантское значение подобного аргумента не допережито в нашей среде. Нет внутренней, духовной, моральной проработки этого значения. А ведь этот аргумент все эти двадцать лет лично для меня, например, был самым главным, и на его основе строилась до меня практика жизни и деятельности, которую я назвал "немешательство". Не путать с "невмешательством". Вмешиваться можно, мешать не надо.
Строят капитализм? Пусть строят. Капитализм существует только тогда, когда существует сильное государство. Пусть построят сильное, эффективное государство. Пусть обеспечат в этом государстве действительное развитие. Пусть откроют каналы вертикальной мобильности. Пусть решат все задачи, которые должно решить это государство. Пусть сделают страну, им дан мандат. Блок #2, который я люблю и любил всегда намного больше, чем капитализм, рухнул, и я не имею право навязывать его политический возврат. И в этом смысле я вообще все эти двадцать лет существовал по принципу "немешательства", занимаясь страной, помогая ее не развалить, помогая даже строить этот чужой для тебя проект – со стороны, дистанцированно, тактично и деликатно, не входя в систему, которая это строит. Потому что это чужая система, но страна-то своя! Не идеология выше страны, а страна выше идеологии. И каждый, кто думает иначе, с моей точки зрения, аморален.
А вот теперь прошли двадцать лет капиталистического эксперимента, они закончены. Давайте это зафиксируем спокойно и окончательно. Капиталистический эксперимент длится в России двадцать лет. Мы можем сейчас праздновать отнюдь не только какие-то другие даты, но и двадцатилетие этого эксперимента, со скорбью и печалью. Это важнейшая историческая веха, которую никто не хочет обсуждать и даже замечать.
Между тем, с конца гражданской войны (с 1922 года) по начало Великой Отечественной войны прошло девятнадцать лет. За это время прошли не только все сталинские пятилетки и коллективизация, но еще и восстановительный период после гражданской войны, избавлялись от беспризорности, вводили НЭП, вели политические дискуссии… И все это за меньший, чем сейчас, интервал времени.
С начала коллективизации и сталинских пятилеток (с 1929 года) по начало войны прошло сколько? Двенадцать лет, чуть ли не вдвое меньше, чем длится капиталистический эксперимент в России.
То есть капиталистический эксперимент длится слишком долго, для того чтобы мы могли не обсуждать его реальные исторические результаты. Так и давайте их обсуждать – спокойно, деликатно, без напряжения. Дал ли капиталистический эксперимент за эти годы что-нибудь исторически или хотя бы стратегически значимое? Принес ли он новую весть или хотя бы принес он то, что приносит с собой новая стратагема – то есть новую степень развития производительных сил, качественно новые социальные возможности для большинства населения и приумножение возможностей страны, например, ее территорий или территорий ее влияния? После Великой Отечественной войны территория влияния СССР, как минимум, удвоилась, а то и утроилась, считая Китай, Индию и все остальные страны.
Ничего такого явным образом не просматривается. Нет этих огромных тысяч новых заводов. Нет этих новых каналов вертикальной мобильности. Нет нового развития производительных сил. Нет нового качества образования для людей, для большинства. Они могут ездить за границу? Кто? Люди с зарплатой в 15, 18, 12 тысяч рублей могут ездить за границу? Опомнитесь, они из Томска в Омск с трудом переезжают! А уж во Владивосток – тем более. Для них поездка в Москву – гигантская роскошь.
Мобильные телефоны? Ну, я же говорил, еще раз повторяю: за два триллиона долларов, которые вывезли [из страны], можно было купить этих мобильных телефонов сколько угодно! Скоро по этим мобильным телефонам будут разговаривать пигмеи в Центральной Африке! Я видел, как на высоте в 4,5 тысячи метров крестьянка тибетская, которая деревянной сохой пахала на буйволе, разговаривала по мобильному телефону. Ну, что мы дурака-то будем валять!
Капиталистический эксперимент провалился в России, чуть раньше или чуть позже это придется признать. И тогда посмотрите, что получается.
Есть 20 лет российского капитализма, и они завершаются.
Есть 500 лет проекта "Модерн", который легитимирует капитализм. Они тоже завершаются.
Конструкция российского капитализма была сделана под фиаско, и это тоже можно доказать. Зачем нужно было обнулять вклады населения, почему нужно было бандитам отдавать собственность и так далее – это отдельный вопрос.
Но ведь происходят два провала – российский и общемировой, завершаются две эпохи – нашего эксперимента и эпоха мировая. И она не в 2008 году завершается, а гораздо раньше. Уже в 2005 году начали обсуждать, как этот проект демонтировать. А теперь, на наших глазах, в 2011 году пошла большая волна очень сознательного демонтажа, глобальная перестройка-2, новая Берлинская стена.
Но не это самое главное, а главное то, что были исторические эпохи – эпоха Модерна, Премодерна, еще какие-то эпохи. А теперь вообще не ясно – что за чертой истории? Какие общества, какие гигантские социальные массивы станут возгораться от огня великого нового идеала? И каким станет этот великий новый идеал?
Вот в какое триединство мы входим:
- наш [российский] эксперимент кончается,
- этот самый "конец истории" наползает – эпоха "Модернити" кончается;
- капитализм впадает в состояние делегитимации.
Так что же мы будем с вами о капитализме-то сейчас говорить!
Хотите говорить – давайте. Я понимаю, что эта точка зрения и точка зрения власть предержащих расходятся диаметрально, на 180 градусов. Хорошо, давайте это обсуждать. Вы хотите национального капитализма, который спасет страну? Давайте его делать! Мы опять поможем, в последний раз – давайте! Но тогда надо:
поднять его идеологическое знамя,
собрать его сторонников
и дать бой компрадорской, либероидной, псевдокапиталистической элите.
Но всего этого нет и в помине! Ну, скажите мне, кто это делает? "Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека".
На этой есенинской фразе из поэмы "Пугачев" я завершаю эту лекцию. Детальнее вопрос мы обсудим в следующей.
Стихи я буду читать не потому, что мне хочется насытить эти обсуждения какой-то красивостью, а потому, что нужны образы и символы, которые будут адресованы не только уму, но и сердцу. Без этого наш разговор бессмыслен. Читать их я буду по памяти. Возможно, буду ошибаться (приношу за это извинения) в отдельных словах, но лучше я так их прочту, чем уткнусь в книжку. Правильно?
То, что я сейчас читаю – это отрывок из блоковского "Возмездия".
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, – поймешь, где тьма.
Пускай же всё пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Так Зигфрид правит меч над горном:
То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит –
И зашипит, и станет черным
Любимцу вверенный клинок...
Удар – он блещет, Нотунг верный,
И Миме, карлик лицемерный,
В смятеньи падает у ног!
Кто меч скует? – Не знавший страха.
А я беспомощен и слаб,
Как все, как вы, – лишь умный раб,
Из глины созданный и праха, –
И мир – он страшен для меня.
Герой уж не разит свободно, –
Его рука – в руке народной,
Стоит над миром столб огня,
И в каждом сердце, в мысли каждой –
Свой произвол и свой закон...
Над всей Европою дракон,
Разинув пасть, томится жаждой...
Кто нанесет ему удар?..
Не ведаем: над нашим станом,
Как встарь, повита даль туманом,
И пахнет гарью. Там – пожар.
Но песня – песнью всё пребудет,
В толпе всё кто-нибудь поет.
Вот – голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там – он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь – именем клеймят позорным
Его стихи... И я пою, –
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Пусть церковь темная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.
Тут очень много сказано. И про то, что "герой уж не разит свободно, его рука – в руке народной". И про то, что "в каждом сердце, в мысли каждой свой произвол и свой закон". И про дракона, который, "разинув пасть, томится жаждой". Такое впечатление, что это написано не сто лет назад, а прямо сейчас. Это поражает и, с другой стороны, внушает некоторые надежды. Потому что, если сто лет назад удалось избежать пожирания мира драконом, который уже разинул пасть, то, возможно, и сейчас снова это удастся. Только в какой руке будет находиться меч? Кто его скуёт? И есть ли рука, способная его удержать? Есть ли народ? Или у него сломан позвоночник, и рука его вяло лежит вдоль тела и не может даже подняться?
Вот это всё мы обсуждаем. А обсуждаем мы это потому, что у очень многих как-то почти синхронно вдруг возникла одна-единственная мысль (а если точнее, то мыслечувство, единство чувства и мысли), что "хватит Ваньку валять".
А почему хватит? Что, собственно, такое произошло? Почему этого "Ваньку" с большим или меньшим успехом "валяли" очень долго, а вот сейчас – "хватит"? Это очень важный политический, жизненный, исторический, метафизический, экзистенциальный вопрос.
Потому, по-видимому, это решили, что кто умом, кто нюхом, кто и умом, и нюхом, кто по косвенным признакам, а кто зная процесс изнутри, а кто просто… ну, неизвестно почему… с бухты-барахты, как это часто в России, вдруг понял, что нечто скверное, донельзя скверное, сооружается сейчас и в стране у нас, и в мире.
Но что же именно? Как это именно назвать? Для того чтобы это обсудить (я очень подробно обсуждаю это в своей книге "Исав и Иаков"), нужно вернуться в советское прошлое.
И я хотел бы рассказать, как я его в целом понимаю, потому что я участвовал в тех процессах, которые тогда происходили. Причём достаточно активно. Мне не в чем себя упрекнуть, кроме того, что эта активность не привела к нужному результату. Это серьёзный упрёк, но очень часто приходится действовать даже тогда, когда ты понимаешь, что твои силы недостаточны, чтобы изменить ход процесса. Потом, когда-нибудь скажется то, что ты действовал именно так, а не по-другому.
Так вот. Жило-было советское общество. Оно как-то так вяло существовало по горизонтали. И очень многие, да и я в том числе, восклицали: "Ах, мы не взмываем! Где же этот прорыв, где же новое качество? Ах, нас догоняют американцы! Да что же делать, да как же быть? Это так скучно, когда нет этого большого полёта, настоящего нового развития! Даёшь это развитие!"
Наконец, пришли люди, в том числе и с Горбачёвым (с ним были очень разные люди), которые сказали: "Да-да, мы всё это понимаем. Развитие очень нужно. Да, мы отстаём по компьютерам. А тут звёздные войны готовит Америка и так далее. А раз так, то что мы сделаем? Один вариант. Просто возьмём и напряжём существующую систему". Это называлось "ускорение".
Мы сразу же сказали: "Да, это хорошо – её напрячь, только она может не выдержать, поэтому давайте мы эту систему переместим на другую базу, обопрёмся на другие слои. Она сама чуть-чуть изменится. А вот тогда, когда мы это всё сделаем, мы так рванём, что "небо с овчинку всем покажется".
Говорят: "Нет, ну знаете, всё это слишком сложно. Мы всё-таки нашу систему просто возьмём и напряжём. Перемещать её на другую базу опоры? Непонятно, какая база опоры. Долго. Потом, наш класс потеряет власть ("наш класс" – я имею в виду номенклатуру), а кто там её получит… тоже неизвестно. Нет-нет, мы просто напряжём систему".
Мы говорим: "Ну, хорошо. Напрягайте. Главное, чтобы был этот самый ускоренный рост, возникло новое качество жизни. А оно обязательно откроет и новые духовные перспективы. Так что, замечательно! Напрягайте".
Напрягли. А не напрягается, не получается.
Говорим: "Ну, если не получается, если это ваше напряжение ни к чему не приводит – почему не вернуться к тому, что мы предлагаем? Давайте всё-таки переместим систему на другую базу опоры. Она чуть-чуть изменится сама. Тут рывок будет не такой обычный, как ускорение, это будет прорыв – прорыв в новое качество".
Говорят: "Нет, знаете, это слишком сильно отдаёт сталинизмом". Почему сталинизмом?
И началась истерическая кампания против "сталинщины". "Сталинщина, сталинщина, сталинщина… Будь она проклята! Мерзость! Гадость! Пакость!" Фильм "Покаяние"… Проклятия снова, которые не снились и Хрущёву. Постепенно перенос всего этого и на Ленина, и на весь советский период. Но главное – вот эта истерика, истеричность вторичной десталинизации. Уже была одна при Хрущёве, ничего хорошего не дала. И снова, и снова, и снова.
Дальше. Сталинщина… Понятно, зачем она нужна? Чтобы исключить возможность перемещения системы на новую базу опоры и, исключив такую возможность, запретить прорыв.
Каждый раз истерики десталинизации нужны для того, чтобы запретить мобилизацию на решение крупных стратегических целей. И не надо дурака валять, что кого-то волнует Сталин! Десталинизацию проводят совсем по другой причине. Чтобы в ту сторону не ходили – и никакой мобилизацией под любые новые социальные базы, под любые задачи не занимались.
Хорошо. Перестали этим заниматься. Дальше идём.
"А чем же заниматься, ведь ничто не работает?"… "Демократизация! О!.."
Начался элементарный бардак. Но не просто демократизация, а плюс десталинизация, причём достаточно директивная. Попробуй вот в тех условиях устрой дискуссию. Попробуй в тех условиях выступи независимо. А где ты будешь выступать? Либо тебя сразу загонят в издания, которые ведут тебя в тупик, либо ты будешь у себя дома витийствовать. Пресса подконтрольна партии, телевидение тем более.
Партия проводит десталинизацию, так попробуй скажи, что это глупость. Так попробуй скажи что-нибудь, что ей не по шёрстке. Она взбесилась, повернула в противоположную сторону, элита номенклатурно-партийная, а ты ее по шёрстке только гладь, в противном случае она тебе рот заткнёт только так. Или даст высказаться настолько кусочным и нужным ей образом, чтоб тебя потом можно было размазать по стенке.
Я, естественно, решил высказаться. Она, естественно решила меня размазать по стенке. Ну, вот так мы с ней и выяснили отношения после этого. И не я один это сделал.
Итак, промывка мозгов, десталинизация директивного типа плюс демократизация и запрет на какое-либо развитие (потому что невозможно мобилизовать ресурсы, невозможно поставить стратегические цели, невозможно подавить сопротивление этому развитию и так далее) – приводит к чему?
К тому, что после вот таких вот колебаний: десталинизация, промывка мозгов, демократизация, запрет на перемещение базы – всё идёт колом вниз. Начинается великая эпоха позднегорбачёвского и ельцинского падения. Всё это колом идёт вниз до 2000 года. Все в ужасе. Все понимают, что вот-вот это разобьётся вдребезги.
Приходит Путин. И вот это движение колом вниз переходит в такое чуть-чуть сползающее, почти горизонтальное, с небольшим наклоном, движение.
Мы говорим: "Ребята, ну, это всё хорошо, но ведь опять прорыва-то, восхождения нет! Мы же уже довольно сильно упали. Восходить-то мы не можем. Мы только чуть-чуть под этот наклон идём вниз".
Нам говорят: "Да что вы! И не надо нам никаких этих новых рывков. Смотрите, какая разница! Вам что нравилось, как мы падаем?"
Мы говорим: "Нет, не нравилось".
"Вы что не видите, что стало лучше?"
Мы говорим: "Конечно, лучше медленно ползти вниз, чем быстро, если внизу каюк. Но ведь это же не спасает".
"А вы чего хотите, возврата назад?"
"Нет, мы не хотим ельцинизма, упаси бог, мы не хотим… Мы хотим, чтобы началось какое-нибудь развитие ускоренное, форсированное. Чтобы возникла настоящая социальная база, чтобы были поставлены стратегические цели, чтобы можно было мобилизовать ресурсы. Чтобы страна приобрела новое качество, потому что, в противном случае, она снова, снова окажется в состоянии этой очередной перестройки!"
И она оказывается. С 2008 года мы видим всё опять. Сначала "Ах, давайте развиваться!" Потом "Нет, сталинщина, так делать нельзя!". Потом –демократизация, потом – промывка мозгов, потом – всё остальное. Всё возвращается "на круги своя".
Не так просто это сделать сейчас, как это было сделать в 1987 году. Есть большое сопротивление, есть новые информационные возможности. Есть совершенно новая, качественно новая атмосфера в обществе. Но это пытаются делать. И все видят, как это пытаются сделать.
Если это ещё раз сделать, снова это всё колом пойдёт вниз. Если даже снова где-нибудь застрянет, опять начнутся эти биения и так далее.
Так что это всё такое, вот этот каскад? Всё это стояло на каком-то плоту – всё это забилось в истериках – всё это упало колом вниз – всё это чуть-чуть выровнялось – и снова упало колом вниз – всё это опять забилось в истериках… Потом оно упадёт колом вниз, потом выровняется, и так до конца… Что это всё такое вместе?
Это уже не перестройкА, а перестройкИ. Перестройка-1, -2, -3 и так далее.
И если перестройка-1 повлекла распад СССР, то есть распад большой, исторической России, то перестройка-2 (если она будет, после неё всё колом пойдёт вниз) приведёт неминуемо к распаду РФ. А если потом что-нибудь и удержится, то потом возникнет перестройка-3, которая приведёт к распаду остаточной Руси. А потом перестройка-4, которая приведёт к распылу. Потому что такова логика цепи "перестроек".
И это чувствуют люди, они понимают, что в воздухе запахло скверной.
Не демократия плоха, не то, что заговорили о развитии плохо. А то, какими обертонами это сразу стали модулировать, какие игры начали вокруг вести и к какому результату могут привести эти игры. Опыт есть. Всё повторяется один к одному. Это просто римейк.
В книге "Исав и Иаков" я сказал о том, что есть "перестройка-2", а потом это сказали кто угодно. Но ведь есть не только внутренняя, но и глобальная перестройка. Но и в мире ведь происходит то же самое.
Что Обама сказал по поводу событий на Большом Ближнем Востоке? Что это падение новой Берлинской стены? Чем было падение первой Берлинской стены? Перестройкой-1. Так значит теперь глобальная перестройка-2, при которой почему-то процессы в Египте и других странах сравнивают с падением Берлинской стены? А почему? Что теперь падает? Тогда падал коммунизм и советская система, тогда мы лишались СССР. Что падает теперь? И как нам не оказаться вовлечёнными в этот процесс?
Итак, то скверное, что сооружается у нас и в мире одновременно, и по отношению к чему мы легко можем стать новым слабым звеном – это перестройка-2. Её нельзя допустить. Суть времени – это перестройки-1, -2, -3 и так далее.
И тогда, если мы занимаемся изучением этого процесса, мы должны задать себе следующий вопрос: а какова цель "перестроек"? И мы уже в предыдущих наших размышлениях установили, что речь идёт о смене мироустройства. Что было некое "мироустройство А", что будет некое "мироустройство Б", и что мы стоим на мостике между этими мироустройствами.
Но если для нас "мироустройство А" во внуриполитическом смысле означает, что чудом уцелело ущербное государство (это результат перестройки-1: шли-шли от государства более-менее нормального, сделали перестройку – и перешли к этому чудом уцелевшему РФ), то движение через перестройку-2, -3 и так далее приведет нас в "миропорядок Б" (распад, распыл и полный "абзац").
А русский народ не умеет жить в безгосударственном состоянии. Он не может тысячелетиями существовать в диаспоре. У него нет такого опыта и нет таких внутренних кодов. Тогда будет полный конец. Полная ликвидация всего.
Так что можно с этим делать?
Первый сценарий состоит в том, чтобы ковыряться, исправляя это несовершенное "А". Чем это может кончиться? Да тем, что чуть-чуть изменится вектор. Мы придём не в этот сегмент внутри "Б", а в соседний сегмент.
Но самое главное – никто же всерьёз и не ковыряется, никто этого и не делает! И потом это всё-таки тактика. Не всё ли равно, в какой сегмент внутри "Б" попасть? Главное – не попасть в "Б", в этот полный распыл, ликвидиционизм, в этот полный "абзац", вот туда не попасть.
А что надо делать? Надо дёрнуться, надо – р-р-раз! – взять и повернуть. Но ведь при таком крутом повороте нагрузки на систему резко нарастают. Поворачивать нужно непонятно куда – просто, чтобы отвернуть. Система может при этом может опять рассыпаться, пустить в распыл остаточное государство, и в итоге мы опять окажемся в этом "Б", от которого так резко отвернули. Значит, это тоже не выход.
Так в чём же выход?
У нас в силу самых разных обстоятельств есть некоторый, очень маленький, но исторически существенный промежуток примерно в 7 лет – с 2011 года, когда ведётся этот разговор, до 2018-го. И за этот промежуток можно плавно, изящно достаточно, обогнуть это "Б" и выйти куда-то ещё. Просчитав траекторию так, чтобы нагрузки на систему не были предельными, чтобы система не развалилась. И чтобы мы не залетели снова в это "Б", пытаясь от него шарахаться, а действительно, обогнув его, пришли куда-то.
Откуда следует, в принципе, что это можно сделать? Откуда? Вновь возвращаюсь к Блоку: "Его рука в руке народной…" Откуда следует, что этот меч можно сковать и дракона можно поразить, дракона "Б"?
Те вещи, которые мы обсуждаем, дают слабую надежду на это. Я не могу сказать, что это сильная надежда… Но вдруг выясняется, что есть некое общество, что есть большинство, что это большинство что-то "достало", и что этот разговор – "его рука в руке народной" – он не абсолютно бессмыслен, потому что поворачивать вот так (и поворачивать вообще) в одиночку нельзя.
Как это было сказано в романе Хемингуэя "Иметь или не иметь": "Человек один не может ни черта". Ещё было сказано: понадобилось несколько минут ему, чтобы это сказать, и вся жизнь, чтобы это понять.
Значит, "рука в руке народной…". Значит, если есть большинство и оно способно стать из населения народом (а это очень сложная процедура), то оно может сжать эту руку. И тогда вызов, который бросает этот дракон под названием "Б", может быть преодолён.
Ну, начались сразу разговоры, что большинство это – телевизионное, что оно такое шутейное и т.д., и т.п. Но это не так. Это, безусловно, не так. Конечно, это надо глубже исследовать. И очень хочется это исследовать, но это, безусловно, не так.
Есть некое слагаемое большого поворота общественного сознания. Попытки выстроить новую идентичность. Попытки сильно переиграть всю ту игру, в которую затащили очень-очень многих в предыдущее двадцатилетие.
Внутри этих попыток просыпания есть совесть, обида, страх за детей. Я, помню, выступал в Академии наук (там почему-то затеяли какую-то игру с голосованием – кто за модернизацию консервативную, а кто за другую). В перерыве ко мне подходит женщина изящная, лет сорока, профессор из одного очень крупного провинциального города. Говорит: "Вот, как я к Вам прикоснулась, так сказать. Как мне хотелось когда-то Вас увидеть!"
Я говорю: "Да что Вы, так легко попасть на наш клуб".
"Да нет. Я так редко бываю в Москве".
Я говорю: "А как Вы там живёте? Расскажите, сколько Вы получаете?"
Она смотрит на меня и говорит спокойно: "Восемнадцать тысяч".
Я знаю, как наша интеллигенция хотела тех процессов, в результате которых она так обнищала…
Я говорю: "Восемнадцать тысяч… А как слетать в Париж, сходить в Лувр?".
Она отмахивается от меня абсолютно спокойно – женщина такая изящная и видно, что она держится специально сдержанно, университетский профессор из очень крупного провинциального города. Отмахивается и говорит: "Да, ладно, ладно, обойдёмся без Парижа…" И вдруг хватает меня за руку: "Скажите, с детьми-то что будет, с детьми что будет?"
Значит, есть страх за детей. Есть страх за будущее. Есть некая усталость, уныние. Есть некая униженность. Есть разные компоненты этого просыпания. Но у него всегда есть большие слагаемые, которые, конечно же, надо было бы подробнейшим образом исследовать. Ну не может один мой Центр исследовать всё на свете.
Первое слагаемое – проснулся инстинкт самосохранения. А это очень мощный инстинкт. Понятно, что ещё одна "перестройка", потом ещё одна, распыл и полный конец. И деваться некуда. Вот этот инстинкт проснулся. Вот просто видно, что он проснулся. И это очень важно.
Может быть, проснулась ещё и совесть. Есть предки, есть история. Может быть, она проснулась настолько, чтобы пробудить ещё и чувство исторической ответственности. Это огромное чувство, когда оно просыпается. Есть ли оно – я не знаю.
Есть ещё одна вещь, я её чувствую – осторожность, которая свойственна сильно загнанному зверю. "Не так дёрнемся – и всё развалится". Вот когда зверь очень загнан, он прыгает правильно. Он не будет прыгать, куда попало. Это очень важное слагаемое, потому что оно не просчитано нашими противниками. Они на это не рассчитывали. Они считали, что зверь уже настолько истеричен, что он дёрнется напропалую, куда угодно. И я надеюсь, что они в этом заблуждаются.
А что есть ещё, кроме этого? Ведь важнейшая вещь – это мировоззрение. Политическое мировоззрение. И вот место этого политического мировоззрения, с прискорбием надо сказать (я изучаю очень большие материалы, которые мне адресованы), занимает мировоззренческий винегрет. Это мягко сказать. Кто в лес, кто по дрова… У одного индивидуума десять символов веры, и каждый чётный противоречит нечётному. Этого может хватить на то, чтобы сказать "нет" либероидам. Но этим никак не обойдёшься в крупной политической игре. Этого никак не хватит на поворот.
Значит, что нужно? Нужен идеологический, мировоззренческий прорыв в совершенно новое качество. И я надеюсь, что наша программа "Суть времени", создаваемый нами виртуальный клуб сможет превратиться в идеологический центр, и это обеспечит подобный прорыв, преобразовав "мировоззренческий винегрет" в политическое сознание и самосознание, –что и представляет собой основную задачу любой кружковской, бесконечно ценной и важной деятельности. Каждый, кто хочет миновать эту деятельность и перейти сразу к деятельности другого типа, должен оглянуться назад, посмотреть, как 20 лет избегали этого кружковского этапа, посмотреть, какой винегрет встроили в сознание и понять, что миновать кружковский этап нельзя. Ничего серьёзного без этого не построишь.
Удастся ли правильно пройти этот этап? Тут никто не гарантирован. Но надо его пройти деликатно, спокойно, корректно, конституционно, вежливо, респектабельно и эффективно. Вот в чём задача. Обеспечить этот идеологический, мировоззренческий прорыв; изменить состояние сознания и самосознания будущего политического субъекта. Ибо субъектом можно стать, только обладая самосознанием, саморефлексией.
Нам иногда говорят по этому поводу: "Вы что же там – сектантство устроите, новую промывку мозгов?" Странно, что это говорят люди, которые сами не чураются сайентологии Хаббарда.
Нет, ничего подобного. Ничего подобного не нужно.
Образование и воспитание – вот основные элементы, с помощью которых человек меняется в своём сознании, в своём мировоззрении. Так было испокон веков и так будет. Вопрос в эффективности этого образования и самообразования, воспитания и самовоспитания.
Некоторые говорят, что это происходит только в детстве. Это полная ерунда! Живой человек учится до последнего дня своей жизни, он постоянно двигается вперёд. Это огромное счастье – двигаться вперёд. И те, кто лишены счастья, по большому счёту люди мёртвые или заснувшие. В этом смысле задача ещё и сделать так, чтобы человек проснулся. Это очень глубокая задача, если кто понимает.
Подобный прорыв, просыпание и всё прочее захватывают три компонента: ум, чувство и волю.
Начнём с воли. Как строится воля? Говорится: "Я не отдам то, что есть, и я верну потерянное". Как Орфей возвращал Эвридику. Как возвращали себе потерянное народы, оказавшиеся в диаспоре. "Я верну это".
И тогда спрашивают: "А почему это ты вернёшь? Почему это ты не отдашь?"
Тогда он отвечает: "А потому, что я это люблю. А если я и утерял способность любить, то я верну её себе. И мне помогут её вернуть те, кто находится рядом со мной, – мои товарищи по этой борьбе с переломанным хребтом и разорванной цепью времени".
Говорят: "А что ты любишь-то? Что, что ты любишь? Стоит ли это любить? Чудовищная история… одни сплошные злодеяния! Какому имени ты присягаешь?"
Я неоднократно сталкивался с этим вопросом, когда речь шла о так называемой высшей разведке, занимающейся смыслами.
Есть талантливые люди, которые прекрасно добывают военные секреты, прекрасно перетягивают на свою сторону нужных людей или занимают, отвоёвывают определённые позиции в тех или иных системах. Но только очень малая часть из них понимает, что разведка смыслов (смыслов не всегда открытых, явных) – есть тоже часть, важная часть подобной работы.
Для большинства подобных людей, даже очень талантливых и эффективных, смысл не существует, но для меньшинства – существует. И вот это меньшинство начинает заниматься смыслами. Я просто видел людей, которые начинают исследовать те сущности, к которым адресуется противник, его смысловые, системообразующие коды и всё прочее.
Исследуют, исследуют… Если исследуют, опираясь на хорошую интуицию смысловую и на хорошо развитое мышление, то рано или поздно эта сущность выходит к исследователю и говорит: "Здравствуй! Ты меня звал? Давай с тобой поздороваемся. Кто ты такой?"
Он говорит: "Я полковник Пупкин, занимаюсь такими-то вещами".
Она говорит: "Для меня такого, как полковник, не существует. Для меня существует исмаилит, суфий, мунист, католик... Ты кто?"
И в тот момент, когда оказывается, что он никто вот в этом высшем смысле, что у него нету этого имени, что он не знает твёрдо, что он любит, что он не располагает той тайной, на которую может реально опереться, отвечая на подобный вопрос, – он вдруг оказывается перетянут на сторону той сущности, которую хотел исследовать… Был такой Тириар. Коминтерновский был работник, поехал заниматься разведкой эсэсовских тайн и превратился в эсэсовца. Это очень известный процесс.
Поэтому вопрос об имени безумно важен. И возникает триединый вопрос. Сначала ты говоришь: "Я не отдам, я верну". Тебя спрашивают: "Почему?" Тогда ты адресуешь к любви. Тебя спрашивают: "Что за любовь?" Тогда ты должен сказать об имени. И вот это всё вместе замыкается в некий мировоззренческий прорыв. Нет его – нет ничего.
Соответственно, у нас возникает первая задача – создание политических ячеек, внутри которых можно заниматься мировоззрением. Нужно это мировоззрение достраивать, трансформировать, можно "учиться, учиться, учиться". И это абсолютно актуальный политический процесс. И это нельзя делать в одиночку. Это нужно делать вместе с другими.
Я надеюсь, что со временем мы сделаем несколько передач в пределах телевидения ЭТЦ. Сейчас будут передачи по специстории. Что у нас будут специальные передачи "Анданте" (что называется "медленно"), где мы спокойно разберём, что такое Модерн, что такое Контрмодерн, что такое Постмодерн, что такое регресс. И ещё массу вещей, задетых мною сейчас походя в этом вступительном цикле, который тоже будет продолжаться. Может быть, мы сумеем развернуть и другие форматы передач. Может быть, это всё вместе трансформируется в некоторый учебный центр, виртуальный учебный центр. Очень хотелось бы. Но это может происходить только вместе с вами.
Поэтому не думайте, что когда мы спрашиваем вас, кто из вас хочет дальше заниматься в виртуальном клубе "Суть времени", мы то ли вас зовём на баррикады, то ли развлекаемся. Мы не делаем ни то и ни то. Мы занимаемся серьёзным делом. Все полученные нами письма отсортировываем, мы изучаем их, мы готовим вам ответные послания. Мы потом будем определёнными методами заниматься вместе с вами аналитической, политической и прочей работой. И мы, рано или поздно (надеюсь, что рано), сформируем эти мировоззренческие ячейки, кружки.
Но параллельно с ними надо формировать и социальные ячейки. Ячейки жизни. Если речь идёт об изменении сознания, ничто так не меняет сознание, как бытие. Это в советское время можно было более-менее вяло работать, а в свободное время ходить в театральные кружки. Маммона вялости не терпит. А когда Маммоне очень много служишь, действуя в коллективе других людей, чужих тебе, и занимаешься чем-то не тем, а потом на досуге начинаешь заниматься тем, то это разрыв сознания.
Рано или поздно надо оказаться рядом с такими же, как ты. Надо укреплять социальные ячейки. Если противник хочет, чтобы они разрушались, значит, их надо укреплять: семью, круг друзей, более широкие ячейки мировоззренческого и деятельностного типа, ячейки взаимопомощи, ячейки внутренней солидарности. Нужно, чтобы было на что опереться в формировании политического мировоззрения, на какую-то жизнь.
Когда речь идёт в этом смысле о катакомбах, то это процесс-то совершенно не мистическо-эскапистский.
Конец 80-х годов. Выхожу на руководство и говорю: "Ну, если мы вот так обязательно хотим соединиться с Западом (культурно, мировоззренчески и пр.), то почему мы не проповедуем те высокие западные стили, которые всё-таки есть? Вот есть такие яппи – молодые профессионалы, интеллектуалы в Калифорнии, в других местах. Они отказываются слушать рок-музыку, вместо этого слушают Моцарта. Они очень много занимаются физкультурой и здоровым образом жизни – и одновременно развитием интеллектуальных возможностей. Они исповедуют определённый стиль одежды, определённые ценности. Почему об этом нельзя рассказать по телевидению? Почему нельзя, с поправкой на нашу специфику, что-нибудь такое у нас сформировать?"
Спрашиваю, спрашиваю, говорил с телевидением, говорил с идеологами, говорил с разными людьми. А потом понимаю, что замыслено всё так, чтобы не просто мы и они вот так сошлись, а чтобы их "канализация" стала нашим "водопроводом".
Но это так было задумано теми, кто хотел погубить страну. А если мы хотим, наоборот, её спасать, почему мы не можем сделать по-другому? Почему не могут возникнуть стили жизни: киноклубы, в которых обсуждается интеллектуально-культурная проблематика? Почему не может возникнуть андеграундной культуры, которая даст пищу? Почему не может возникнуть школ, пионерлагерей и чего-то ещё? Почему не может возникнуть всех этих социальных ячеек – вдобавок к мировоззренческо-политическим? Симбиоз одного и другого – это же огромная задача.
Меня спросят: "И всё?". Я говорю: если бы Эскриву де Балагера, руководителя ордена "Опус Деи" спросили: "И всё?", он бы сказал: "И всё". А если бы ему сказали: "А что будет через год?", он бы хмыкнул и больше не разговаривал с человеком. А через 10 лет вся Испания была под контролем "Опус Деи", потому что он знал, чего хотел. Но, когда вы меня спрашиваете… На этот вопрос в нашей неблагополучной действительности я не отвечаю: "И всё". Я говорю: "Нет, конечно, не всё".
Если это (а это абсолютно необходимо) не сделать, то всё остальное бессмысленно. Но необходимое – не значит достаточное. Нужно решать практические задачи в сегодняшней жизни. Какие же это задачи?
Вернёмся в исходную точку, каковой для нас является "Суд времени", который мы начали обсуждать в первой же передаче. В чём была практическая политическая задача? Она была очень простой – дать отпор намечавшейся десталинизации, десоветизации. Дать ей отпор.
Если стратегическая задача была в том, чтобы выковырять всех "тараканов", которыми либероидное сообщество насадило общественное сознание, чтобы разобраться с каждой молекулой этой псевдоидеологии, этого вируса, – то задача-минимум заключалась в том, чтобы дать отпор десталинизации. Это что, маленькая задача?
А вы представляете себе, как замысливалась десталинизация? Она замысливалась как денацификация. А как велась денацификация? Она велась в стране, которая была оккупирована, которая подписала Акт о безоговорочной капитуляции, то есть перестала быть страной. И в стране, где царило абсолютное зло гитлеризма. Вот в такой стране проводилась денацификация методами промывки мозгов. Методами психологических репрессий и шока. Привело это к обратным, безумно разрушительным, результатам. Но это проводилось по отношению к гитлеризму в оккупированной стране, подписавшей безоговорочную капитуляцию, по свежим следам гитлеризма.
Делалось это методами Франкфуртской школы (это такая школа философских и психологических исследований (Хоркхаймер, Маркузе и другие), которая отпочковалась от марксистской школы Лукача, потом переехала в США и там очень понравилась определённой части элит ЦРУ). Делалось это почти репрессивно.
Так что, мы могли бы допустить, чтобы это делалось опять у нас? По третьему разу? Мы понимаем, что результата могло быть два. Либо бесконечная пропасть между управляющими системами и народом, которая чревата только коллапсом и смутой. А либо разрушение самосознания и сознания окончательно. Но ведь это нельзя было делать демократическим путём, осознав вдруг, что 90% голосуют "против".
Итак, любая публичная акция, которую либероиды сейчас будут осуществлять для того, чтобы попытаться доказать себе, что у идеи десталинизации и других перестроечных идей, других идей в русле перестройки-2 есть какая-то общественная поддержка, – должна корректно, интеллигентно, демократически преодолеваться. Так, как она и преодолевалась в ходе этого самого "Суда времени" и других передач, которые до сих пор идут.
Мы ведём этот бой. И можно сказать, что какие-то тактические победы в нём одержаны. Да, безусловно, одержаны. Всё могло быть совсем не так, как оно было. И если нам удастся создать широкое общественное поле для того, чтобы давать отпор таким попыткам, то у нас есть огромный исторический шанс. И это совершенно конкретная идеолого-политическая работа.
Вообще создание практически действующего крупного идеологического центра – это огромная задача, которая не решалась всё это двадцатилетие. Насколько можно с этой помощью решать большие задачи, я поясню на мысленном эксперименте. Физики любят такие идеальные мысленные эксперименты.
Представим себе, что земной шар висит на ниточке. Но это не значит, что он на ней висит. Но вот вообразим себе такую конструкцию.
Вот так же, в порядке совершенно абстрактного фантазийного эксперимента, представим себе, что создалась очень большая организация, которая собрала доказательные бумаги от граждан, от 50-ти миллионов граждан, которые – написав свои паспортные данные, зарегистрировав это – сказали, что они против десталинизаии. После этого можно проводить десталинизацию? Да или нет? Можно, но в режиме диктатуры. А это противоречит всему на свете: установкам правящей либероидной группы, которая боится репрессивного аппарата; международному контексту, который сейчас воюет с этой диктатурой… Мало ли ещё чему.
Я снова подчёркиваю, что это чисто идеально-умозрительный пример, который говорит о том, что крупный, сильный идеологический центр может абсолютно корректно и абсолютно респектабельно, демократическим путём, в существующих условиях добиваться очень и очень многого и корректировать хотя бы протекание самых негативных процессов. Махатма Ганди не пренебрегал такими вещами. А здесь ими почему-то надо пренебрегать?
Но если говорить совсем по-крупному, то речь, конечно, идёт о том, чтобы противодействовать не десталинизации и даже не перестройке-2, а всему этому набору: перестройке-1, -2, -3, -4 и так далее, тому, что стоит за ними.
Чему мы говорим тут "нет"? И чему говорим "да"? Притом что если мы скажем только "нет" совокупности этих перестроечных процессов (не назвав даже, чем они являются по совокупности), но не скажем "да" чему-то другому – мы уже проиграли. Хоть мы упрёмся руками и ногами – мы всё равно проиграем. Тут упираться нельзя. Надо наступать тут. Нужно иметь своё созидательное "да", а не только одно это "нет" (которое необходимо, я опять подчёркиваю, и за которое надо бороться, но которое недостаточно).
Итак, вернёмся к обсуждаемому ранее содержанию всех этих "перестроек". А оно состоит в следующем. Если взять эти перестройки вместе, то, как минимум, завершается "эпоха А", как мы уже говорили; как минимум, начинается другая "эпоха Б". И мы находимся в "эпохе А", которая завершилась, стоим на этом мостике и нас волокут в "эпоху Б". Как в мировом масштабе – что особенно ясно после Египта, да и после кризиса 2008 года. Так и во внутреннем – что ясно по всем этим десталинизациям et cetera.
Нас волокут туда, в эту "эпоху Б". Вот этому и надо сказать "нет". А что значит сказать этому "нет"? Значит, наметить другой маршрут и объяснить, куда мы хотим попасть, по какому пути. Создать большую стратегическую карту. Вот это и есть идеолого-мировоззренческая задача. Потому что просто сказать: "Нет, я не хочу"… Ну, стой на мосту, а все перейдут и туда тебя перетащат, и мост рухнет.
Вместо того, чтобы этим заниматься, у нас сейчас на глазах занимаются чем угодно, но только не этим. Даже при осмыслении идущих процессов на том же Ближнем Востоке у нас блеют, мычат. Банальная болтовня бойкая, которая заполняла собой предыдущее двадцатилетие, превратилась вообще во что-то странное.
Я тут проводил заседание клуба. Назвал заседание "Дальнейшее –молчанье", взяв ключевую фразу из "Гамлета", а потом думаю: "Может, назвать "Дальнейшее – мычание"?" Ну, потому что просто мычат. Описываешь картину, даёшь доказательства. Говорят: "Ну, вообще… Ну, а это что такое?"
Ну, расскажи свою картину. Ну, покажи контррефлексию, разверни свои построения! Ты тоже ведь интеллектуал. Ну, займись этим! Что же ты блеешь-то? Это же неприлично.
Блеют, мычат. Скоро вообще замолкнут.
Итак, как мы уже говорили, "эпоха А" имеет своим содержанием всеобъемлющий, полноценный модерн. Это эпоха монопроектная. Эпоха, в которую все живут по законам модерна. И длилось это около 500 лет. Теперь это рассыпается само (по внутренним причинам) и это ускоренно демонтируют. Никогда не бывает одного без другого.
Содержание же "эпохи Б" – это полипроектность, когда на некоторых клеточках разместятся постмодерн, модерн и контрмодерн.
Поговорим о модерне. Есть два принципиально разных модерна. Один – подлинный, всечеловеческий модерн, у него есть гигантское всемирно-историческое, духовное содержание. Именно потому он полноценен.
Это не только вопрос о том, как именно буржуазия будет получать прибыль и как будет устроена политическая система, при которой буржуазный класс будет чувствовать себя хорошо. Это всё вопросы всечеловеческие. Там ведь не только "свобода, равенство, братство". Там единство Разума и Веры. Там вера в человеческое Восхождение. Новое качество гуманности. Новое представление о долге и миссии.
Это высокоморальная, идеальная эпоха с гигантским содержанием, хотя уже то содержание, которое существует в словах "свобода, равенство и братство" мы всё время забываем. Что нет свободы без равенства и братства. Это уже гигантское содержание.
Когда потом это содержание развивалось в Советском Союзе, то речь шла о том, как соотносятся свобода и равенство, как соотносятся свобода политическая и социальная, а не о том, чтобы отказаться от чего-то подобного.
В романе Томаса Манна "Доктор Фаустус" его герой говорит своему другу… Герой этот борется с великим Модерном. Он говорит: "Я понял, этого быть не должно". Тот спрашивает его: "Чего не должно быть?"
"Доброго и благородного, того, что зовётся человеческим. Того, во имя чего штурмовали Бастилии. Я понял, и я уничтожу это".
Друг его спрашивает: "Что ты уничтожишь, друг мой?"
Он говорит: "Девятую симфонию".
Вот масштаб. Если вы хотите понять в полном масштабе содержание величия эпохи человеческого, духовного Модерна, выберите момент, когда у вас для этого существует соответствующее настроение. Поставьте в блестящем исполнении "Девятую симфонию" Бетховена и вслушайтесь в неё по-настоящему. А также всмотритесь в гигантское количество культурных, религиозных, материальных артефактов, созданных великой, реальной эпохой модерна. Это реальная, великая эпоха.
Я подчёркиваю снова, что она началась где-нибудь в середине XVвека, когда зародилась буржуазия. Когда она начала развиваться дальше, она прошла через Ренессанс, Просвещение и пр., она достигла апофеоза при Великой французской революции. Она двигалась потом, меняя мир. Вот что такое всечеловеческий великий модерн, он же "эпоха А".
Он завершается, во-первых потому, что он устал, и надо специально обсуждать – почему. А во-вторых, потому что его добивают. Беспощадно добивают.
В тех клеточках, о которых в говорил – постмодерн, модерн и контрмодерн – в них будет модерн для Большого Дальнего Востока: для Китая, Вьетнама, Южной Кореи и так далее. Но это суррогатный, реликтовый, римейковый модерн. Он лишён полноценного всемирно-исторического содержания именно потому, что он локален. Он адресован не всему миру, а одной зоне. Это догоняющая модернизация. Это, в основном, всё-таки техническо-экономическая модернизация. Да, это используется отдельными дальневосточными народами для того, чтобы победить в экономической, политической и геополитической конкуренции. Это очень серьёзный вопрос. Но почувствуйте разницу между этим реликтовым модерном и подлинным всечеловеческим, духовным модерном, который завершается.
Контрмодерн… Когда говорят: "Ну, и что? Придём к высокому Средневековью…" Нет, ребята, это не то. Контрмодерн – это специальная искусственная конструкция, задача которой вовсе не прийти к какому-то там великому подъёму Большого Средневековья. Этот не возвращение в эпоху Джотто. Это совсем другое.
Тогда, в премодерн, как ещё называли великое Средневековье, зажигали сердца величайшие идеи, мир согревал огонь исторически прогрессивного, двигающегося вперёд, к величайшим целям христианства. Возникали готические соборы, возникала новая свобода, новое качество свободы после рабовладения. Возникала новая великая литература, новый великий гуманизм. Действительно по-другому прорабатывалось соотношение разума и веры. Сердца согревала великая мечта о великом духовном восхождении человека. Это была эпоха великого, всё пронизывающего Идеала. Всмотритесь в готические соборы. Подумайте, что было там, когда там стоял народ, накалённый великой мечтой, глядящий в эти готические своды, ввысь, в небо, чувствующий себя единым целым.
Не туда хочет вернуться контрмодерн! Он выхолащивает из премодерна все высокое, все гуманистическое содержание. Он оставляет скорлупу, форму, в которой уже нет ничего животворящего. Это искусственная конструкция, созданная политтехнологами (или спецполиттехнологами, чтобы быть точным). Это конструкция, созданная постмодернистами. Они сами называют ее вторичной, неполноценной архаизацией. Эта конструкция призвана обеспечить жизнь части человечества в состоянии вечного, фундаментального неразвития, то есть в состоянии гетто. Это вторичная колонизация народов, но теперь уже навеки. Ибо та, первая, колонизация была колонизацией "бремени белых". Киплинг писал: "Несите бремя белых, сумейте все стерпеть". Для чего? Чтобы освободить эти народы, принести к ним свет разума и просвещения. Они станут такими же, как белые народы.
Даже если это была романтическая утопия, а на самом деле за ней таилось циничное политическое содержание, то хотя бы была утопия, хотя бы была декларация! Теперь нет ничего. Создается вечная "мировая деревня" при вечном "мировом городе". И в какой бы стране такой контрмодерн ни устанавливался, причем с беспощадным истреблением всех ростков модерна, – этот устанавливаемый порядок поразительно напоминает нацистский план "Ост", который изобрели немцы для порабощения славянских и других "неполноценных" народов. Это факт. Если это проанализировать, то это видно невооруженным глазом, а уж с аналитическим микроскопом – так на 100 процентов. Мы написали по этому поводу вместе с индийцами книгу, которая называется "Радикальный ислам". Можно прочитать там и увидеть, как это делается.
Теперь дальше. Постмодерн. Говорят: "Ну что, подумаешь – культура… Новый тип соотношений между абсолютным, релятивным, относительным и т.д.". Нет, дорогие мои, это не культура! Одна из ветвей постмодерна – это культурные процессы, которые тоже совсем не так безопасны, как это кажется. Почитайте главных постмодернистских авторов – Гваттари, Дариду, Делеза. А главное (может, я когда-нибудь в другом, более спокойном, курсе это и зачту) маркиза де Сада, которого они все считают своим отцом-основателем, своим богом, – что именно де Сад рекомендовал французскому Конвенту в 1790-м, по-моему, году в качестве демонтажа христианства, семьи, поселения специального разврата в душах, возвращения к формам абсолютной жестокости, морального релятивизма. Французские якобинцы, люди свирепые, отвергли это с ужасом, посадили де Сада в сумасшедший дом, где его потом держал и Наполеон (по поводу чего есть даже интересная пьеса Петера Вайса – "Марат/Сад", где Жан Поль Марат ведет дискуссии с Садом; так вот об этих дискуссиях идет речь).
Если те, кто у нас устраивают сегодня некоторую действительность, раньше шутили по поводу советской действительности: "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью", – то теперь они издеваются над своими шутками и говорят: "А мы на самом деле другого хотели и о другом говорили. Мы рождены, чтоб Сада сделать былью. Если эти идиоты так хотели построить Рай на земле, то теперь мы им построим Ад на земле по рецептам де Сада".
Вот что такое постмодернизм. Он празднует победу над подлинным модерном. И он объединяется с контрмодерном, который сам же он и создает в виде архаизации. Он будет вечным "мировым городом" – тем, что раньше называлось "золотым миллиардом", а теперь обретает совершенно новые формы… Может быть, это будет и не миллиард… неизвестно еще, сколько вообще населения при подобных трансформациях останется на Земле. Многие считают, что 10 процентов того, которое есть сейчас.
А будет еще архаизированная периферия ("мировая деревня"), с которой сам же "мировой город" будет воевать и одновременно он будет ею управлять. Установится некое "единство и борьба противоположностей" навеки. Потому что при архаизации никакого развития быть не может, а без развития "деревня" никогда не победит "город". Вот что замысливается на месте великого модерна.
И теперь давайте обсудим главное серьезно и спокойно.
Если все это так (а, разумеется, надо проверять – так это или не так), то о чем идет речь? О том, что легитимация капитализма – это великий всечеловеческий духовный моно-модерн, великий Большой Модерн. Не реликтовый – в одном регионе, для экономического и политического роста, – а вот этот великий, духовный модерн, он легитимирует капитализм. Нет у капитализма другой легитимации. Нет другого исторического оправдания, кроме того, что это его проект, его великий проект. Поскольку он несет весть всем людям, он является не "классом для себя", а "классом для других". Он является историческим классом, локомотивом истории. Это – легитимация капитализма. У капитализма нет легитимации за рамками великого всечеловеческого модерна. Если великий всечеловеческий модерн рушится сам и демонтируется противниками – значит, капитализм теряет легитимацию полностью. Мне кажется, что Хабермас это прекрасно понимает. А вот здесь этого не понимают совсем! Капитализм, вышедший за границы полноценного – не реликтового – модерна, теряет легитимацию полностью и заваливается.
Итак, в течение 500 лет существовала "эпоха А" и был капитализм, который нес с собой не только зло, но и добро, который был усмирен этим великим проектом "Модерн" и который одухотворялся этим проектом, и потому не был "Зверем из Бездны". Капитализм – страшная вещь вне этого, чудовищная, убийственная не только в России, но и везде. Главное – это узда модерна, которая на него надета. Если снята эта узда – всё, конец! Преодолевая свои пределы, которые устанавливает модерн, выходя за эти рамки, капитализм заваливается. Он превращается в чудовище, в монстра. Он теряет способность обеспечивать историческое развитие. И рано или поздно он превратится в неонацизм, демонтаж единства рода человеческого, в гностицизм. Он не может ничего другого сделать.
Значит, вот этот мир из трех элементов – "контрмодерн и постмодерн против модерна (реликтового, регионального)" – это делегитимация капитализма, это его заваливание в абсолютную мерзость.
Капитализм начал выходить за рамки великого модерна (модерна для всех, духовного модерна, который иногда называют "Модернити") и "заваливаться" уже в конце XIXвека. Это декаданс, это то, что Шпенглер называл "закатом Европы". Всё это было. Он почти полностью вышел за эти рамки во время ужасной Первой мировой войны – чудовищной войны непонятно за что. Вторая велась с фашизмом. За что велась Первая – никто не понимал. Она усыпала Европу миллионами гниющих трупов. Она была чудовищно дегуманна, бессмысленна, абсурдна. Все понимали, что воюют за что-то странное, страшное, за какие-то абстрактные интересы, что мир кончается. После этой войны родилось потерянное поколение.
Капитализм уже почти полностью завалился, упал бы, как огромная синяя балка, вниз – в эту мутацию, гностицизм, неонацизм (или протонацизм). Но тут появился советский красный проект, и он как бы подпер собою капитализм. Заваливающаяся балка оказалась подперта другой балкой.
Возникла, как ни странно, довольно устойчивая конструкция. И 70 лет просуществовала такая архитектура, которую кое-кто называл "ялтинской": два мира, два проекта, две системы. Особенно она была устойчива потому, что она все-таки сформировалась на трупе нацизма, который и ненавидел эту конструкцию, и говорил, что он уничтожит обязательно сначала "красного" ялтинского хищника, а потом "синего", либерально-западного.
А затем советский проект стали демонтировать в ходе перестройки (с 1987 по 1991 гг.) и постперестройки (с 1991 по 2011 гг.). Он стал рассыпаться.
И тогда капитализм, оставшись один, стал снова заваливаться, теряя эту модернистскую основу. Мутировать, выходить за рамки всеобщего и безусловного модерна.
Вот что мы сейчас наблюдаем. Ему помогают еще быстрее упасть. Но он и сам падает! Потому что ему опираться не на что, и он давно завален по причинам, которые надо обсуждать отдельно.
Итак, в мире, который сейчас строится, есть три кубика: реликтовый модерн, контрмодерн и постмодерн. В чем сила этих кубиков? В том, что они реальны. Это не выдумки, не футурология, не какие-то абстрактные рассуждения. Это реальность, которую можно пощупать. Она материализована, повторяю, в миллионах идеальных, религиозных, культурных и материальных артефактов. В этом живут народы. Это не называется "что нам стоит дом построить, нарисуем – будем жить". Это не нарисованные домики, а реальные. Разница между реальностью и фантазиями – колоссальна.
Итак, наша задача – сказать "нет" делигитимированному капитализму, вышедшему за свои пределы и превращающемуся в монстра. "Нет" – "эпохе Б", состоящей из постмодерна, контрмодерна и модерна. Наша задача – обогнуть эту "эпоху Б" и выйти во что-то другое, и не дать ей состояться. Разгромить ее. Но для этого нужно иметь четвертый кубик, столь же реальный, под названием "Сверхмодерн".
Не будет этого кубика – мы никакого "да" не скажем. Мы скажем "нет" миру из трех кубиков, "нет" этой "эпохе Б"… Как говорилось в экзистенциальной литературе, "сказать "нет" и умереть". А наша задача – жить и победить. Значит, нам нужен этот четвертый кубик. И его мы уже тоже обсуждали в предыдущий раз, мы называли его "Сверхмодерн" и сказали, что у него есть четыре блока.
Блок #1– стратегическая новизна, отвечающая на вызовы XXIвека.
Блок #2(чудовищно важный!) – это советское в том виде, в каком оно было осуществлено к концу доперестроечного периода. Во всех передачах "Суд времени" я не обсуждал блок #1, или блок #3, или #4. Я только реабилитировал блок #2, освобождал его от чудовищных либероидных "тараканов", потому что без этого блока нет ничего. Борьба за него есть борьба политическая, духовная и стратегическая, что не одно и то же.
Кроме этого, есть блок #3 – это те наработки, которые сначала были санкционированы советской системой, а потом оказались ею либо осуждены, либо как-то очень неадекватно использованы.
И, наконец, есть наработки, которые вообще никогда не были санкционированы советской системой – это блок #4.
Реальная конструкция Сверхмодерна состоит из этих четырех блоков, основным из которых является блок #2 – "советское в том виде, в каком оно было реализовано к концу доперестроечного периода". Это главный блок, потому что он реален – это было сделано. По этой модели жили миллионы, сотни миллионов и чуть не миллиарды людей. Она несла в себе свой образ жизни, она несла в себе свои принципы развития, основанного на коллективизме, – что безумно важно и что говорит о том, что [советское развитие] не было модернистским развитием, а было другим развитием. Мы это тоже обсуждали, и мы еще должны будем к этому подробно вернуться.
Теперь возникает главный политический вопрос. Почему, говоря о проекте "Сверхмодерн" или об обретении миром снова устойчивости, нельзя призвать просто вернуться в один этот блок #2 – в советское в том виде, в каком оно реально было осуществлено к концу предперестроечного периода? Почему туда нельзя вернуться? Почему нельзя оставить один этот, хорошо известный, блок? Ведь еще не забыли, как он выстроен. Ведь, казалось бы, можно его снова сконструировать и в нем зажить. Потому что нынешняя жизнь для кого-то более удобна, комфортна и т.д.?
Да, для меня она несказанно более удобна и духовно комфортна, чем та жизнь, и не буду этого скрывать. Но если бы речь шла о том, что сюда можно было бы вернуться, что это было морально, политически реализуемо и эффективно для страны, то я пожертвовал бы тем избыточным комфортом, который существует сейчас, включая духовный. Потому что для сотни миллионов людей жить там, в том мире, который был, – не только более комфортно (точнее, менее дискомфортно), но еще и более праведно. Я отвечаю за свои слова. Речь идет не только о том, что там жизнь более сытая для этого большинства (что тоже очень важно, когда дети плачут от голода или не доедают, не допотребляют белка, или когда есть несколько миллионов беспризорников… свиней могут сосчитать, а сколько беспризорных детей – нет, дают абсолютно разные цифры)... Дело не только в том, что там лучше жить в смысле количества. Но дело еще и в том, что та жизнь праведнее, она понятнее, она оправданней, чем та жизнь, которая строится сейчас. Потому что оправдать это неравенство и эти принципы дифференциации не может ни один человек, в котором осталась совесть.
Так значит дело не в том, что та жизнь была менее удобной для кого-то. Тогда в чем же?
Может быть, дело в том, что вернуться в конец советской эпохи невозможно? Что если возвращаться сейчас (это принцип пасты из тюбика: ее легко выдавить, но ее нельзя забрать назад), то надо возвращаться назад к ленинизму, а потом к сталинизму и претерпеть все то, что происходило тогда (кроме того, в одну и ту же воду нельзя войти дважды)?
Это серьезный аргумент, но не он основной. И мне даже просто интересно: в то время, когда я это говорю, осознают ли все слушающие, в чем основной аргумент? Он прост и убийствен одновременно. Каков же этот аргумент, в котором метафизика, политика, экзистенциальная основа и практика соединяются воедино? Я повторяю, он один и он такой. Та схема, в которую, ах, как хочется вернуться ("backtoUSSR", "ах, как хочется в СССР"), – эта схема РУХНУЛА. Она несла в себе безумно много блага, она решила многие задачи, а потом взяла и РУХНУЛА. И это колоссальный аргумент, никаких других фундаментальных аргументов против возвращения в схему, в которой будет только блок #2, нет. Но этот аргумент колоссальной силы, и политической, и моральной.
Почему она рухнула? Потому что в ней завелись "кроты"? Сколько? Миллионов семьдесят людей, проголосовавших за Ельцина, – это все были "кроты империализма"? Съезд КПСС и Пленумы, которые голосовали за Горбачева, когда уже было видно, что он убийца партии, – это "кроты империализма" американского? Кто-то в это верит? Ну, хорошо, если тогда в той схеме завелись "кроты", сейчас мы ее воспроизведем снова, и в ней снова они заведутся, и снова она завалится?
Гигантское значение подобного аргумента не допережито в нашей среде. Нет внутренней, духовной, моральной проработки этого значения. А ведь этот аргумент все эти двадцать лет лично для меня, например, был самым главным, и на его основе строилась до меня практика жизни и деятельности, которую я назвал "немешательство". Не путать с "невмешательством". Вмешиваться можно, мешать не надо.
Строят капитализм? Пусть строят. Капитализм существует только тогда, когда существует сильное государство. Пусть построят сильное, эффективное государство. Пусть обеспечат в этом государстве действительное развитие. Пусть откроют каналы вертикальной мобильности. Пусть решат все задачи, которые должно решить это государство. Пусть сделают страну, им дан мандат. Блок #2, который я люблю и любил всегда намного больше, чем капитализм, рухнул, и я не имею право навязывать его политический возврат. И в этом смысле я вообще все эти двадцать лет существовал по принципу "немешательства", занимаясь страной, помогая ее не развалить, помогая даже строить этот чужой для тебя проект – со стороны, дистанцированно, тактично и деликатно, не входя в систему, которая это строит. Потому что это чужая система, но страна-то своя! Не идеология выше страны, а страна выше идеологии. И каждый, кто думает иначе, с моей точки зрения, аморален.
А вот теперь прошли двадцать лет капиталистического эксперимента, они закончены. Давайте это зафиксируем спокойно и окончательно. Капиталистический эксперимент длится в России двадцать лет. Мы можем сейчас праздновать отнюдь не только какие-то другие даты, но и двадцатилетие этого эксперимента, со скорбью и печалью. Это важнейшая историческая веха, которую никто не хочет обсуждать и даже замечать.
Между тем, с конца гражданской войны (с 1922 года) по начало Великой Отечественной войны прошло девятнадцать лет. За это время прошли не только все сталинские пятилетки и коллективизация, но еще и восстановительный период после гражданской войны, избавлялись от беспризорности, вводили НЭП, вели политические дискуссии… И все это за меньший, чем сейчас, интервал времени.
С начала коллективизации и сталинских пятилеток (с 1929 года) по начало войны прошло сколько? Двенадцать лет, чуть ли не вдвое меньше, чем длится капиталистический эксперимент в России.
То есть капиталистический эксперимент длится слишком долго, для того чтобы мы могли не обсуждать его реальные исторические результаты. Так и давайте их обсуждать – спокойно, деликатно, без напряжения. Дал ли капиталистический эксперимент за эти годы что-нибудь исторически или хотя бы стратегически значимое? Принес ли он новую весть или хотя бы принес он то, что приносит с собой новая стратагема – то есть новую степень развития производительных сил, качественно новые социальные возможности для большинства населения и приумножение возможностей страны, например, ее территорий или территорий ее влияния? После Великой Отечественной войны территория влияния СССР, как минимум, удвоилась, а то и утроилась, считая Китай, Индию и все остальные страны.
Ничего такого явным образом не просматривается. Нет этих огромных тысяч новых заводов. Нет этих новых каналов вертикальной мобильности. Нет нового развития производительных сил. Нет нового качества образования для людей, для большинства. Они могут ездить за границу? Кто? Люди с зарплатой в 15, 18, 12 тысяч рублей могут ездить за границу? Опомнитесь, они из Томска в Омск с трудом переезжают! А уж во Владивосток – тем более. Для них поездка в Москву – гигантская роскошь.
Мобильные телефоны? Ну, я же говорил, еще раз повторяю: за два триллиона долларов, которые вывезли [из страны], можно было купить этих мобильных телефонов сколько угодно! Скоро по этим мобильным телефонам будут разговаривать пигмеи в Центральной Африке! Я видел, как на высоте в 4,5 тысячи метров крестьянка тибетская, которая деревянной сохой пахала на буйволе, разговаривала по мобильному телефону. Ну, что мы дурака-то будем валять!
Капиталистический эксперимент провалился в России, чуть раньше или чуть позже это придется признать. И тогда посмотрите, что получается.
Есть 20 лет российского капитализма, и они завершаются.
Есть 500 лет проекта "Модерн", который легитимирует капитализм. Они тоже завершаются.
Конструкция российского капитализма была сделана под фиаско, и это тоже можно доказать. Зачем нужно было обнулять вклады населения, почему нужно было бандитам отдавать собственность и так далее – это отдельный вопрос.
Но ведь происходят два провала – российский и общемировой, завершаются две эпохи – нашего эксперимента и эпоха мировая. И она не в 2008 году завершается, а гораздо раньше. Уже в 2005 году начали обсуждать, как этот проект демонтировать. А теперь, на наших глазах, в 2011 году пошла большая волна очень сознательного демонтажа, глобальная перестройка-2, новая Берлинская стена.
Но не это самое главное, а главное то, что были исторические эпохи – эпоха Модерна, Премодерна, еще какие-то эпохи. А теперь вообще не ясно – что за чертой истории? Какие общества, какие гигантские социальные массивы станут возгораться от огня великого нового идеала? И каким станет этот великий новый идеал?
Вот в какое триединство мы входим:
- наш [российский] эксперимент кончается,
- этот самый "конец истории" наползает – эпоха "Модернити" кончается;
- капитализм впадает в состояние делегитимации.
Так что же мы будем с вами о капитализме-то сейчас говорить!
Хотите говорить – давайте. Я понимаю, что эта точка зрения и точка зрения власть предержащих расходятся диаметрально, на 180 градусов. Хорошо, давайте это обсуждать. Вы хотите национального капитализма, который спасет страну? Давайте его делать! Мы опять поможем, в последний раз – давайте! Но тогда надо:
поднять его идеологическое знамя,
собрать его сторонников
и дать бой компрадорской, либероидной, псевдокапиталистической элите.
Но всего этого нет и в помине! Ну, скажите мне, кто это делает? "Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека".
На этой есенинской фразе из поэмы "Пугачев" я завершаю эту лекцию. Детальнее вопрос мы обсудим в следующей.
x
Дмитрий_Шторм
2 August 2011
СУТЬ ВРЕМЕНИ 6
Стенограмма шестой передачи.
В этой передаче впервые предложено создать виртуальный клуб Суть времени.
Стенограмма шестой передачи.
В этой передаче впервые предложено создать виртуальный клуб Суть времени.
Скрытый текст
"Суть времени – 6"
Меня часто спрашивают: "Что такое метафизика? В какой степени и в какой мере она эквивалентна религии? А если религии, то какой религии?"
Я-то лично считаю, что метафизика – это не совсем и не вполне религия. Это некое ощущение загадки мироздания, которое сегодня очень созвучно современной науке, теории эволюции, теории усложнения всех форм материального мира, включая те формы, которые создались сразу после Большого взрыва и дальше наращивались. Наращивались ещё в пределах мира, в котором не было жизни, а потом в мире человеческом.
Если в живом мире подобного рода наращивание сложности форм – это эволюция, если в мире человеческом – это история, то в неживом мире… до конца нет ещё даже согласия, что же именно усложняют эти формы. Но все понимают, что они усложняются. Все понимают, что когда-то не было атомов, когда-то не было молекул, когда-то не было кристаллов, когда-то не было органических молекул и так далее. И во всём этом есть какая-то загадка, требующая своего строгого объяснения. Совершенно необязательно адресующая только к религиозному опыту. Есть какое-то пересечение между наукой и религией по вопросам о восхождении, об усложнении, о развитии и о метафизике развития.
Короче говоря, метафизика – это вещь как раз более пространная, чем религия. Люди могут не быть религиозными и иметь метафизику. Могут быть религиозными и, как ни странно, не иметь метафизики. Люди, причастные разным религиям, могут иметь одну метафизику. И, наоборот, люди, причастные одной религии, могут иметь разные метафизики.
Я мог бы много об этом говорить, но поскольку мы говорим о политике и о сути времени, то я вместо этого прочитаю короткое и ёмкое стихотворение Твардовского, в котором всё пронизано метафизикой. И о котором нельзя сказать, что тут вот такая религия или другая. И это стихотворение имеет прямое отношение к сути нашей передачи.
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;
И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;
И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
И с теми,
Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.
Со всеми – пусть не равен их удел, –
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел –
Такой был срок ему отпущен малый.
Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, –
Со всеми, до единого со всеми
Простились мы.
И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.
Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.
И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, –
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов, у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
Твардовский здесь в художественной форме говорит об эгрегоре. О царстве мёртвых, которые живут в наших сердцах. О единстве эгрегора и живущих ныне на земле. О том, что собор есть единство живых и мёртвых. И только собор есть высшее выражение народа. Он говорит о многом – и о сути времени. Помните, я уже читал эти строки: "И время шло".
Метафизика как раз и выражает суть времени. Она говорит о том, что именно нас объединяет, каким образом связываются времена, и какую роль в этом объединении времён, в связи времён, играют наши мёртвые и любимые.
"Гамлет" – это таинственное произведение, там есть много тайн. Но одна из этих тайн, как мне кажется, состоит в том, что он просто очень любил отца. Вот все ставят разных "Гамлетов". Ни в одном из этих Гамлетов нет того, что мне представляется главным. Он просто очень любил отца, был с ним связан и связан по-настоящему. И в этом расшифровка очень много из того, что он делал.
Ну, а теперь вернёмся от Гамлета, Твардовского, единства живых и мёртвых и всех прочих, я убеждён, основополагающих, краеугольных вещей – к тому, что называется политикой.
Понимая, что какие-то мысли схватываются аудиторией до конца, а какие-то не до конца, в той или иной степени, – я позволю себе сейчас применить несколько новых формул. Я не буду только рисовать каляки-маляки, я приведу некоторые свои мысли в соответствие с аналитическими иероглифами. И эти иероглифы не только буду разрисовывать, но и показывать аудитории с тем, чтобы в чём-то было легче, графичнее, яснее и понятнее, о чём я говорю. Мне кажется, что такая окончательная ясность – не вообще некоторый оставшийся эмоциональный фон, не обсуждение некоторых отдельных мыслей, а уяснение всей логики как единого мегаиероглифа – безумно важно, коль скоро мы хотим, чтобы эти беседы (лекции… не знаю, как их ещё назвать… исповеди... проповеди, как некоторые говорят) имели максимальный эффект. А если за что-то стоит бороться, то только за этот эффект – иначе зачем всё это произносить?
Итак, что стало вдруг ясно в предыдущей передаче – "Суд времени"? И отчего все наши сторонники и мы сами возликовали?
Стало ясно, что есть общество.
И что в этом обществе есть меньшинство (такое совсем, совсем, совсем маленькое меньшинство) и есть большинство, причём огромное. И что это большинство патриотично, поддерживает советские ценности, поддерживает единый тезис о величии нашей истории, ориентировано державно, ориентировано историофильски, а не историофобски, – так, наверное, будет сказать точнее всего. Это наше, наше большинство. И что оно не только наше, но оно и большинство. Что не каждый сидит в своём углу и страдает по советским и в целом по историофильским ценностям, а в это время вокруг клубится совсем другая, безумная жизнь. А на самом деле каждый сидит в своём углу и страдает, а потом оказывается в какой-то момент, что этих "каждых" – "до и больше". И что они-то и слагают это наше большинство.
Итак, есть это большинство, иногда выражаемое цифрой 85%, иногда выражаемое цифрой 97%. И есть меньшинство. Что в ответ на данный тезис, обнаруженный в передачах "Суд времени" и подтверждённый многими другими данными, сказало меньшинство?
Меньшинство сказало, что "во-первых, это просто не так. Подумаешь, какие-то там телевизионные передачи! Подумаешь, какой-то там телевизионный актив! Это не страна, это не общество – это малые сегменты, а, может, вообще какие-то группы сумасшедших, которые по многу раз голосуют. А во-вторых, – сказало оно, – даже если это так, то это большинство – это невменяемый охлос, упыри, идиоты". Сравни: "Россия, ты одурела", сказанное Юрием Корякиным после победы Жириновского в 1993 году на парламентских выборах.
Ну, сказало меньшинство, что это не так, что речь идёт о каком-то таком телевизионном шоу-тренде, а вовсе не о большом нарративе и мега-тенденции… Но вскоре выясняется, что это всё-таки так, потому что это подтверждается другими передачами, с другим телевизионным охватом, ростом рейтинга этих передач, очень многими данными. И что это вовсе даже и не может быть иначе, потому что до 95% наших сограждан от преобразований последних 20-ти лет не получили ничего, вообще ничего. Около 20% этих сограждан голодает, ещё 30-40% не могут приехать из Томска в Омск, а не то, что выехать за рубеж. И тогда получается, что вообще непонятно, что они получили.
Мобильные телефоны? Но вот я был в Гималаях, на высоте около 5000 метров. Там такие есть речки, плоскогорья, небольшие участки плодородной земли. И вот там я видел женщину вполне традиционного обличья, которая распахивала огород на буйволе – и говорила по мобильному телефону… В Африке есть много таких мобильных телефонов. И что же, всё, что получило население от этих преобразований, длящихся 20 лет, – это мобильные телефоны? Так они есть везде! И вообще, нужно ли было огород городить, чтобы получить мобильные телефоны? Из страны вывезено 2 триллиона долларов. Сколько можно было купить на эти деньги мобильных телефонов, если речь была бы только об этом. Говорилось же о чём-то другом. А в смысле этого "другого" не получено ничего.
Поэтому, во-первых, имеет место это большинство. И это макропроцесс, большой нарратив и что угодно, а не телевизионный микро-тренд. Ну, зачем голову себе дурить? Это же проявится очень быстро.
И, во-вторых, просто не мог не иметь место этот феномен. Он обязательно должен был существовать, ибо он коренится в сути произошедшего у нас в стране.
Итак, через какое-то время меньшинство понимает, что это всё действительно, увы, случилось, и что оно, меньшинство, является меньшинством – абсолютным, тающим меньшинством, составляющим то ли 5, толи 7, толи 8%, но даже не 25 (как иногда в счастливых снах снится некоторым либералам, которые таким образом пытаются интерпретировать телевизионные результаты).
Дальше. Когда меньшинство это уясняет (а оно уясняет это довольно быстро), что оно тогда говорит? Оно говорит: "Ах, это так? Ну, тогда, если этот так, если всё благо, которое вам принесли, всю правду, все наши изыски вы не принимаете, то не мы плохие, потому что мы не можем до вас это донести, а плохие вы, чёртово быдло, упыри, охлос. И, раз так, то, то, то…" Мы спрашиваем: "Ну, так что? То что?"
Ответ, более или менее явный, таков: "А раз так, то мы, даже будучи в меньшинстве, останемся у власти, ибо мы – просвещённое, продвинутое меньшинство. И наша просвещённость и продвинутость даёт нам на это право. А также даёт нам на это право ваша дикость и непродвинутость, как большинства"
Итак, меньшинство – это продвинутое, просвещённое меньшинство, властвующее над отсталым большинством. Теперь мы спрашиваем спокойно это меньшинство и самих себя, а также всех, кого это интересует: "Как это называется? Вот это всё вместе – как называется? Когда есть просвещённое, продвинутое меньшинство, властвующее над отсталым и идиотическим большинством – как это называется?" Ась? Не слышу!
Называется это "диктатура", правильно? Это называется диктатура. И никак иначе. Это абсолютно точное политическое определение.
Но – первое – надо это слово назвать. Его надо выговорить и не подавиться. Ну, скажите: "Да, наша власть будет диктаторской, а наш диктатор – вот он". Покажите пальцем, кто.
Второе. Это же надо осуществить, обзаведясь, во-первых, идеологией, легитимирующей каким-то образом такую ситуацию, потому что на штыках и вправду не усидишь; а, во-вторых, репрессивным адекватным аппаратом, который будет мобилизован, в том числе и через эту идеологию, а также иначе.
Но ведь меньшинство не хочет никакого репрессивного аппарата, потому что оно его боится больше, чем большинства. Оно несколько раз им обзаводилось – в варианте Коржакова, Лебедя и в конечном итоге Путина. И несколько раз получало от него в лоб. Поэтому оно теперь его не хочет. Потому что оно понимает, что как только оно им обзаведётся, этот репрессивный аппарат это меньшинство и съест. А, кроме того, меньшинство не хочет никакой идеологии, которая бы ещё мобилизовала как какую-то социальную базу опоры, так и аппарат. Потому что оно в этой идеологии теряет свои прелестные словеса, свой либерально-космополитический флёр, который она ценит гораздо больше, чем какие-то там методы удержания чего-то репрессивными способами. Даже если удерживаются твои позиции в обществе.
Третье, но очень важное, с чего я начал, – оно [меньшинство] даже слово "диктатура" произнести не хочет, потому что сразу же всё умрёт. Тогда возникает вопрос: а что делать? "Мы не говорим, что мы диктатура, а, напротив, говорим, что у нас наращиваются демократические процессы"... Но демократические процессы приводят к власти большинство. А большинство – "отсталое" и является "охлосом", "упырями" и всем прочим. "Мы не обзаводимся идеологией, расширяющей нашу социальную базу, а также мобилизующей репрессивный аппарат. Мы не приводим этот репрессивный аппарат в действия, известные по явлению, именуемому "диктатура". И мы не говорим, что мы – диктатура".
Так что же "мы" делает? И почему это делаемое даёт [меньшинству] какие-то гарантии на сохранение властных или квазивластных позиций? Почему "мы" рассчитывает на продление своего всевластия в условиях, когда все эти обязательные пункты, мною выше перечисленные, не только не выполняются, но выполняются, как говорят в математике и физике, "с точностью до наоборот". Делается прямо противоположное – "демократизация нон-стоп" с лицом то ли Юргенса, то ли каким-то другим.
"Во-первых, – говорит в таких случаях меньшинство (говорит в режиме внутреннего монолога, самим себе, иносказательно, за некой завесой недомолвок), – большинство нужно, когда надо брать власть. Вот когда мы брали власть 20 с лишним лет назад, мы говорили: "Мы большинство! Мы большинство! Ура-ура! Ура-ура!"
Было ли даже тогда большинство? Референдум вроде показывал что-то другое, но это отдельный разговор (я имею в виду референдум по сохранению СССР). Но они были большинством. В любом случае, они выводили какие-то массы на площадь, что-то клубилось. Ельцина избирали довольно демократическим путём президентом РСФСР, как вы помните. Это делало большинство. Не будем "выкидывать из песни" эти неприятные, но правдивые слова.
Итак, большинство нужно, когда власть берут. А когда её взяли, то зачем оно нужно? Оно уже не так и нужно, ибо замена ему – власть. "Сидим и не уходим, и попробуйте нас скиньте". Когда ты взял власть, у тебя огромное преимущество.
"А во-вторых, потому что большинство, – говорит меньшинство (иносказаниями, в режиме полуумолчания, но говорит), – не организовано в политическом смысле и бесструктурно в смысле социальном. Это аморфная масса, студень, слизь. И оттого, что оно большинство, – ничего не меняется. Находясь в этом состоянии, оно ничего не может. А мы, – говорит меньшинство, – всеми нашими потенциалами будем эту аморфность усиливать, наращивать. Мы будем наращивать энтропию, а не экстропию (не обратное начало). Мы будем энтропизировать все процессы, имея некие потенциалы. И в этом смысле большинство будет нарастать – и одновременно обретать всё большую аморфность, слизеподобность, дикость или какие-нибудь другие черты: апатичность или, наоборот, примитивность эмоциональных реакций. А мы этим всем будем управлять". Вот, что говорит меньшинство. "Раз вы бесструктурные и депрессивные, раз у вас хребет сломан, то и толку-то, что вас большинство!"
"А, в-третьих, – говорит меньшинство, – мы готовы гнобить большинство, гноить страну, длить регресс, уничтожая общество и даже принадлежащее нам государство, но продлевая своё квазивластное состояние. Мы, – говорит меньшинство, – на это готовы вопреки всему историческому опыту". Потому что правящий класс никогда не может наращивать энтропию в обществе, разлагать его, превращать его в аморфную слизь – ему это общество нужно для построения сильного государства. А сильное государство ему нужно, потому что правящий класс данной страны должен выдерживать конкуренцию с другими правящими классами. Поэтому он не может иметь дистрофичного солдата, не может иметь неграмотного, пьяного рабочего. Ему нужен сильный образованный рабочий, ему нужен сильный солдат. И в этом смысл марксовской формулы, что капитал сам создаёт своего могильщика.
К формуле (она совершенно справедлива) должен быть добавлен один пункт. Капитал, участвующий в исторической конкуренции и двигающийся в восходящем потоке истории, рождает своего могильщика. Но если капитал понимает это – грубо говоря, читает Маркса и понимает, что там написано, – то он же может, почесав репу, сказать себе: "А зачем нам двигаться в восходящем потоке истории, зачем нам создавать своего могильщика, если мы можем управлять регрессом, поворачивать вспять историческое время, подавлять общественные потенциалы, обыдливать общество, работать не как собиратели, а как деструкторы, рассыпатели, и этим способом продлевать своё историческое время?" Вот в чём, между прочим, суть этого времени, и почему к нему вполне можно адресовать великие слова: "Ваше время и власть тьмы". Вот чем занято меньшинство.
А чем занято большинство? Оно радуется, обнаружив, что оно большинство. Оно ликует по этому поводу. Говорит: "Мы-то думали, что мы – меньшинство, мы жались каждый по своей квартирке, [потому] что нас так мало. А нас на самом деле – о-го-го сколько! Так надо что-то делать!"
Это правомочная радость, правомерная, правильная, великая и справедливая. Не только потому, что вообще приятно существовать в большинстве (хотя когда у тебя есть правда, надо иметь силу воли и духа для того, чтобы существовать и в меньшинстве), но ещё и потому, что обнаруживается очень крупная истина, понимаете? Дело же не только в том, что людей много, и что они недовольны тем, чем обернулось двадцатилетие. Дело в другом.
Когда-то господин Ракитов (был такой советник у Ельцина) говорил о том, что "наша задача – сменить ядро цивилизации". Есть цивилизация (историко-культурная личность), а в ней есть ядро.
В этом ядре есть то, что называется "социокультурные коды" (примерно то же самое, что коды при компьютерном программировании или в генетике). Вот это ядро определяет тип личности. И господин Ракитов тогда сказал, что "наша задача (задача ельцинского процесса 1991-1999 годов) – сменить ядро исторической личности". Это [значит] сменить принципы функционирования языка, культуры, религии, менталитета, всего. Я-то тогда сказал (показывает фигу): "Вот тебе, а не смена ядра. Ничего этого не будет".
Понадобилось 20 лет радений меньшинства по измыванию над большинством, чтобы понять, что они его [ядро] царапнули, задели, что-то в этом ядре травмировали. Но нельзя ядро, существующее тысячелетиями, изменить за 20 лет! Это всё тот же народ по своим фундаментальным константам. Он как, в силу своих фундаментальных констант, поддержал советский строй и советский проект, он так, в силу этих же фундаментальных констант, сопротивляется любому их изменению. Их так изменить нельзя.
Его царапнули, задели… Великий испанский философ Мигель де Унамуно говорил, что есть интраистория и экстраистория – внутренняя и внешняя история, в сущности, ядро истории и её периферия.
На периферии-то похулиганили сильно и, может быть, что-нибудь травмировали и в ядре. Но ядро, конечно, не изменили. Мы всё те же. И нас большинство. Мы живём на этих просторах, мы понимаем примерно, как они устроены. Мы впитали в себя не только эти ландшафты, эту культуру, но мы впитали в себя ещё и этот дух, и эти представления о должном, и эти принципы поведения, эти принципы уважения к централизованной государственности. Потому что невозможно раскинуться на такую территорию и обладать такими параметрами – и не уважать всё это. Мы всё это вместе впитали и стоим на своём. И это обнаруживается, помимо всего прочего. И тут есть предмет для ликования.
Но всё это, как говорят математики, необходимо, но совершенно недостаточно. Это абсолютно необходимо и совершенно недостаточно.
Давайте разберёмся ещё раз, внимательно и спокойно, на что делает ставку меньшинство. На что оно делает ставку?
На свой властный – информационный(телевизионный, в том числе), экономический, политический, а в чём-то даже силовой – потенциал. Это первое.
На политическую неорганизованность и, что намного хуже, социальную бесструктурность ("сломаный хребет") большинства.
На допустимость для меньшинства(в силу его – не побоюсь всё-таки этого слова в самом обобщённом виде – антинациональности, или чуждости национальному духу, чуждости любви к Родине, государству, и чуждости даже идее того, что это государство является инструментом твоей силы как правящего класса… всё это чуждо, соответственно, возникает допустимость) и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства. Что, в принципе, ни одно восходящее государство, сколь угодно свирепое, себе позволить не может. Гитлер омерзителен, но он позволить себе регресса общества, которым он управляет, не может. Ибо это общество и это государство ему нужны для его зловещих целей. Здесь же возможен и допустим, а в каком-то смысле даже желателен именно регресс.
Причём информационные и прочие потенциалы применяются для растления, манипуляции, "аморфизации" (да простится мне это, не вполне общепринятое, слово), наращивания степени аморфности общества, которым меньшинство управляет.
Я не могу тут не вспомнить Достоевского: "Мы пустим пьянство, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве". Называлось это "Бесы". Проводились абсолютно ясные адресации, связанные с революционными движениями того времени. Но революционеры-то бесами не стали – всеобщее образование, индустриализация и всё прочее. А вот теперь наступает время, когда есть полное право говорить об этом. "Единственный обязательный предмет – физкультура. Да и то много. С кулаками будут кидаться на нас, поэтому можно и без физкультуры". Единственный предмет – правильное потребление водки и наркотиков. Обязательно. Всё остальное – факультатив, платите деньги.
Я снова говорю: почему этого не делает нормальная, сколь угодно свирепая, элита? Сколь угодно свирепая, подчёркиваю. Потому что государство нужно для выигрыша в конкуренции с другими элитами! А здесь это не нужно. Вот та тайна, которая маячит за фасадом происходящего, за всеми парадными утверждениями, и которую всё время пытаются скрыть.
Снова спрашиваю: на что делает меньшинство ставку? Три ставки, три. Внимание! Это очень важно сформулировать чётко и осознать в полной мере.
Ставка первая – на деградацию, регресс как средства продления своего псевдогосподства. Продление господства через ликвидацию объекта, по отношению к которому осуществляется господство.
Это и есть то, что я назвал "мутация", "паразитарность", "превращённая форма". Это свойство правящего класса.
Второе. Как только мы это обнаруживаем, мы спрашиваем себя: а не этим занимались смутировавшие группы советской элиты (или, как я это называю, "антиэлиты"), разрушая СССР? Не этим ли они занимались, по существу?
Ведь смысл того, что нужно было делать, заключался в том, что советскую систему надо было переместить с индустриальной базы опоры – на постиндустриальную. Если наука действительно становится непосредственной производительной силой, то технократия, интеллигенция в целом, – это уже не интеллигенция. А это новый класс – когнитариат. Значит, переместите базу опоры своей системы на новый класс, не забывая обо всём обществе и не прекращая опираться на рабочих и крестьян. Это можно было сделать. Переместите туда базу опоры – и система, немного трансформировавшись, заработает так, что весь мир ахнет! И вы увидите новое чудо.
"Да, – сказала смутировавшая часть номенклатуры, – ни фига себе, мы переместим базу опоры, система трансформируется, и нам в ней не будет места! Нетушки, не нужно нам никакого развития, если мы теряем место в процессе. Нам нужно сохранить место – любой ценой".
Я вновь напоминаю, как на одной из таких "элитных" посиделок, где я умею раздражать собеседников, я всё спрашивал: "Где модернизация, гады, где модернизация, что модернизировано? Если по факту через 20 лет говорят, что ничто не модернизировано, значит, модернизации нет. За 20 лет осуществлена демодернизация: заводы разрушены, образование стало хуже, интеллигенция живёт, как изгой, рабочий класс разрушается (мы гигантским трудом его создали в ускоренное время в 30-е годы)... Где модернизация?"
Наконец, один из участников этих посиделок разозлился (такой элитный парень) и сказал: "Вот, Кургинян ничего не понимает! Ещё нас учит, а сам идиот. Речь не шла о модернизации общества. Речь шла о модернизации элиты". Тогда я спросил: "За счёт чего?" И он мне ответил: "За счёт всего".
Один из сидевших на этих посиделках, более слабонервный вьюнош, вдруг крикнул: "Господа, будучи настолько либералами, можно же быть хоть чуть-чуть гуманистами!" Ему сказали: "Нельзя". И стали пить коньяк и пожирать икру после "круглого стола".
Итак, "за счёт всего". Удержание власти возможно за счёт всего, в том числе и за счёт поворота вспять исторического времени. Не этим занималась не только сегодняшняя псевдокапиталистическая субгруппа… не знаю, как назвать… класс… Боюсь, не могу так назвать, потому что уже говорил много раз, что класс определяется собственностью на орудия и средства производства, а фомка вряд ли является средством производства. Воровская фомка оным названа быть не может…
Значит, псевдокласс, супергруппа, не важно, вот эта группа, которая сейчас этим занимается, – не есть ли она наследник советской антиэлитной группы? Не делает ли она то же самое? А если делает то же самое, то ясно, чем это кончится. Она будет пытаться сохраняться, разрушая государство. Она и не может ничего другого сделать, ибо, если она поощряет регресс, она поощряет гниение, – и государство рухнет, раньше или позже. Значит, она продлевает себя за счёт разрушения государства. Понятно, чем это кончится.
У меня возникает вопрос: это одна и та же программа, которая таинственным способом передаётся от советской антиэлиты в постсоветскую? Или это одна и та же элита, исторически наследующая своим предшественникам в полной мере? В том числе, не только на уровне идей, программ, а на уровне реального элитного субстрата?
И, наконец, [третье]: мне бы хотелось знать, как это соотносится с мировыми процессами?
Ведь это очень важно. Это наше "ноу-хау"? Или мы опять "слабое звено" в некоем мировом процессе?
Перед тем, как обсудить все эти три вопроса, я ещё раз спрошу о другом. Если меньшинство делает ставку:
- на свой властный, информационный, политический, даже силовой потенциал;
- на политическую неорганизованность и социальную бесструктурность ("сломанный хребет") большинства;
- на допустимость и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства,
если оно применяет информационные и прочие потенциалы для растления, манипуляции, "аморфизации", то есть делает то, что в принципе в истории не делалось (сознательно, по крайней мере) на протяжении тысячелетий… Если меньшинство делает всё это и делает ставку на это, то на что должны делать ставку мы? Я спрашиваю всех собравшихся: на что в этом случае должны делать ставку мы?
Ну, понятно же, что (как говорили начальники – старшины, младшие лейтенанты – во время, когда я проходил сборы в Таманской дивизии) "разборка автомата Калашникова осуществляется определённым образом, а сборка осуществляется в обратном порядке". Так вот, мы должны действовать в обратном порядке.
То есть:
Если они хотят опереться на свой властный, информационный, экономический, политический потенциал, мы должны опереться на другой потенциал;
Если они хотят эскалировать политическую неорганизованность, социальную бесструктурность, мы должны структурировать общество. Структурировать его! В этом наша альтернатива нарастающей бесструктурности. Поймите, что она нарастает день ото дня. Значит, мы должны этому энтропийному процессу противопоставить негэнтропийный процесс, обратный процесс. Процесс социальной структуризации, а не только политической организации. Потому что можно 25 раз организовать всё политически, но если социально всё дезорганизовано, то все эти политические организации гроша ломаного не стоят и рухнут при первом испытании. Точнее, рассыплются в пыль, как они рассыпались уже неоднократно.
И, наконец, последнее. Если они делают ставку на допустимость и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства, то мы должны делать ставку на контррегресс, на обратную тенденцию. У нас нет с вами восходящего исторического процесса, как данности. Мы не можем рассуждать в парадигме "могильщика". Потому что никто не делает "могильщика". "Могильщика" делают только в восходящих, повторяю, исторических условиях, а их явно нет. Явно нет. В этом гигантская новизна по отношению ко всему, о чём рассуждал Маркс. Ибо представить себе, что какой-то господствующий класс будет отказываться от господства и обеспечивать регресс, Маркс не мог. Не хотел. Может быть, боялся это себе представить. А вот Джек Лондон, когда писал уже роман "Железная пята", довольно подробно это описывал. Описывал эту, так сказать, глобальную олигархию, которая за счёт подобных вещей и будет выживать. В том числе, и создавая это бесструктурное, деградационное большинство, которое Джек Лондон назвал зверем из бездны. Вот она будет творить этого зверя из бездны, потом усмирять, потом снова творить и за счёт этого пытаться обеспечивать самовыживание и даже устойчивость своеобразного типа.
Итак, вот эти три направления: инвентаризация наших возможностей и их наращивание, всех возможностей – интеллектуальных, деятельностных… Вот, есть интернет. Чей он будет завтра? Это ведь зависит не только от того, сколько у кого денег и какие башни выстраивают. Это же зависит от других вещей. И чем он будет, это интернет? Он будет большим, чем телевидение, или меньшим? Сумеет ли та организованная часть этого большинства, которую мы пытаемся сформировать, пробиться с этим интернетом к большинству? Как она к нему будет пробиваться? Насколько будет активна, насколько сплочена? Потому что сплочены только люди, у которых есть ценности.
Эволюционное значение ценностей двояко. В обычных условиях они оберегают вас от преступлений, за которые вас наказывают и отбрасывают назад в обществе. Но, если в обществе за преступления вас не наказывают, не отбрасывают назад, а поощряют (а именно в этом смысл сегодняшнего процесса; всё, вплоть до законов, – это поощрение преступности, наращивание преступных тенденций), то какой остаётся эволюционный смысл у ценностей? Они ж становятся веригами! Вы себя всё время держите в рамках и не можете маневрировать, а ваши противники могут. Вы всё время оглядываетесь на закон, потому что вы законопослушные граждане, а они его нарушают [с легкостью], и за счёт этого укрепляют и укрепляют свои возможности.
Так где же наш эволюционный потенциал? Только в одном. Ценности формируют мощные когерентные социальные группы. Ценности структуризируют дух, если ценностей нет, то идёт "война всех против всех".
Всё, лишённое ценностей и духа, распадается, а всё, обладающее этим, может структуризироваться. Но тогда это должно быть достаточно накалено и должно иметь возможность править бал хотя бы в вашей душе. Потому что, в противном случае, ценности не объединяют, а становятся только веригами и превращают даже ядро этого большинства в доходяг, малоэффективных доходяг. В части регрессирующего процесса.
Итак, вот это вместе:
- инвентаризация своих возможностей и их наращивание;
- социальная структуризация (через ценности и всё остальное) как основа для структуризации политической;
- контррегресс
– это всё вместе и есть катакомбы.
Задача катакомб не в том, чтобы зарыться в нору. Не зарыться в нору, не убежать от действительности, не уподобиться сектантам. А осуществить действия по трём вышеуказанным направлениям: инвентаризация и наращивание [своих возможностей]; социальная структуризация как основа для политической; контррегресс – вот это и значит "строить катакомбы".
Быть умнее и активнее оппонента.
Быть сплочённее и солидарнее оппонента.
Быть реально способными к восхождению в условиях, когда оппонент нисходит, деградирует вместе с теми, кого он обрекает на деградацию.
Это вместе и есть катакомбы.
Ещё раз повторяю: дело не в том, чтобы зарыться в нору, не в том, чтобы убежать от действительности, не в том, чтобы в деревне начать копать картошку, не в том, чтобы уподобиться секте. А в том, чтобы быть активнее и умнее оппонента, быть сплочённее и солидарнее оппонента, и быть реально способными к этому самому восхождению – хотя бы в ядре. Тогда потянется и периферия.
Конкуренция – это всегда конкуренция организованностей. Борьба как крайняя форма конкуренции – это борьба между различными типами эффективной сложности, то есть организованности. Всё, что можно противопоставить слабо, плохо, деструктивно организованному (прошу прощения за эту, казалось бы, парадоксальную, но очень отвечающую нашей действительности формулу)… Что может всему этому противостоять? Только эффективная сложность. Наращивание этой эффективной сложности в создаваемых социальных структурах. И параллельное превращение социальных структур в структуры политические.
Но пока нет социальных процессов в этом направлении, не будет политических. 20 лет пробовали создать их без этой социальной структуризации – что получили? Грустно перечислять, что именно. Власть меньшинства держится на беспомощности большинства. На бессмысленности, а в чём-то и провокативности создаваемых для противодействия меньшинству политических субъектов. На социальной аморфности, которая нарастает за счёт усилий этого меньшинства. Значит, этим усилиям что-то должно быть противопоставлено.
Вот что значит катакомбы. Создавать формы более сложные и эффективные, чем твой противник, и задействовать эти формы – каждый день, каждый час. Если суть заключается в том, чтобы Вселенная, в конце концов, двигалась после первого взрыва от совсем элементарных частиц (нейтронов) к атомам, потом к молекулам и всему остальному, к жизни и к человеку, то бросить процесс назад – это значит двигаться к примитивному. А бороться с брошенным назад процессом – это снова карабкаться по лестнице сложностей, вперёд, вперёд и вперёд! Да, сбросили. И, к сожалению, отнюдь не только огромное большинство, но и тех, кто поддался на многие соблазны. Да, сбросили. Вот теперь надо найти в себе силы и в самих себе запустить обратный процесс. Ведь не зря было сказано: "Спаси себя – и вокруг тебя спасутся тысячи". Спасти себя – в том смысле, в каком я это понимаю, – это значит двинуться вперёд, в сторону этого усложнения. Заставить себя двигаться туда вопреки процессам, которые требуют обратного.
Я не буду каждый раз зачитывать Фромма. Но я напоминаю, что там говорилось о социальном характере и том, что когда доминирующий социальный характер сформировался, и это деструктивный социальный характер, то все остальные боятся проявить что-нибудь, кроме этого характера. Они боятся быть другими. Они чувствуют себя маргиналами.
И для того, чтобы не почувствовать себя маргиналами, нужно место, пространство формирования альтернативных мощных социальных характеров. Не тех, которые приводят вот к этому ужасу, который мы имеем, а обратных.
Но их просто так не сформируешь. Если два часа вечером формировать в себе обратный характер, а весь рабочий день и оставшееся время, когда надо искать побочные к работе промыслы, формировать основной характер, то, извините, и будет формироваться основной. И в этом смысле бытие определяет сознание. Не до конца, но определяет.
А значит, нужно искать альтернативное бытие. И абсолютно не обязательно в деревнях, копая картошку. Но как-то его надо искать!
Альтернативную коллективность. Жизнь вместе с другими, такими, как ты. Да, жизнь. А не только собирание на политические собрания раз в месяц.
Социальную жизнь. Это безумно важно, и это делалось в истории человечества много раз. В Латинской Америке (где всё-таки, казалось бы, актив социального большинства находится на более низкой степени образованности, и у него не тот социальный опыт, что в России) нашли такие формы, какие здесь не находят, в том числе, и простейшие.
Когда Кавальо в Аргентине (это такой аргентинский Гайдар) забабахал реформы, при которых всё начало сыпаться, люди стали сами выпускать себе социальные сертификаты. Нет денег – что делать? Я прихожу к тебе и весь вечер у тебя няней. Мне подписывается социальный сертификат. Я могу отдать его кому-то другому, этот другой помоет у меня окна. Примитивная форма? Примитивная. Но люди стали создавать какие-то формы жизни. Они стали собираться вместе для сохранения своих форм культуры, своих ценностей.
Праздники... Все ли справляют те праздники, которые они же сами любят, если они причастны к определённой исторической линии? Справляют ли они их, и насколько эффективно они их справляют, то есть вместе с кем? Если они их справляют вместе с кем-то, то у них уже есть катакомбы. Потому что завтра эти праздники, как вы знаете, будут аннулированы. А кто-то предлагает их и запретить.
Типичная катакомбная ситуация, отдающая, в условиях реформы образования, только анекдотом. "Все спецслужбы страны после длительных усилий и талантливых осуществлений спецмероприятий, наконец, докопались до главной преступной подпольной группы, которая слушала Моцарта и читала Толстого". Анекдот анекдотом, а не к этому ли идёт дело?
Итак, в каких случаях всё это может быть эффективно? Если у этого есть собирающее начало. Смысловое начало. Но каким образом через такую тьму времён пробиться к смыслу, к этому собирающему началу?
Через философию.
И здесь опять надо бы почитать Ленина, потому что Ленин – человек в этом смысле просто гениальный. Его фраза о том, что никакая наука, никакой естественный материализм людей ничего нам не даст, если не будет философии, что в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нанесла нам поражение… Вот так и сказано: в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нас разгромила (это сказано уже после взятия власти)... Это надо быть очень незаурядным человеком! И, к сожалению, не обеспечившим главного – того, чтобы на место этого всего через 40-50 лет не пришли люди настолько заурядные, что им эта философия была не только не нужна – их от неё тошнило. И тогда буржуазия нанесла поражение. Не только по этой, но и по этой причине.
Итак, нам нужна эта самая философия. А главный философский вопрос, который является одновременно политическим, прост и поразительно соотносится с нашей передачей: в чём суть времени? Мы все назвали передачу "Сутью времени". Так в чём эта суть?
Суть времени, и этому были посвящены предыдущие 5 передач, заключается в том, что завершается одна эпоха – эпоха А, эпоха модерна, содержание которой модерн, и начинается другая эпоха – эпоха Б .
Итак, была эпоха А, и длилась она очень долго. Теперь наступает эпоха Б. Мы все с вами находимся на этом маленьком мостике между двумя эпохами ("Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые"). Но в чём же содержание "эпохи А" и "эпохи Б"?
Содержание "эпоха А" – модерн не просто в том смысле, в котором модерн существует и сейчас – на Востоке. Но он там существует, как один из проектов. А в "эпоху А" модерн был монопроектом: есть только модерн – и ничего больше.
В гигантскую эпоху, на протяжении пятисот лет люди твёрдо верили в то, что, раньше или позже, каждый народ земли, каждый человек пройдёт путём модерна – пусть с учётом своей национальной специфики, своих культурных особенностей, но пройдёт этим путём. И, рано или поздно, доразовьётся до некого социального и интеллектуального, политического, культурного блага. Он разовьётся до этой степени. Тогда, возможно, человечество станет единым.
Да, в этом не было подлинной универсальности. Её место занимала нивелировка всех до некоторых норм модерна. Но в этом была всеобщесть. И эта эпоха длилась 500 лет – до какого-нибудь 1960-го, условно говоря, года. С 1560-го и чуть не с 1460-го – до 1960-го. Вот эти 500 лет длилась эта эпоха.
Буржуазия зарождалась, оформлялась. Она победила в Великой французской революции и серии буржуазных революций, прокатившихся по миру (Англия, Америка и так далее). Она утвердила эту монопроектность. Она пошла двигаться этим путём. Довольно быстро стала загнивать. И если бы не советский проект, который подпёр её с другой стороны (с одной стороны, была балка модерна; с другой стороны, её стала подпирать балка советского альтернативного проекта), – она бы рухнула уже в конце XIX– начале ХХ века, после Первой мировой войны. И это и был фашизм – как попытка буржуазии продлить себя за пределы проекта "Модерн", угасающего проекта. Но советский проект подпёр эту балку модерна. И когда сбили советскую балку – начала рушиться сама эта балка модерна, и мы сейчас это наблюдаем. Это и есть переход из "эпохи А" в "эпоху Б".
Итак, эпоха А – это монопроектность модерна со всеми его принципами, а эпоха Б – это полипроектность, когда есть проекты: модерн, контрмодерн, постмодерн, и они каким-то образом соотносятся друг с другом.
Повторяю ещё раз.
Эпоха А – это когда есть модерн и ничего больше.
Эпоха Б – это когда есть вот такой вот квадратик, поделённый на 4 части В одной части постмодерн, в другой контрмодерн, в третьей модерн. При этом постмодерн и контрмодерн у нас на глазах (в этом египетский опыт!) начинают объединяться и создавать "мировую деревню" и "мировой город" с тем, чтобы атаковать модерн, перемещающийся только на Восток.
Если бы существовала эта схема, то миру наступила бы хана. Человечеству наступила бы хана. И схема эта иллюстрирует одно: капитализм, продлевая себя за модерн, продлевая своё господство за его пределы, всё равно превращается в фашизм, гностицизм, в демонтаж единства рода человеческого, он ничего другого сделать не может. В пределах этих трёх проектов не может происходить ничего!
А России, которой в рамках "эпохи А" – "модерн и ничего больше" – было место (она могла и сейчас понемножку шевелиться в сторону модернизации), в рамках этой трёхчленки места нет.
Потому что модерн этого типа существует только на Востоке (здесь много бедного, молодого, дисциплинированного населения).
В контрмодерне России тоже места нет – это ужасное место, если оно и есть.
В постмодерне ей явно нет места.
Ей никакого нет места! И мы это уже обсуждали. Но даже если бы ей было в этом место, всё равно – это мир ужаса. Это социальный, политический, геополитический, метафизический ад. О чём тоже говорит Фромм: мир, в котором любовь уже не преодолевает отчуждения, это ад по христианскому определению.
Но в том-то и дело, что есть четвёртый проект! Что кроме постмодерна, контрмодерна и модерна есть четвёртый проект.
Назовём его "сверхмодерн". И дальше, уже в следующем разговоре, обсудим, что это такое. Пока же скажем, что этот четвёртый проект, проект "Сверхмодерн", включает в себя нечто новое, чего ни в каком коммунизме не было:
- нечто отброшенное из коммунизма и советскости ещё в советскую эпоху. Отброшенные куски;
- нечто скомпрометированное в постсоветскую эпоху и теперь постепенно оправдываемое. Это и есть основное;
- нечто, не введённое в систему (советскую, коммунистическую) ни в советскую эпоху, ни в постсоветскую. Ни при Ленине, ни при Сталине, ни при Хрущёве и прочих, ни потом.
Вот это – столбы. Два маленьких столбика ("отброшенное" и "не введённое") и один здоровый ("существующее") являются фундаментом проекта "Сверхмодерн". Это посткапитализм, в любом случае. Это посткапиталистические перспективы, о которых говорили давно, как бы их ни называли: "эпоха когнитариата", "информационное общество", "меритократическое общество"… Но это уже не капитализм.
Капитализм кончается, он умирает. Нет капиталистических семей, передающих наследство по-настоящему, как общее дело. Как передавала когда-то семья Рокфеллера и другие семьи. Нет этики капиталистической. Много чего нет.
Итак, капитализм умирает, возникает посткапитализм. И это и есть четвёртый проект – сверхмодерн. И он удивительно созвучен тому, что делалось в советское время. Я снова говорю о том, что именно обрушение советской балки завалило всемирный модерн. С 1991 по 2001 год. Десять лет на это понадобилось, и это было сделано.
Теперь – что нам нужно вместе?
Нам нужен проект как цель. Если четвёртый проект существует, то нам нужен этот проект. И программа "Суть времени" должна собрать тех, кому нужен этот проект как цель.
Нужен субъект, как тот, кто реализует этот проект, – высоко организованная социальная группа, которая объединена идеалами, ценностями и целями данного проекта.
Нужна технология (как будет реализован этот четвёртый проект).
Нужны ресурсы (за счёт чего это будет реализовано? За счёт чего будут созданы те или иные инструменты реализации этого?)
И нужен человеческий материал.
Нельзя создать самолёт из глины. Но если это глинозём, и ты выплавишь алюминий, то ты создашь из него самолёт любого качества. Глинозём есть, алюминия очень мало для самолётов. И это пятиединство: цель (проект); субъект – тот, кто это делает; технология; ресурсы; материал.
Теперь возникает вопрос: "Но что же делать? За работу! Если есть проект, то давайте обсуждать его".
Но мало обсуждать его. Ну, поймите же, что мало. Потому что проект – это великая цель, воодушевляющая людей, глубоко мотивирующая их на действия, трансформирующая их человеческую природу. А стратегической, идеальной цели вообще не может быть, если нет Идеального. Цель рождается только в рамках такого Идеального, которое действительно функционирует в человеческом сознании, мобилизует его.
Если повреждено Идеальное (а в этом и была цель перестройки, регресса, вот этой чечевичной похлёбки и всего прочего), то цель вроде как умом понимается, а человека по-настоящему не мобилизует.
Задача противника – обрушение Идеального вообще. Он этим и занялся, он не только советское Идеальное рушил. Он рушил Идеальное вообще. По крайней мере, он хотел лишить его мобилизующей силы. Если Козырев прямо сказал: "Обсуждали национальную идею, потом решили: какая ни будет, начнётся это чёртово воодушевление, зачем оно нужно? И решили: пусть деньги будут национальной идеей..." Я ж цитирую! На Совете безопасности, при Ельцине, решили, что деньги должны быть национальной идеей. Прямая формула криминального государства: Золотой Телец, город Жёлтого Дъявола. Проклинали-проклинали, потом сами решили строить.
Итак, если не будет восстановлена мобилизующая сила Идеального, то все наши проекты – это игрушки, и ничего больше. Значит, перед нами стоит триединая задача.
Мы должны обсуждать действительность. Всё глубже и глубже сверять её с нашим понятийным аппаратом. Всё глубже и глубже понимать, как работает этот понятийный аппарат. Это и есть политическая философия, переходящая в политику.
Второе. Это должно быть освоено и проработано группами на местах. Те, кто у нас достаточно любят и большевиков, и всё прочее, никак не понимают, что без этапа марксистских кружков [не обойтись]. Я не говорю, что нужно снова Маркса изучать. Я уже сказал, что Маркс во многих пунктах оказался неполон… скажем, не неправ… но он не мог до конца ощутить масштабы зла, которое может развернуться в мире, и изощрённость этого зла. Значит, вот этот теоретический аппарат изучается в кружках. И это кружковый этап создания политического и социального субъекта. Если этот этап не пройти, вообще ничего не будет. Не будет и всё.
И, наконец, политический вопрос, о котором мы много спорим, может, не понимаем друг друга. Мне говорят: "Так чего же, не протестовать против ЖКХ, против плохого образования?"
Почему? Почему не протестовать? Речь идёт совершенно о другом. Речь идёт о том, что, действуя подобным образом, мы не можем потерять государство. Потому что мы потеряем Родину. Государство – это средство, с помощью которого народ длит и развивает своё историческое предназначение. Только поняв это историческое предназначение до конца и приведя себя снова в состояние, когда твоё Идеальное может быть подчинено этому историческому предназначению, можно стать народом. Но без государства русский народ не может – причём в большей степени, чем любой другой. Ну, не может он без него, он это чувствует.
Значит, государство потерять нельзя. Нельзя, чтобы обрушение политической системы и даже обрушение государства (которое само по себе, подчёркиваю, лишь средство) привело к обрушению Родины и народа. К окончательному прекращению исторического существования.
И вот здесь я опять возвращаюсь к "Гамлету", потому что, с моей точки зрения, это политическое пособие для тех, кто идёт достаточно глубоко. Вопрос не только в "цепи времён". Вопрос в великой фразе, которую Призрак сказал Гамлету: "Не посягай на мать".
Я убеждён, что Призрак Отца имел в виду именно Родину-мать по большому счёту. "Не посягай на неё, даже если ты понимаешь, что она пала. Даже если ты понимаешь, что она существует в прискорбном состоянии, – не смей на неё посягать". Не система, не государство, а Родина. История, судьба, народ, собор как единство живых и мёртвых, без которого мы "трава", мы ничто, мы люди со сломанными хребтами. Вот на это посягнуть нельзя.
Смотрите пристальнее, кто на это посягает, – в том числе и объединяясь с подонками из меньшинства, которое явно презирает всё, что связано с исторической судьбой Родины. А кто пытается выстраивать нечто, не посягая на Мать. И это вовсе не значит, что он отказывается от борьбы и уводит куда-то в сторону, в какие-то сектантские радения.
Не будет борьбы без тех условий, которые я в очередной раз оговариваю. И я буду оговаривать их снова и снова, потому что это всё должно быть создано.
Теперь вопрос практики, очень короткий. Как вы думаете, если бы в передачах типа "Суд времени" или в "Поединке" (просто фантастический сон… представим себе – это "идеальный эксперимент", как говорил Эйнштейн, фантазия… пофантазируем…) вдруг стало понятно, что счётчик накручивает 5 миллионов голосов… 5 миллионов голосов или 10… Как вы думаете, это бы тоже не имело никаких результатов самого прямого характера?
Суть-то заключается в том, что проект, который длился 20 лет и назывался "построение капитализма в России", уж точно умирает. Просто люди не хотят видеть, что он умирает, но он же умирает! И все эти неврозы по поводу того, как мы хорошо развиваемся, встаём с колен и так далее – просто попытка заговорить боль того, что уж он умирает точно и не может не умирать.
Потому что он был запрограммирован своим генезисом на смерть.
Нельзя было из преступников создавать класс, а потом рассчитывать, что этот класс спасёт страну. Так не делают.
Нельзя было использовать те технологии "спасения", которые были использованы. Так не делают.
Нельзя всё время работать на регресс и говорить, что ты спасатель. Так не делают. Гайдар когда-то всё апеллировал к Стругацким и говорил, что он "прогрессор", а на самом деле он типичный регрессор. И все рядом с ним регрессоры.
Нельзя обращаться к регрессорам, если ты хочешь прогресса. Так не делают.
Итак, если бы такие результаты вдруг возникли, – как вы думаете, это не поставило бы ещё дополнительный акцент в вопросе о том, что проект мёртв? Поставило бы. Но этого не было.
Если бы началось формирование широкой социальной ткани, – это, само по себе, не повлияло бы на ситуацию? Сейчас ситуация такая, что "Апрельские тезисы" Ленина вполне правомочны. Вы помните, что он в них говорил? В них говорилось о том, что ситуация складывается такая, что давление правильно организованного большинства на меньшинство может повернуть все процессы, включая исторический, в нужном направлении – абсолютно не способами использования насилия, а другими способами. Потому что исторически ситуация складывается так.
В пьесе Ромена Роллана "Четырнадцатое июля" комендант Бастилии говорит: "Никто не может взять штурмом Бастилию". На что революционер отвечает: "Вы её сами сдадите". "Кто, - говорит комендант, - сдаст Бастилию?" Он отвечает: "Ваша нечистая совесть".
Ситуация сейчас очень своеобразная. Но ведь нет форм социальной активности и той степени самоорганизации, когда мы можем говорить о чём-то подобном. Значит, эти формы надо создавать.
Поэтому давайте не будем рассуждать в организационном плане о каких-то совершенно химерических вопросах, а давайте создадим виртуальный клуб "Суть времени". Из любого количества членов. Судя по количеству слушающих [эту программу] людей, это могут десятки тысяч. Может, это будут тысячи… я не знаю… наоборот, сотни тысяч. Создадим этот клуб. Потом сделаем то, что делают все интернетчики: постараемся хотя бы по регионам, по локальным территориям, собраться и посмотреть друг другу в лицо. И я готов приезжать на эти собрания.
Потому что большое количество людей в Москве просто не соберёшь. Где их надо собирать – на стадионе, в палатках? Незнакомых людей? И что это будет? Вы же понимаете, что это будет. А вот на такие небольшие собрания в разные точки я буду приезжать. А главное заключается не в том, что я буду приезжать. Главное заключается в том, что люди будут узнавать друг друга и создавать более плотные формы социальной общности.
Давайте для начала создадим виртуальный клуб без всяких обязательств. И дальше структурируем это, повторяю, по территориям. И встретимся – facetoface– не только через интернетные ники. Почтовый ящик для сбора активистов: eot@eot.su
Присылайте свои данные в виде ников и номеров ваших регионов так, чтобы мы могли что-то вам сообщить. Мы постараемся понять, сколько в каком регионе есть людей, которые хотели бы создать такой виртуальный клуб "Суть времени" для обсуждения четвёртого проекта. Я буду его продолжать обсуждать в следующих телевизионных выступлениях в рамках данного телепроекта. Не знаю, не хочу их [выступления] никак называть… лекции… проповеди… уж не знаю, что… интеллектуальные посиделки… всё не очень точно.
Дальше давайте действовать ещё и таким способом. Давайте сделаем первый шаг – и посмотрим, что будет. А потом ещё один. И ещё один. И тогда, может быть, в совокупности этих шагов у нас действительно что-то сформируется. Что-то? субъект под четвёртый проект. Под то, чтобы его не только доосмыслить, доразработать, но и довести до состояния, в котором его можно пропагандировать.
Этот субъект – обладающий определёнными ресурсами (в виде телепрограмм, ещё чего-то), обладающий определёнными технологиями саморазвёртывания (назовите их "катакомбы", как угодно ещё), не только обладающий данным ему человеческим материалом, но и способный преобразовывать этот материал – вполне может решить что-то в тот момент, когда на самом деле вопрос встанет ребром: или исторический конец России, или продолжение исторической жизни нашей страны.
Меня часто спрашивают: "Что такое метафизика? В какой степени и в какой мере она эквивалентна религии? А если религии, то какой религии?"
Я-то лично считаю, что метафизика – это не совсем и не вполне религия. Это некое ощущение загадки мироздания, которое сегодня очень созвучно современной науке, теории эволюции, теории усложнения всех форм материального мира, включая те формы, которые создались сразу после Большого взрыва и дальше наращивались. Наращивались ещё в пределах мира, в котором не было жизни, а потом в мире человеческом.
Если в живом мире подобного рода наращивание сложности форм – это эволюция, если в мире человеческом – это история, то в неживом мире… до конца нет ещё даже согласия, что же именно усложняют эти формы. Но все понимают, что они усложняются. Все понимают, что когда-то не было атомов, когда-то не было молекул, когда-то не было кристаллов, когда-то не было органических молекул и так далее. И во всём этом есть какая-то загадка, требующая своего строгого объяснения. Совершенно необязательно адресующая только к религиозному опыту. Есть какое-то пересечение между наукой и религией по вопросам о восхождении, об усложнении, о развитии и о метафизике развития.
Короче говоря, метафизика – это вещь как раз более пространная, чем религия. Люди могут не быть религиозными и иметь метафизику. Могут быть религиозными и, как ни странно, не иметь метафизики. Люди, причастные разным религиям, могут иметь одну метафизику. И, наоборот, люди, причастные одной религии, могут иметь разные метафизики.
Я мог бы много об этом говорить, но поскольку мы говорим о политике и о сути времени, то я вместо этого прочитаю короткое и ёмкое стихотворение Твардовского, в котором всё пронизано метафизикой. И о котором нельзя сказать, что тут вот такая религия или другая. И это стихотворение имеет прямое отношение к сути нашей передачи.
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
До той поры в душевной глубине
Мы не прощались так бесповоротно.
Мы были с ними как бы наравне,
И разделял нас только лист учетный.
Мы с ними шли дорогою войны
В едином братстве воинском до срока,
Суровой славой их озарены,
От их судьбы всегда неподалеку.
И только здесь, в особый этот миг,
Исполненный величья и печали,
Мы отделялись навсегда от них:
Нас эти залпы с ними разлучали.
Внушала нам стволов ревущих сталь,
Что нам уже не числиться в потерях.
И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,
Заполненный товарищами берег.
И, чуя там сквозь толщу дней и лет,
Как нас уносят этих залпов волны,
Они рукой махнуть не смеют вслед,
Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.
Вот так, судьбой своею смущены,
Прощались мы на празднике с друзьями.
И с теми, что в последний день войны
Еще в строю стояли вместе с нами;
И с теми, что ее великий путь
Пройти смогли едва наполовину;
И с теми, чьи могилы где-нибудь
Еще у Волги обтекали глиной;
И с теми, что под самою Москвой
В снегах глубоких заняли постели,
В ее предместьях на передовой
Зимою сорок первого;
И с теми,
Что, умирая, даже не могли
Рассчитывать на святость их покоя
Последнего, под холмиком земли,
Насыпанном нечуждою рукою.
Со всеми – пусть не равен их удел, –
Кто перед смертью вышел в генералы,
А кто в сержанты выйти не успел –
Такой был срок ему отпущен малый.
Со всеми, отошедшими от нас,
Причастными одной великой сени
Знамен, склоненных, как велит приказ, –
Со всеми, до единого со всеми
Простились мы.
И смолкнул гул пальбы,
И время шло. И с той поры над ними
Березы, вербы, клены и дубы
В который раз листву свою сменили.
Но вновь и вновь появится листва,
И наши дети вырастут и внуки,
А гром пальбы в любые торжества
Напомнит нам о той большой разлуке.
И не за тем, что уговор храним,
Что память полагается такая,
И не за тем, нет, не за тем одним,
Что ветры войн шумят не утихая.
И нам уроки мужества даны
В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.
Нет, даже если б жертвы той войны
Последними на этом свете были, –
Смогли б ли мы, оставив их вдали,
Прожить без них в своем отдельном счастье,
Глазами их не видеть их земли
И слухом их не слышать мир отчасти?
И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,
В конце концов, у смертного порога,
В себе самих не угадать себе
Их одобренья или их упрека!
Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?
Нет. Не избыть нам связи обоюдной.
Не мертвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.
Твардовский здесь в художественной форме говорит об эгрегоре. О царстве мёртвых, которые живут в наших сердцах. О единстве эгрегора и живущих ныне на земле. О том, что собор есть единство живых и мёртвых. И только собор есть высшее выражение народа. Он говорит о многом – и о сути времени. Помните, я уже читал эти строки: "И время шло".
Метафизика как раз и выражает суть времени. Она говорит о том, что именно нас объединяет, каким образом связываются времена, и какую роль в этом объединении времён, в связи времён, играют наши мёртвые и любимые.
"Гамлет" – это таинственное произведение, там есть много тайн. Но одна из этих тайн, как мне кажется, состоит в том, что он просто очень любил отца. Вот все ставят разных "Гамлетов". Ни в одном из этих Гамлетов нет того, что мне представляется главным. Он просто очень любил отца, был с ним связан и связан по-настоящему. И в этом расшифровка очень много из того, что он делал.
Ну, а теперь вернёмся от Гамлета, Твардовского, единства живых и мёртвых и всех прочих, я убеждён, основополагающих, краеугольных вещей – к тому, что называется политикой.
Понимая, что какие-то мысли схватываются аудиторией до конца, а какие-то не до конца, в той или иной степени, – я позволю себе сейчас применить несколько новых формул. Я не буду только рисовать каляки-маляки, я приведу некоторые свои мысли в соответствие с аналитическими иероглифами. И эти иероглифы не только буду разрисовывать, но и показывать аудитории с тем, чтобы в чём-то было легче, графичнее, яснее и понятнее, о чём я говорю. Мне кажется, что такая окончательная ясность – не вообще некоторый оставшийся эмоциональный фон, не обсуждение некоторых отдельных мыслей, а уяснение всей логики как единого мегаиероглифа – безумно важно, коль скоро мы хотим, чтобы эти беседы (лекции… не знаю, как их ещё назвать… исповеди... проповеди, как некоторые говорят) имели максимальный эффект. А если за что-то стоит бороться, то только за этот эффект – иначе зачем всё это произносить?
Итак, что стало вдруг ясно в предыдущей передаче – "Суд времени"? И отчего все наши сторонники и мы сами возликовали?
Стало ясно, что есть общество.
И что в этом обществе есть меньшинство (такое совсем, совсем, совсем маленькое меньшинство) и есть большинство, причём огромное. И что это большинство патриотично, поддерживает советские ценности, поддерживает единый тезис о величии нашей истории, ориентировано державно, ориентировано историофильски, а не историофобски, – так, наверное, будет сказать точнее всего. Это наше, наше большинство. И что оно не только наше, но оно и большинство. Что не каждый сидит в своём углу и страдает по советским и в целом по историофильским ценностям, а в это время вокруг клубится совсем другая, безумная жизнь. А на самом деле каждый сидит в своём углу и страдает, а потом оказывается в какой-то момент, что этих "каждых" – "до и больше". И что они-то и слагают это наше большинство.
Итак, есть это большинство, иногда выражаемое цифрой 85%, иногда выражаемое цифрой 97%. И есть меньшинство. Что в ответ на данный тезис, обнаруженный в передачах "Суд времени" и подтверждённый многими другими данными, сказало меньшинство?
Меньшинство сказало, что "во-первых, это просто не так. Подумаешь, какие-то там телевизионные передачи! Подумаешь, какой-то там телевизионный актив! Это не страна, это не общество – это малые сегменты, а, может, вообще какие-то группы сумасшедших, которые по многу раз голосуют. А во-вторых, – сказало оно, – даже если это так, то это большинство – это невменяемый охлос, упыри, идиоты". Сравни: "Россия, ты одурела", сказанное Юрием Корякиным после победы Жириновского в 1993 году на парламентских выборах.
Ну, сказало меньшинство, что это не так, что речь идёт о каком-то таком телевизионном шоу-тренде, а вовсе не о большом нарративе и мега-тенденции… Но вскоре выясняется, что это всё-таки так, потому что это подтверждается другими передачами, с другим телевизионным охватом, ростом рейтинга этих передач, очень многими данными. И что это вовсе даже и не может быть иначе, потому что до 95% наших сограждан от преобразований последних 20-ти лет не получили ничего, вообще ничего. Около 20% этих сограждан голодает, ещё 30-40% не могут приехать из Томска в Омск, а не то, что выехать за рубеж. И тогда получается, что вообще непонятно, что они получили.
Мобильные телефоны? Но вот я был в Гималаях, на высоте около 5000 метров. Там такие есть речки, плоскогорья, небольшие участки плодородной земли. И вот там я видел женщину вполне традиционного обличья, которая распахивала огород на буйволе – и говорила по мобильному телефону… В Африке есть много таких мобильных телефонов. И что же, всё, что получило население от этих преобразований, длящихся 20 лет, – это мобильные телефоны? Так они есть везде! И вообще, нужно ли было огород городить, чтобы получить мобильные телефоны? Из страны вывезено 2 триллиона долларов. Сколько можно было купить на эти деньги мобильных телефонов, если речь была бы только об этом. Говорилось же о чём-то другом. А в смысле этого "другого" не получено ничего.
Поэтому, во-первых, имеет место это большинство. И это макропроцесс, большой нарратив и что угодно, а не телевизионный микро-тренд. Ну, зачем голову себе дурить? Это же проявится очень быстро.
И, во-вторых, просто не мог не иметь место этот феномен. Он обязательно должен был существовать, ибо он коренится в сути произошедшего у нас в стране.
Итак, через какое-то время меньшинство понимает, что это всё действительно, увы, случилось, и что оно, меньшинство, является меньшинством – абсолютным, тающим меньшинством, составляющим то ли 5, толи 7, толи 8%, но даже не 25 (как иногда в счастливых снах снится некоторым либералам, которые таким образом пытаются интерпретировать телевизионные результаты).
Дальше. Когда меньшинство это уясняет (а оно уясняет это довольно быстро), что оно тогда говорит? Оно говорит: "Ах, это так? Ну, тогда, если этот так, если всё благо, которое вам принесли, всю правду, все наши изыски вы не принимаете, то не мы плохие, потому что мы не можем до вас это донести, а плохие вы, чёртово быдло, упыри, охлос. И, раз так, то, то, то…" Мы спрашиваем: "Ну, так что? То что?"
Ответ, более или менее явный, таков: "А раз так, то мы, даже будучи в меньшинстве, останемся у власти, ибо мы – просвещённое, продвинутое меньшинство. И наша просвещённость и продвинутость даёт нам на это право. А также даёт нам на это право ваша дикость и непродвинутость, как большинства"
Итак, меньшинство – это продвинутое, просвещённое меньшинство, властвующее над отсталым большинством. Теперь мы спрашиваем спокойно это меньшинство и самих себя, а также всех, кого это интересует: "Как это называется? Вот это всё вместе – как называется? Когда есть просвещённое, продвинутое меньшинство, властвующее над отсталым и идиотическим большинством – как это называется?" Ась? Не слышу!
Называется это "диктатура", правильно? Это называется диктатура. И никак иначе. Это абсолютно точное политическое определение.
Но – первое – надо это слово назвать. Его надо выговорить и не подавиться. Ну, скажите: "Да, наша власть будет диктаторской, а наш диктатор – вот он". Покажите пальцем, кто.
Второе. Это же надо осуществить, обзаведясь, во-первых, идеологией, легитимирующей каким-то образом такую ситуацию, потому что на штыках и вправду не усидишь; а, во-вторых, репрессивным адекватным аппаратом, который будет мобилизован, в том числе и через эту идеологию, а также иначе.
Но ведь меньшинство не хочет никакого репрессивного аппарата, потому что оно его боится больше, чем большинства. Оно несколько раз им обзаводилось – в варианте Коржакова, Лебедя и в конечном итоге Путина. И несколько раз получало от него в лоб. Поэтому оно теперь его не хочет. Потому что оно понимает, что как только оно им обзаведётся, этот репрессивный аппарат это меньшинство и съест. А, кроме того, меньшинство не хочет никакой идеологии, которая бы ещё мобилизовала как какую-то социальную базу опоры, так и аппарат. Потому что оно в этой идеологии теряет свои прелестные словеса, свой либерально-космополитический флёр, который она ценит гораздо больше, чем какие-то там методы удержания чего-то репрессивными способами. Даже если удерживаются твои позиции в обществе.
Третье, но очень важное, с чего я начал, – оно [меньшинство] даже слово "диктатура" произнести не хочет, потому что сразу же всё умрёт. Тогда возникает вопрос: а что делать? "Мы не говорим, что мы диктатура, а, напротив, говорим, что у нас наращиваются демократические процессы"... Но демократические процессы приводят к власти большинство. А большинство – "отсталое" и является "охлосом", "упырями" и всем прочим. "Мы не обзаводимся идеологией, расширяющей нашу социальную базу, а также мобилизующей репрессивный аппарат. Мы не приводим этот репрессивный аппарат в действия, известные по явлению, именуемому "диктатура". И мы не говорим, что мы – диктатура".
Так что же "мы" делает? И почему это делаемое даёт [меньшинству] какие-то гарантии на сохранение властных или квазивластных позиций? Почему "мы" рассчитывает на продление своего всевластия в условиях, когда все эти обязательные пункты, мною выше перечисленные, не только не выполняются, но выполняются, как говорят в математике и физике, "с точностью до наоборот". Делается прямо противоположное – "демократизация нон-стоп" с лицом то ли Юргенса, то ли каким-то другим.
"Во-первых, – говорит в таких случаях меньшинство (говорит в режиме внутреннего монолога, самим себе, иносказательно, за некой завесой недомолвок), – большинство нужно, когда надо брать власть. Вот когда мы брали власть 20 с лишним лет назад, мы говорили: "Мы большинство! Мы большинство! Ура-ура! Ура-ура!"
Было ли даже тогда большинство? Референдум вроде показывал что-то другое, но это отдельный разговор (я имею в виду референдум по сохранению СССР). Но они были большинством. В любом случае, они выводили какие-то массы на площадь, что-то клубилось. Ельцина избирали довольно демократическим путём президентом РСФСР, как вы помните. Это делало большинство. Не будем "выкидывать из песни" эти неприятные, но правдивые слова.
Итак, большинство нужно, когда власть берут. А когда её взяли, то зачем оно нужно? Оно уже не так и нужно, ибо замена ему – власть. "Сидим и не уходим, и попробуйте нас скиньте". Когда ты взял власть, у тебя огромное преимущество.
"А во-вторых, потому что большинство, – говорит меньшинство (иносказаниями, в режиме полуумолчания, но говорит), – не организовано в политическом смысле и бесструктурно в смысле социальном. Это аморфная масса, студень, слизь. И оттого, что оно большинство, – ничего не меняется. Находясь в этом состоянии, оно ничего не может. А мы, – говорит меньшинство, – всеми нашими потенциалами будем эту аморфность усиливать, наращивать. Мы будем наращивать энтропию, а не экстропию (не обратное начало). Мы будем энтропизировать все процессы, имея некие потенциалы. И в этом смысле большинство будет нарастать – и одновременно обретать всё большую аморфность, слизеподобность, дикость или какие-нибудь другие черты: апатичность или, наоборот, примитивность эмоциональных реакций. А мы этим всем будем управлять". Вот, что говорит меньшинство. "Раз вы бесструктурные и депрессивные, раз у вас хребет сломан, то и толку-то, что вас большинство!"
"А, в-третьих, – говорит меньшинство, – мы готовы гнобить большинство, гноить страну, длить регресс, уничтожая общество и даже принадлежащее нам государство, но продлевая своё квазивластное состояние. Мы, – говорит меньшинство, – на это готовы вопреки всему историческому опыту". Потому что правящий класс никогда не может наращивать энтропию в обществе, разлагать его, превращать его в аморфную слизь – ему это общество нужно для построения сильного государства. А сильное государство ему нужно, потому что правящий класс данной страны должен выдерживать конкуренцию с другими правящими классами. Поэтому он не может иметь дистрофичного солдата, не может иметь неграмотного, пьяного рабочего. Ему нужен сильный образованный рабочий, ему нужен сильный солдат. И в этом смысл марксовской формулы, что капитал сам создаёт своего могильщика.
К формуле (она совершенно справедлива) должен быть добавлен один пункт. Капитал, участвующий в исторической конкуренции и двигающийся в восходящем потоке истории, рождает своего могильщика. Но если капитал понимает это – грубо говоря, читает Маркса и понимает, что там написано, – то он же может, почесав репу, сказать себе: "А зачем нам двигаться в восходящем потоке истории, зачем нам создавать своего могильщика, если мы можем управлять регрессом, поворачивать вспять историческое время, подавлять общественные потенциалы, обыдливать общество, работать не как собиратели, а как деструкторы, рассыпатели, и этим способом продлевать своё историческое время?" Вот в чём, между прочим, суть этого времени, и почему к нему вполне можно адресовать великие слова: "Ваше время и власть тьмы". Вот чем занято меньшинство.
А чем занято большинство? Оно радуется, обнаружив, что оно большинство. Оно ликует по этому поводу. Говорит: "Мы-то думали, что мы – меньшинство, мы жались каждый по своей квартирке, [потому] что нас так мало. А нас на самом деле – о-го-го сколько! Так надо что-то делать!"
Это правомочная радость, правомерная, правильная, великая и справедливая. Не только потому, что вообще приятно существовать в большинстве (хотя когда у тебя есть правда, надо иметь силу воли и духа для того, чтобы существовать и в меньшинстве), но ещё и потому, что обнаруживается очень крупная истина, понимаете? Дело же не только в том, что людей много, и что они недовольны тем, чем обернулось двадцатилетие. Дело в другом.
Когда-то господин Ракитов (был такой советник у Ельцина) говорил о том, что "наша задача – сменить ядро цивилизации". Есть цивилизация (историко-культурная личность), а в ней есть ядро.
В этом ядре есть то, что называется "социокультурные коды" (примерно то же самое, что коды при компьютерном программировании или в генетике). Вот это ядро определяет тип личности. И господин Ракитов тогда сказал, что "наша задача (задача ельцинского процесса 1991-1999 годов) – сменить ядро исторической личности". Это [значит] сменить принципы функционирования языка, культуры, религии, менталитета, всего. Я-то тогда сказал (показывает фигу): "Вот тебе, а не смена ядра. Ничего этого не будет".
Понадобилось 20 лет радений меньшинства по измыванию над большинством, чтобы понять, что они его [ядро] царапнули, задели, что-то в этом ядре травмировали. Но нельзя ядро, существующее тысячелетиями, изменить за 20 лет! Это всё тот же народ по своим фундаментальным константам. Он как, в силу своих фундаментальных констант, поддержал советский строй и советский проект, он так, в силу этих же фундаментальных констант, сопротивляется любому их изменению. Их так изменить нельзя.
Его царапнули, задели… Великий испанский философ Мигель де Унамуно говорил, что есть интраистория и экстраистория – внутренняя и внешняя история, в сущности, ядро истории и её периферия.
На периферии-то похулиганили сильно и, может быть, что-нибудь травмировали и в ядре. Но ядро, конечно, не изменили. Мы всё те же. И нас большинство. Мы живём на этих просторах, мы понимаем примерно, как они устроены. Мы впитали в себя не только эти ландшафты, эту культуру, но мы впитали в себя ещё и этот дух, и эти представления о должном, и эти принципы поведения, эти принципы уважения к централизованной государственности. Потому что невозможно раскинуться на такую территорию и обладать такими параметрами – и не уважать всё это. Мы всё это вместе впитали и стоим на своём. И это обнаруживается, помимо всего прочего. И тут есть предмет для ликования.
Но всё это, как говорят математики, необходимо, но совершенно недостаточно. Это абсолютно необходимо и совершенно недостаточно.
Давайте разберёмся ещё раз, внимательно и спокойно, на что делает ставку меньшинство. На что оно делает ставку?
На свой властный – информационный(телевизионный, в том числе), экономический, политический, а в чём-то даже силовой – потенциал. Это первое.
На политическую неорганизованность и, что намного хуже, социальную бесструктурность ("сломаный хребет") большинства.
На допустимость для меньшинства(в силу его – не побоюсь всё-таки этого слова в самом обобщённом виде – антинациональности, или чуждости национальному духу, чуждости любви к Родине, государству, и чуждости даже идее того, что это государство является инструментом твоей силы как правящего класса… всё это чуждо, соответственно, возникает допустимость) и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства. Что, в принципе, ни одно восходящее государство, сколь угодно свирепое, себе позволить не может. Гитлер омерзителен, но он позволить себе регресса общества, которым он управляет, не может. Ибо это общество и это государство ему нужны для его зловещих целей. Здесь же возможен и допустим, а в каком-то смысле даже желателен именно регресс.
Причём информационные и прочие потенциалы применяются для растления, манипуляции, "аморфизации" (да простится мне это, не вполне общепринятое, слово), наращивания степени аморфности общества, которым меньшинство управляет.
Я не могу тут не вспомнить Достоевского: "Мы пустим пьянство, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве". Называлось это "Бесы". Проводились абсолютно ясные адресации, связанные с революционными движениями того времени. Но революционеры-то бесами не стали – всеобщее образование, индустриализация и всё прочее. А вот теперь наступает время, когда есть полное право говорить об этом. "Единственный обязательный предмет – физкультура. Да и то много. С кулаками будут кидаться на нас, поэтому можно и без физкультуры". Единственный предмет – правильное потребление водки и наркотиков. Обязательно. Всё остальное – факультатив, платите деньги.
Я снова говорю: почему этого не делает нормальная, сколь угодно свирепая, элита? Сколь угодно свирепая, подчёркиваю. Потому что государство нужно для выигрыша в конкуренции с другими элитами! А здесь это не нужно. Вот та тайна, которая маячит за фасадом происходящего, за всеми парадными утверждениями, и которую всё время пытаются скрыть.
Снова спрашиваю: на что делает меньшинство ставку? Три ставки, три. Внимание! Это очень важно сформулировать чётко и осознать в полной мере.
Ставка первая – на деградацию, регресс как средства продления своего псевдогосподства. Продление господства через ликвидацию объекта, по отношению к которому осуществляется господство.
Это и есть то, что я назвал "мутация", "паразитарность", "превращённая форма". Это свойство правящего класса.
Второе. Как только мы это обнаруживаем, мы спрашиваем себя: а не этим занимались смутировавшие группы советской элиты (или, как я это называю, "антиэлиты"), разрушая СССР? Не этим ли они занимались, по существу?
Ведь смысл того, что нужно было делать, заключался в том, что советскую систему надо было переместить с индустриальной базы опоры – на постиндустриальную. Если наука действительно становится непосредственной производительной силой, то технократия, интеллигенция в целом, – это уже не интеллигенция. А это новый класс – когнитариат. Значит, переместите базу опоры своей системы на новый класс, не забывая обо всём обществе и не прекращая опираться на рабочих и крестьян. Это можно было сделать. Переместите туда базу опоры – и система, немного трансформировавшись, заработает так, что весь мир ахнет! И вы увидите новое чудо.
"Да, – сказала смутировавшая часть номенклатуры, – ни фига себе, мы переместим базу опоры, система трансформируется, и нам в ней не будет места! Нетушки, не нужно нам никакого развития, если мы теряем место в процессе. Нам нужно сохранить место – любой ценой".
Я вновь напоминаю, как на одной из таких "элитных" посиделок, где я умею раздражать собеседников, я всё спрашивал: "Где модернизация, гады, где модернизация, что модернизировано? Если по факту через 20 лет говорят, что ничто не модернизировано, значит, модернизации нет. За 20 лет осуществлена демодернизация: заводы разрушены, образование стало хуже, интеллигенция живёт, как изгой, рабочий класс разрушается (мы гигантским трудом его создали в ускоренное время в 30-е годы)... Где модернизация?"
Наконец, один из участников этих посиделок разозлился (такой элитный парень) и сказал: "Вот, Кургинян ничего не понимает! Ещё нас учит, а сам идиот. Речь не шла о модернизации общества. Речь шла о модернизации элиты". Тогда я спросил: "За счёт чего?" И он мне ответил: "За счёт всего".
Один из сидевших на этих посиделках, более слабонервный вьюнош, вдруг крикнул: "Господа, будучи настолько либералами, можно же быть хоть чуть-чуть гуманистами!" Ему сказали: "Нельзя". И стали пить коньяк и пожирать икру после "круглого стола".
Итак, "за счёт всего". Удержание власти возможно за счёт всего, в том числе и за счёт поворота вспять исторического времени. Не этим занималась не только сегодняшняя псевдокапиталистическая субгруппа… не знаю, как назвать… класс… Боюсь, не могу так назвать, потому что уже говорил много раз, что класс определяется собственностью на орудия и средства производства, а фомка вряд ли является средством производства. Воровская фомка оным названа быть не может…
Значит, псевдокласс, супергруппа, не важно, вот эта группа, которая сейчас этим занимается, – не есть ли она наследник советской антиэлитной группы? Не делает ли она то же самое? А если делает то же самое, то ясно, чем это кончится. Она будет пытаться сохраняться, разрушая государство. Она и не может ничего другого сделать, ибо, если она поощряет регресс, она поощряет гниение, – и государство рухнет, раньше или позже. Значит, она продлевает себя за счёт разрушения государства. Понятно, чем это кончится.
У меня возникает вопрос: это одна и та же программа, которая таинственным способом передаётся от советской антиэлиты в постсоветскую? Или это одна и та же элита, исторически наследующая своим предшественникам в полной мере? В том числе, не только на уровне идей, программ, а на уровне реального элитного субстрата?
И, наконец, [третье]: мне бы хотелось знать, как это соотносится с мировыми процессами?
Ведь это очень важно. Это наше "ноу-хау"? Или мы опять "слабое звено" в некоем мировом процессе?
Перед тем, как обсудить все эти три вопроса, я ещё раз спрошу о другом. Если меньшинство делает ставку:
- на свой властный, информационный, политический, даже силовой потенциал;
- на политическую неорганизованность и социальную бесструктурность ("сломанный хребет") большинства;
- на допустимость и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства,
если оно применяет информационные и прочие потенциалы для растления, манипуляции, "аморфизации", то есть делает то, что в принципе в истории не делалось (сознательно, по крайней мере) на протяжении тысячелетий… Если меньшинство делает всё это и делает ставку на это, то на что должны делать ставку мы? Я спрашиваю всех собравшихся: на что в этом случае должны делать ставку мы?
Ну, понятно же, что (как говорили начальники – старшины, младшие лейтенанты – во время, когда я проходил сборы в Таманской дивизии) "разборка автомата Калашникова осуществляется определённым образом, а сборка осуществляется в обратном порядке". Так вот, мы должны действовать в обратном порядке.
То есть:
Если они хотят опереться на свой властный, информационный, экономический, политический потенциал, мы должны опереться на другой потенциал;
Если они хотят эскалировать политическую неорганизованность, социальную бесструктурность, мы должны структурировать общество. Структурировать его! В этом наша альтернатива нарастающей бесструктурности. Поймите, что она нарастает день ото дня. Значит, мы должны этому энтропийному процессу противопоставить негэнтропийный процесс, обратный процесс. Процесс социальной структуризации, а не только политической организации. Потому что можно 25 раз организовать всё политически, но если социально всё дезорганизовано, то все эти политические организации гроша ломаного не стоят и рухнут при первом испытании. Точнее, рассыплются в пыль, как они рассыпались уже неоднократно.
И, наконец, последнее. Если они делают ставку на допустимость и даже необходимость регресса во имя обуздания большинства, то мы должны делать ставку на контррегресс, на обратную тенденцию. У нас нет с вами восходящего исторического процесса, как данности. Мы не можем рассуждать в парадигме "могильщика". Потому что никто не делает "могильщика". "Могильщика" делают только в восходящих, повторяю, исторических условиях, а их явно нет. Явно нет. В этом гигантская новизна по отношению ко всему, о чём рассуждал Маркс. Ибо представить себе, что какой-то господствующий класс будет отказываться от господства и обеспечивать регресс, Маркс не мог. Не хотел. Может быть, боялся это себе представить. А вот Джек Лондон, когда писал уже роман "Железная пята", довольно подробно это описывал. Описывал эту, так сказать, глобальную олигархию, которая за счёт подобных вещей и будет выживать. В том числе, и создавая это бесструктурное, деградационное большинство, которое Джек Лондон назвал зверем из бездны. Вот она будет творить этого зверя из бездны, потом усмирять, потом снова творить и за счёт этого пытаться обеспечивать самовыживание и даже устойчивость своеобразного типа.
Итак, вот эти три направления: инвентаризация наших возможностей и их наращивание, всех возможностей – интеллектуальных, деятельностных… Вот, есть интернет. Чей он будет завтра? Это ведь зависит не только от того, сколько у кого денег и какие башни выстраивают. Это же зависит от других вещей. И чем он будет, это интернет? Он будет большим, чем телевидение, или меньшим? Сумеет ли та организованная часть этого большинства, которую мы пытаемся сформировать, пробиться с этим интернетом к большинству? Как она к нему будет пробиваться? Насколько будет активна, насколько сплочена? Потому что сплочены только люди, у которых есть ценности.
Эволюционное значение ценностей двояко. В обычных условиях они оберегают вас от преступлений, за которые вас наказывают и отбрасывают назад в обществе. Но, если в обществе за преступления вас не наказывают, не отбрасывают назад, а поощряют (а именно в этом смысл сегодняшнего процесса; всё, вплоть до законов, – это поощрение преступности, наращивание преступных тенденций), то какой остаётся эволюционный смысл у ценностей? Они ж становятся веригами! Вы себя всё время держите в рамках и не можете маневрировать, а ваши противники могут. Вы всё время оглядываетесь на закон, потому что вы законопослушные граждане, а они его нарушают [с легкостью], и за счёт этого укрепляют и укрепляют свои возможности.
Так где же наш эволюционный потенциал? Только в одном. Ценности формируют мощные когерентные социальные группы. Ценности структуризируют дух, если ценностей нет, то идёт "война всех против всех".
Всё, лишённое ценностей и духа, распадается, а всё, обладающее этим, может структуризироваться. Но тогда это должно быть достаточно накалено и должно иметь возможность править бал хотя бы в вашей душе. Потому что, в противном случае, ценности не объединяют, а становятся только веригами и превращают даже ядро этого большинства в доходяг, малоэффективных доходяг. В части регрессирующего процесса.
Итак, вот это вместе:
- инвентаризация своих возможностей и их наращивание;
- социальная структуризация (через ценности и всё остальное) как основа для структуризации политической;
- контррегресс
– это всё вместе и есть катакомбы.
Задача катакомб не в том, чтобы зарыться в нору. Не зарыться в нору, не убежать от действительности, не уподобиться сектантам. А осуществить действия по трём вышеуказанным направлениям: инвентаризация и наращивание [своих возможностей]; социальная структуризация как основа для политической; контррегресс – вот это и значит "строить катакомбы".
Быть умнее и активнее оппонента.
Быть сплочённее и солидарнее оппонента.
Быть реально способными к восхождению в условиях, когда оппонент нисходит, деградирует вместе с теми, кого он обрекает на деградацию.
Это вместе и есть катакомбы.
Ещё раз повторяю: дело не в том, чтобы зарыться в нору, не в том, чтобы убежать от действительности, не в том, чтобы в деревне начать копать картошку, не в том, чтобы уподобиться секте. А в том, чтобы быть активнее и умнее оппонента, быть сплочённее и солидарнее оппонента, и быть реально способными к этому самому восхождению – хотя бы в ядре. Тогда потянется и периферия.
Конкуренция – это всегда конкуренция организованностей. Борьба как крайняя форма конкуренции – это борьба между различными типами эффективной сложности, то есть организованности. Всё, что можно противопоставить слабо, плохо, деструктивно организованному (прошу прощения за эту, казалось бы, парадоксальную, но очень отвечающую нашей действительности формулу)… Что может всему этому противостоять? Только эффективная сложность. Наращивание этой эффективной сложности в создаваемых социальных структурах. И параллельное превращение социальных структур в структуры политические.
Но пока нет социальных процессов в этом направлении, не будет политических. 20 лет пробовали создать их без этой социальной структуризации – что получили? Грустно перечислять, что именно. Власть меньшинства держится на беспомощности большинства. На бессмысленности, а в чём-то и провокативности создаваемых для противодействия меньшинству политических субъектов. На социальной аморфности, которая нарастает за счёт усилий этого меньшинства. Значит, этим усилиям что-то должно быть противопоставлено.
Вот что значит катакомбы. Создавать формы более сложные и эффективные, чем твой противник, и задействовать эти формы – каждый день, каждый час. Если суть заключается в том, чтобы Вселенная, в конце концов, двигалась после первого взрыва от совсем элементарных частиц (нейтронов) к атомам, потом к молекулам и всему остальному, к жизни и к человеку, то бросить процесс назад – это значит двигаться к примитивному. А бороться с брошенным назад процессом – это снова карабкаться по лестнице сложностей, вперёд, вперёд и вперёд! Да, сбросили. И, к сожалению, отнюдь не только огромное большинство, но и тех, кто поддался на многие соблазны. Да, сбросили. Вот теперь надо найти в себе силы и в самих себе запустить обратный процесс. Ведь не зря было сказано: "Спаси себя – и вокруг тебя спасутся тысячи". Спасти себя – в том смысле, в каком я это понимаю, – это значит двинуться вперёд, в сторону этого усложнения. Заставить себя двигаться туда вопреки процессам, которые требуют обратного.
Я не буду каждый раз зачитывать Фромма. Но я напоминаю, что там говорилось о социальном характере и том, что когда доминирующий социальный характер сформировался, и это деструктивный социальный характер, то все остальные боятся проявить что-нибудь, кроме этого характера. Они боятся быть другими. Они чувствуют себя маргиналами.
И для того, чтобы не почувствовать себя маргиналами, нужно место, пространство формирования альтернативных мощных социальных характеров. Не тех, которые приводят вот к этому ужасу, который мы имеем, а обратных.
Но их просто так не сформируешь. Если два часа вечером формировать в себе обратный характер, а весь рабочий день и оставшееся время, когда надо искать побочные к работе промыслы, формировать основной характер, то, извините, и будет формироваться основной. И в этом смысле бытие определяет сознание. Не до конца, но определяет.
А значит, нужно искать альтернативное бытие. И абсолютно не обязательно в деревнях, копая картошку. Но как-то его надо искать!
Альтернативную коллективность. Жизнь вместе с другими, такими, как ты. Да, жизнь. А не только собирание на политические собрания раз в месяц.
Социальную жизнь. Это безумно важно, и это делалось в истории человечества много раз. В Латинской Америке (где всё-таки, казалось бы, актив социального большинства находится на более низкой степени образованности, и у него не тот социальный опыт, что в России) нашли такие формы, какие здесь не находят, в том числе, и простейшие.
Когда Кавальо в Аргентине (это такой аргентинский Гайдар) забабахал реформы, при которых всё начало сыпаться, люди стали сами выпускать себе социальные сертификаты. Нет денег – что делать? Я прихожу к тебе и весь вечер у тебя няней. Мне подписывается социальный сертификат. Я могу отдать его кому-то другому, этот другой помоет у меня окна. Примитивная форма? Примитивная. Но люди стали создавать какие-то формы жизни. Они стали собираться вместе для сохранения своих форм культуры, своих ценностей.
Праздники... Все ли справляют те праздники, которые они же сами любят, если они причастны к определённой исторической линии? Справляют ли они их, и насколько эффективно они их справляют, то есть вместе с кем? Если они их справляют вместе с кем-то, то у них уже есть катакомбы. Потому что завтра эти праздники, как вы знаете, будут аннулированы. А кто-то предлагает их и запретить.
Типичная катакомбная ситуация, отдающая, в условиях реформы образования, только анекдотом. "Все спецслужбы страны после длительных усилий и талантливых осуществлений спецмероприятий, наконец, докопались до главной преступной подпольной группы, которая слушала Моцарта и читала Толстого". Анекдот анекдотом, а не к этому ли идёт дело?
Итак, в каких случаях всё это может быть эффективно? Если у этого есть собирающее начало. Смысловое начало. Но каким образом через такую тьму времён пробиться к смыслу, к этому собирающему началу?
Через философию.
И здесь опять надо бы почитать Ленина, потому что Ленин – человек в этом смысле просто гениальный. Его фраза о том, что никакая наука, никакой естественный материализм людей ничего нам не даст, если не будет философии, что в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нанесла нам поражение… Вот так и сказано: в отсутствие философии мы обречены на то, чтобы буржуазия нас разгромила (это сказано уже после взятия власти)... Это надо быть очень незаурядным человеком! И, к сожалению, не обеспечившим главного – того, чтобы на место этого всего через 40-50 лет не пришли люди настолько заурядные, что им эта философия была не только не нужна – их от неё тошнило. И тогда буржуазия нанесла поражение. Не только по этой, но и по этой причине.
Итак, нам нужна эта самая философия. А главный философский вопрос, который является одновременно политическим, прост и поразительно соотносится с нашей передачей: в чём суть времени? Мы все назвали передачу "Сутью времени". Так в чём эта суть?
Суть времени, и этому были посвящены предыдущие 5 передач, заключается в том, что завершается одна эпоха – эпоха А, эпоха модерна, содержание которой модерн, и начинается другая эпоха – эпоха Б .
Итак, была эпоха А, и длилась она очень долго. Теперь наступает эпоха Б. Мы все с вами находимся на этом маленьком мостике между двумя эпохами ("Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые"). Но в чём же содержание "эпохи А" и "эпохи Б"?
Содержание "эпоха А" – модерн не просто в том смысле, в котором модерн существует и сейчас – на Востоке. Но он там существует, как один из проектов. А в "эпоху А" модерн был монопроектом: есть только модерн – и ничего больше.
В гигантскую эпоху, на протяжении пятисот лет люди твёрдо верили в то, что, раньше или позже, каждый народ земли, каждый человек пройдёт путём модерна – пусть с учётом своей национальной специфики, своих культурных особенностей, но пройдёт этим путём. И, рано или поздно, доразовьётся до некого социального и интеллектуального, политического, культурного блага. Он разовьётся до этой степени. Тогда, возможно, человечество станет единым.
Да, в этом не было подлинной универсальности. Её место занимала нивелировка всех до некоторых норм модерна. Но в этом была всеобщесть. И эта эпоха длилась 500 лет – до какого-нибудь 1960-го, условно говоря, года. С 1560-го и чуть не с 1460-го – до 1960-го. Вот эти 500 лет длилась эта эпоха.
Буржуазия зарождалась, оформлялась. Она победила в Великой французской революции и серии буржуазных революций, прокатившихся по миру (Англия, Америка и так далее). Она утвердила эту монопроектность. Она пошла двигаться этим путём. Довольно быстро стала загнивать. И если бы не советский проект, который подпёр её с другой стороны (с одной стороны, была балка модерна; с другой стороны, её стала подпирать балка советского альтернативного проекта), – она бы рухнула уже в конце XIX– начале ХХ века, после Первой мировой войны. И это и был фашизм – как попытка буржуазии продлить себя за пределы проекта "Модерн", угасающего проекта. Но советский проект подпёр эту балку модерна. И когда сбили советскую балку – начала рушиться сама эта балка модерна, и мы сейчас это наблюдаем. Это и есть переход из "эпохи А" в "эпоху Б".
Итак, эпоха А – это монопроектность модерна со всеми его принципами, а эпоха Б – это полипроектность, когда есть проекты: модерн, контрмодерн, постмодерн, и они каким-то образом соотносятся друг с другом.
Повторяю ещё раз.
Эпоха А – это когда есть модерн и ничего больше.
Эпоха Б – это когда есть вот такой вот квадратик, поделённый на 4 части В одной части постмодерн, в другой контрмодерн, в третьей модерн. При этом постмодерн и контрмодерн у нас на глазах (в этом египетский опыт!) начинают объединяться и создавать "мировую деревню" и "мировой город" с тем, чтобы атаковать модерн, перемещающийся только на Восток.
Если бы существовала эта схема, то миру наступила бы хана. Человечеству наступила бы хана. И схема эта иллюстрирует одно: капитализм, продлевая себя за модерн, продлевая своё господство за его пределы, всё равно превращается в фашизм, гностицизм, в демонтаж единства рода человеческого, он ничего другого сделать не может. В пределах этих трёх проектов не может происходить ничего!
А России, которой в рамках "эпохи А" – "модерн и ничего больше" – было место (она могла и сейчас понемножку шевелиться в сторону модернизации), в рамках этой трёхчленки места нет.
Потому что модерн этого типа существует только на Востоке (здесь много бедного, молодого, дисциплинированного населения).
В контрмодерне России тоже места нет – это ужасное место, если оно и есть.
В постмодерне ей явно нет места.
Ей никакого нет места! И мы это уже обсуждали. Но даже если бы ей было в этом место, всё равно – это мир ужаса. Это социальный, политический, геополитический, метафизический ад. О чём тоже говорит Фромм: мир, в котором любовь уже не преодолевает отчуждения, это ад по христианскому определению.
Но в том-то и дело, что есть четвёртый проект! Что кроме постмодерна, контрмодерна и модерна есть четвёртый проект.
Назовём его "сверхмодерн". И дальше, уже в следующем разговоре, обсудим, что это такое. Пока же скажем, что этот четвёртый проект, проект "Сверхмодерн", включает в себя нечто новое, чего ни в каком коммунизме не было:
- нечто отброшенное из коммунизма и советскости ещё в советскую эпоху. Отброшенные куски;
- нечто скомпрометированное в постсоветскую эпоху и теперь постепенно оправдываемое. Это и есть основное;
- нечто, не введённое в систему (советскую, коммунистическую) ни в советскую эпоху, ни в постсоветскую. Ни при Ленине, ни при Сталине, ни при Хрущёве и прочих, ни потом.
Вот это – столбы. Два маленьких столбика ("отброшенное" и "не введённое") и один здоровый ("существующее") являются фундаментом проекта "Сверхмодерн". Это посткапитализм, в любом случае. Это посткапиталистические перспективы, о которых говорили давно, как бы их ни называли: "эпоха когнитариата", "информационное общество", "меритократическое общество"… Но это уже не капитализм.
Капитализм кончается, он умирает. Нет капиталистических семей, передающих наследство по-настоящему, как общее дело. Как передавала когда-то семья Рокфеллера и другие семьи. Нет этики капиталистической. Много чего нет.
Итак, капитализм умирает, возникает посткапитализм. И это и есть четвёртый проект – сверхмодерн. И он удивительно созвучен тому, что делалось в советское время. Я снова говорю о том, что именно обрушение советской балки завалило всемирный модерн. С 1991 по 2001 год. Десять лет на это понадобилось, и это было сделано.
Теперь – что нам нужно вместе?
Нам нужен проект как цель. Если четвёртый проект существует, то нам нужен этот проект. И программа "Суть времени" должна собрать тех, кому нужен этот проект как цель.
Нужен субъект, как тот, кто реализует этот проект, – высоко организованная социальная группа, которая объединена идеалами, ценностями и целями данного проекта.
Нужна технология (как будет реализован этот четвёртый проект).
Нужны ресурсы (за счёт чего это будет реализовано? За счёт чего будут созданы те или иные инструменты реализации этого?)
И нужен человеческий материал.
Нельзя создать самолёт из глины. Но если это глинозём, и ты выплавишь алюминий, то ты создашь из него самолёт любого качества. Глинозём есть, алюминия очень мало для самолётов. И это пятиединство: цель (проект); субъект – тот, кто это делает; технология; ресурсы; материал.
Теперь возникает вопрос: "Но что же делать? За работу! Если есть проект, то давайте обсуждать его".
Но мало обсуждать его. Ну, поймите же, что мало. Потому что проект – это великая цель, воодушевляющая людей, глубоко мотивирующая их на действия, трансформирующая их человеческую природу. А стратегической, идеальной цели вообще не может быть, если нет Идеального. Цель рождается только в рамках такого Идеального, которое действительно функционирует в человеческом сознании, мобилизует его.
Если повреждено Идеальное (а в этом и была цель перестройки, регресса, вот этой чечевичной похлёбки и всего прочего), то цель вроде как умом понимается, а человека по-настоящему не мобилизует.
Задача противника – обрушение Идеального вообще. Он этим и занялся, он не только советское Идеальное рушил. Он рушил Идеальное вообще. По крайней мере, он хотел лишить его мобилизующей силы. Если Козырев прямо сказал: "Обсуждали национальную идею, потом решили: какая ни будет, начнётся это чёртово воодушевление, зачем оно нужно? И решили: пусть деньги будут национальной идеей..." Я ж цитирую! На Совете безопасности, при Ельцине, решили, что деньги должны быть национальной идеей. Прямая формула криминального государства: Золотой Телец, город Жёлтого Дъявола. Проклинали-проклинали, потом сами решили строить.
Итак, если не будет восстановлена мобилизующая сила Идеального, то все наши проекты – это игрушки, и ничего больше. Значит, перед нами стоит триединая задача.
Мы должны обсуждать действительность. Всё глубже и глубже сверять её с нашим понятийным аппаратом. Всё глубже и глубже понимать, как работает этот понятийный аппарат. Это и есть политическая философия, переходящая в политику.
Второе. Это должно быть освоено и проработано группами на местах. Те, кто у нас достаточно любят и большевиков, и всё прочее, никак не понимают, что без этапа марксистских кружков [не обойтись]. Я не говорю, что нужно снова Маркса изучать. Я уже сказал, что Маркс во многих пунктах оказался неполон… скажем, не неправ… но он не мог до конца ощутить масштабы зла, которое может развернуться в мире, и изощрённость этого зла. Значит, вот этот теоретический аппарат изучается в кружках. И это кружковый этап создания политического и социального субъекта. Если этот этап не пройти, вообще ничего не будет. Не будет и всё.
И, наконец, политический вопрос, о котором мы много спорим, может, не понимаем друг друга. Мне говорят: "Так чего же, не протестовать против ЖКХ, против плохого образования?"
Почему? Почему не протестовать? Речь идёт совершенно о другом. Речь идёт о том, что, действуя подобным образом, мы не можем потерять государство. Потому что мы потеряем Родину. Государство – это средство, с помощью которого народ длит и развивает своё историческое предназначение. Только поняв это историческое предназначение до конца и приведя себя снова в состояние, когда твоё Идеальное может быть подчинено этому историческому предназначению, можно стать народом. Но без государства русский народ не может – причём в большей степени, чем любой другой. Ну, не может он без него, он это чувствует.
Значит, государство потерять нельзя. Нельзя, чтобы обрушение политической системы и даже обрушение государства (которое само по себе, подчёркиваю, лишь средство) привело к обрушению Родины и народа. К окончательному прекращению исторического существования.
И вот здесь я опять возвращаюсь к "Гамлету", потому что, с моей точки зрения, это политическое пособие для тех, кто идёт достаточно глубоко. Вопрос не только в "цепи времён". Вопрос в великой фразе, которую Призрак сказал Гамлету: "Не посягай на мать".
Я убеждён, что Призрак Отца имел в виду именно Родину-мать по большому счёту. "Не посягай на неё, даже если ты понимаешь, что она пала. Даже если ты понимаешь, что она существует в прискорбном состоянии, – не смей на неё посягать". Не система, не государство, а Родина. История, судьба, народ, собор как единство живых и мёртвых, без которого мы "трава", мы ничто, мы люди со сломанными хребтами. Вот на это посягнуть нельзя.
Смотрите пристальнее, кто на это посягает, – в том числе и объединяясь с подонками из меньшинства, которое явно презирает всё, что связано с исторической судьбой Родины. А кто пытается выстраивать нечто, не посягая на Мать. И это вовсе не значит, что он отказывается от борьбы и уводит куда-то в сторону, в какие-то сектантские радения.
Не будет борьбы без тех условий, которые я в очередной раз оговариваю. И я буду оговаривать их снова и снова, потому что это всё должно быть создано.
Теперь вопрос практики, очень короткий. Как вы думаете, если бы в передачах типа "Суд времени" или в "Поединке" (просто фантастический сон… представим себе – это "идеальный эксперимент", как говорил Эйнштейн, фантазия… пофантазируем…) вдруг стало понятно, что счётчик накручивает 5 миллионов голосов… 5 миллионов голосов или 10… Как вы думаете, это бы тоже не имело никаких результатов самого прямого характера?
Суть-то заключается в том, что проект, который длился 20 лет и назывался "построение капитализма в России", уж точно умирает. Просто люди не хотят видеть, что он умирает, но он же умирает! И все эти неврозы по поводу того, как мы хорошо развиваемся, встаём с колен и так далее – просто попытка заговорить боль того, что уж он умирает точно и не может не умирать.
Потому что он был запрограммирован своим генезисом на смерть.
Нельзя было из преступников создавать класс, а потом рассчитывать, что этот класс спасёт страну. Так не делают.
Нельзя было использовать те технологии "спасения", которые были использованы. Так не делают.
Нельзя всё время работать на регресс и говорить, что ты спасатель. Так не делают. Гайдар когда-то всё апеллировал к Стругацким и говорил, что он "прогрессор", а на самом деле он типичный регрессор. И все рядом с ним регрессоры.
Нельзя обращаться к регрессорам, если ты хочешь прогресса. Так не делают.
Итак, если бы такие результаты вдруг возникли, – как вы думаете, это не поставило бы ещё дополнительный акцент в вопросе о том, что проект мёртв? Поставило бы. Но этого не было.
Если бы началось формирование широкой социальной ткани, – это, само по себе, не повлияло бы на ситуацию? Сейчас ситуация такая, что "Апрельские тезисы" Ленина вполне правомочны. Вы помните, что он в них говорил? В них говорилось о том, что ситуация складывается такая, что давление правильно организованного большинства на меньшинство может повернуть все процессы, включая исторический, в нужном направлении – абсолютно не способами использования насилия, а другими способами. Потому что исторически ситуация складывается так.
В пьесе Ромена Роллана "Четырнадцатое июля" комендант Бастилии говорит: "Никто не может взять штурмом Бастилию". На что революционер отвечает: "Вы её сами сдадите". "Кто, - говорит комендант, - сдаст Бастилию?" Он отвечает: "Ваша нечистая совесть".
Ситуация сейчас очень своеобразная. Но ведь нет форм социальной активности и той степени самоорганизации, когда мы можем говорить о чём-то подобном. Значит, эти формы надо создавать.
Поэтому давайте не будем рассуждать в организационном плане о каких-то совершенно химерических вопросах, а давайте создадим виртуальный клуб "Суть времени". Из любого количества членов. Судя по количеству слушающих [эту программу] людей, это могут десятки тысяч. Может, это будут тысячи… я не знаю… наоборот, сотни тысяч. Создадим этот клуб. Потом сделаем то, что делают все интернетчики: постараемся хотя бы по регионам, по локальным территориям, собраться и посмотреть друг другу в лицо. И я готов приезжать на эти собрания.
Потому что большое количество людей в Москве просто не соберёшь. Где их надо собирать – на стадионе, в палатках? Незнакомых людей? И что это будет? Вы же понимаете, что это будет. А вот на такие небольшие собрания в разные точки я буду приезжать. А главное заключается не в том, что я буду приезжать. Главное заключается в том, что люди будут узнавать друг друга и создавать более плотные формы социальной общности.
Давайте для начала создадим виртуальный клуб без всяких обязательств. И дальше структурируем это, повторяю, по территориям. И встретимся – facetoface– не только через интернетные ники. Почтовый ящик для сбора активистов: eot@eot.su
Присылайте свои данные в виде ников и номеров ваших регионов так, чтобы мы могли что-то вам сообщить. Мы постараемся понять, сколько в каком регионе есть людей, которые хотели бы создать такой виртуальный клуб "Суть времени" для обсуждения четвёртого проекта. Я буду его продолжать обсуждать в следующих телевизионных выступлениях в рамках данного телепроекта. Не знаю, не хочу их [выступления] никак называть… лекции… проповеди… уж не знаю, что… интеллектуальные посиделки… всё не очень точно.
Дальше давайте действовать ещё и таким способом. Давайте сделаем первый шаг – и посмотрим, что будет. А потом ещё один. И ещё один. И тогда, может быть, в совокупности этих шагов у нас действительно что-то сформируется. Что-то? субъект под четвёртый проект. Под то, чтобы его не только доосмыслить, доразработать, но и довести до состояния, в котором его можно пропагандировать.
Этот субъект – обладающий определёнными ресурсами (в виде телепрограмм, ещё чего-то), обладающий определёнными технологиями саморазвёртывания (назовите их "катакомбы", как угодно ещё), не только обладающий данным ему человеческим материалом, но и способный преобразовывать этот материал – вполне может решить что-то в тот момент, когда на самом деле вопрос встанет ребром: или исторический конец России, или продолжение исторической жизни нашей страны.
x
Дмитрий_Шторм
20 July 2011
1
СУТЬ ВРЕМЕНИ 5
Стенограмма пятой передачи.
Стенограмма пятой передачи.
Скрытый текст
"Суть времени – 5"
Если мы ведём серьёзный политический разговор, а я надеюсь, что мы ведём серьёзный политический разговор и даже разговор стратегический, концептуальный (а такой разговор – это как раз высший класс разговора политического), то мы всегда должны обсуждать две вещи. Одна из них – это наличествующее. А другая – альтернативы наличествующему.
Обычно подобный разговор происходит в каком стиле, в каком ключе? "Вот это наличествующее, а оно скверно. Оно мне не нравится, а у меня есть своя мечта, мой идеал. Это альтернатива. И вот я думаю, как мне одно заменить на другое".
Но для меня сейчас такой разговор абсолютно бессмыслен и аморален. Потому что сейчас наличествующее (то есть то, что есть), оно... Дело не в том, скверное оно или не скверное. И дело не в том, насколько мне нравится альтернатива, а дело в том, что это наличествующее нежизнеспособно. И тогда надо спросить себя – почему?
Потому что политический класс, на который СИСТЕМА (скажем так, "ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 1") должна опереться , – несовместим с жизнью России. Ему не нужна Россия. Он не отвечает задачам, которые перед Россией стоят. Он Россию может воспринимать только как паразит, который хочет сожрать её до конца и бежать вон.
А система, которая должна опереться на этот ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС (скажем так, ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 2) – как социально-политический организм может жить только до тех пор, пока Россия как государство существует. И она, система эта, особенно в её верхнем эшелоне, понимает, что когда она рухнет вместе с Россией, то мало для неё не будет. И наказана она будет не только внутри, но и вовне.
Значит, у системы и политического класса возникает не только симбиоз ("мы с тобой одной крови – ты и я"), но и противоречия. Как подобные противоречия разрешаются в истории?
Первый вариант. Класс делится на две части: компрадоров и националов, автохтонов и аллохтонов. И эти две части начинают воевать друг с другом. Наконец, жизнеспособная часть – та часть, которая является национальной, которой Россия нужна, – побеждает. Система опирается на неё и при этом чуть-чуть трансформируется.
Какой второй вариант? Система ищет новые базы опоры. Это очень редко реализовывалось в истории. Не знаю, имеет тут смысл разговор про 37-й год или нет, и осуществлял ли Сталин смену базы опоры – не знаю. Но знаю, что Пётр осуществлял смену опоры. Он её осуществлял. Но тогда должна найтись сила, на которую система может опереться. Должна найтись база, существовать опорная база, на которую система сможет опереться. Это уникальный случай в истории, когда гении сами себе создавали такие опорные базы, да и то достаточно долго. Пётр создавал свои потешные полки, которые потом стали гвардией, как мы знаем, достаточно долго. И не на одну только гвардию он опирался в своих решениях.
Итак, существуют ли эти опорные группы, как живые, энергичные социальные организмы, на которые система может опереться? Отвечаю. С моей точки зрения, их нет. В этом виде их нет.
Поэтому задача заключается не в том, чтобы разобрать, как спасать Россию, в соотношении между системой и существующим политическим классом. Не в том, как спасать Россию, разбирая другие отношения: между системой и какими-то другими классами. И даже не в том, чтобы спасать Россию при том, что эти другие классы будут не строить отношения с системой, а будут её сметать. Все эти варианты допустимы. Но нет этого ЭЛЕМЕНТА НОМЕР 3 как реальной сущности, как реального социального организма. Его нет, и трудно даже представить на сегодняшний день, что это такое. И вся программа "Суть времени" сооружается нами для того, чтобы и обсудить – что такое этот "номер 3". Почему его нет? Можно ли его создать? И за счёт чего?
Вы спрашиваете: "Что делать?" так, как будто есть этот живой, существующий, полноценный "номер 3", действия которого (в виде надстроек над этим "номером 3" – политических партий и так далее) должны разрушить систему, построить с ней новые отношения [или] трансформировать её. А мы вам говорим: нету этого "номера 3"! Откройте глаза!
Вы скажете: "Откроем глаза – и выяснится, что всё безысходно, и надо то ли просто бежать, то ли прятать голову в песок".
Нет, надо этот "номер 3" строить! Надо строить, собирать этот аттрактор, эти катакомбы, эти социальные макрогруппы, эти социальные организмы – живые и достаточно мощные. Как их собирать? Кто собирает такие социальные организмы? Их собирает дух. Их собирает смысл. Значит, этот смысл и надо обсуждать.
Итак, мы видим следующие процессы. Что система пытается опереться на класс "номер 2" и проваливается, потому что опереться на него нельзя. Она проваливается, гниёт. Загнивание политических систем происходит именно тогда, когда они опираются на классы и сущности, которые не отвечают тем задачам, которые должны решать системы. Это классическая ситуация загнивания. Система загнивает. Она гниёт всё больше. Постепенно у нее возникают те патологические свойства, которые присущи всем загнивающим системам, которые не могут нащупать точку опоры, которые повисают в безвоздушном пространстве, которые опираются "ни на что" – на самоё себя, на части самой себя, потом на подчасти и так далее. И в итоге "государь император опирается с трудом на руку супруги, а супруга на руку государя императора". И на этом всё кончается.
Мы видим эту коллизию. Она неумолима. И мы понимаем, что самый простой способ её решения (ибо мы боимся, что вместе с системой завалится и государство, и страна) заключается в том, чтобы этот "номер 2", то есть этот буржуазный класс, разобрался внутри себя, поделился на компрадоров и националов. Чтобы националам можно было помочь победить компрадоров, чтобы тогда система могла опереться с небольшими изменениями на этот класс националов, которые проявят историческую состоятельность. Которые будут соразмерны задачам страны. Которые, в конце концов, будут верить в святые строчки Есенина:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Это будет Родина.
Я не могу подробно распространяться на китайскую тему, и никогда не считал, что Китай – во всём для нас эталон. Но есть некоторые вещи, в которых за время многих поездок в Китай, в том числе и очень доверительных, я убедился. Там – помимо даосизма, буддизма, конфуцианства, которые сыграли огромную роль в том, что Китай состоятелен (всего этого у нас нет), – есть ещё один элемент, которого у нас нет: это домашние храмы. Храмы предков. До сих пор даже современный китаец верит, что он может работать где угодно, но захоронен он должен быть в родной земле. В родной земле, в земле своего селения – каким-то образом так, чтобы потом попасть к предкам, которые уже для него и кусок неба зарезервировали, там у него есть, я не знаю. дом. Я не хочу доводить [до конца] свои рассуждения, они слишком краткие, чтобы я мог изложить адекватно, а иначе это будет какая-то полукарикатура, а я отношусь ко всему этому серьёзно.
Вот это ощущение предков, святой родной земли, в которой надо быть захороненным, – оно свойственно китайской культуре не в меньшей степени, чем её даосистско-буддистско-конфуцианские уровни. Этот уровень более древний, более серьёзный. Между прочим, во Вьетнаме нащупывается тоже примерно это же. Здесь этого нет.
Но в каком-то виде этот класс должен соотнести себя с задачами субъекта под названием "Россия". Он должен то ли хотеть грабить с её помощью, то ли хотеть прятаться в её лоне, то ли действительно любить её по-настоящему, служить ей. И это, конечно, самое лучшее, но уже неважно даже, что произойдёт. Этого разделения на националов и компрадоров – нет. Всё слиплось, слиплось. "Всё смешалось в доме Облонских".
Значит, коллизии "номер 1 – номер 2" не существует.
Но и коллизии разделения внутри "номера 2" [на 2А и 2Б] тоже не существует! [Вот этой комбинации] "номер 1 – номер 2Б", при условии, что "номер 2А" исчезает с нашего горизонта, – тоже не существует.
Нет полноценного конфликта между либералами и консерваторами, между компрадорами и националами, между аллохтонами и автохтонами. Нет всего этого. Это не оформляется. Предлагаются идеологические основы такого оформления, создаётся смысловая ткань подобного переоформления – а переоформление не идёт! Потому что класс несостоятелен, всё "номер 2" несостоятельно!
И тут опять возникает три вопроса.
Первый. Насколько капитализм вообще сегодня состоятелен, насколько вообще состоятелен буржуазный класс в целом? Такой ли он гегемон в современном мире, как это кажется?
Второй вопрос. Насколько в истории России буржуазия когда-нибудь, даже в ситуациях намного лучших, чем сегодняшняя, сохраняла состоятельность? В феврале 17-го года она была "моложе и лучше качеством", гораздо. Но она же не была состоятельна. Она всё проиграла.
И вопрос номер три. Что такое сегодняшняя криминальная буржуазия, наскоро созданная для того, чтобы уничтожить коммунизм, СССР и всё остальное методом первоначального накопления, на той основе, на которой она была создана? Более надёжного средства дискредитировать капитализм в России, чем применить по отношению к нему те методы, которые были применены, быть не может. Потому что он в итоге сформировался, как криминальный класс. А криминальный класс никогда, ни в какой мере не может быть самостоятелен. И очиститься он не хочет и не может. Вот в чём проблема "номера 2" и проблема системы.
Поскольку "номер 2", то есть весь этот класс, всё это сообщество таково – система оторвана от него и гниёт. Она пока только гниёт. Она не то чтобы сильно отличается от этого класса, она плоть от его плоти, кровь от его крови. Но у неё как социального организма есть собственная жизнь. Класс-то может переползти во Францию, Германию и так далее, а система никуда переползти не может. А руководители её могут дорого заплатить за то, что она грохнется вместе с Россией. И они это понимают. И плату эту, этот счёт им предъявят отнюдь не только внутри страны, но и за рубежом. И они это тоже понимают. Значит, система живёт своей отдельной жизнью.
Что же касается "номера 3", то есть новых социальных организмов, новых социальных классов, то есть [существует] самая амбициозная из всех возможных, невероятно сложная, почти не решаемая задача – это собрать эту сущность. Вот этими передачами, нашей деятельностью, нашими идеологическими посиделками, нашими организационными, достаточно беспомощными пока что, телодвижениями – всем этим вместе собрать её в исторически короткие сроки. Мне скажут, что это безумие, это невозможно сделать, это неподъёмная задача и так далее. А я другой не вижу! Не вижу, не понимаю, как можно действовать иначе. И считаю, что тут шансы, пусть и минимальные, есть, а ни на что другое шансов нет. Нет вообще.
Что это за социальный организм? Как он должен строиться? За счёт чего он может собраться быстро?
Отвечаю. Быстро он может собраться не за счёт новой утопии – это невозможно. А за счёт внимательного, настойчивого, энергичного и, прошу прощения, умного вглядывания в собственное прошлое и выявления в нём какой-то драгоценности. Это притча о советской жемчужине. Что такое советская жемчужина? Что такое послание, которое содержится внутри советской реальности? Что из этой советской реальности мы можем и должны использовать? И почему мы сегодня это можем использовать?
Разбор подобных вещей связан с двумя видами деятельности.
Первый вид деятельности – это критика капитализма. Поскольку эта критика была здесь запрещена и казалась смехотворной (и всем было понятно "на раз", что капитализм вообще – это светлое будущее, что это панацея от всех бед, что никогда ничего другого, кроме него, не было и не будет, что только он может нас всех спасти и только он эффективен), то критика капитализма, серьёзная критика, всё время была под запретом. Даже не в идеологическом или тоталитарном [смысле:] "Не сметь, а то мы вас посадим в тюрьму!". А просто очевидность преимуществ капитализма настолько "висела" над сознанием постсоветского гражданина, даже если он внутренне и считал, что он более привержен какому-нибудь там социализму, социал-демократии, но, упаси бог, не коммунизму. [И настолько] это всё навернулось, что постсоветскому гражданину казалось страшным повернуться в ту сторону, начать смотреть туда и уж тем более критиковать капитализм: "Ну, да, да, загниваем. Знаем, знаем – загниваем . Империализм у нас загнивающий, ха-ха-ха. Да, да, да, капитализм сейчас падёт, га-га-га."
Всё это было до 2008 года. Потом по поводу этих вещей заговорил весь мир, кроме России. В России это всё не звучит. А опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать "номер 3"), опыт этой критики - коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым, со всем остальным. Это всё было запрещено обсуждать.
Значит, к "коммунистическому вчера" мы в этом обсуждении вернуться не можем. Нам это надо переосмысливать заново. Как бы мы ни уважали своё прошлое, "в карете прошлого далеко не уедешь". Это надо переосмысливать. И самое страшное-то заключалось в том, что гнать любую диссидентскую "пургу" на советскую систему было разрешено – проклинать её, ухмыляться по её поводу – а вот искать внутри неё эти жемчужины, подвергать её интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению, было запрещено. И платить за это приходилось, как ни странно, гораздо большую цену, чем за критику системы. Так странно была устроена сама советская система. И нам эту странность тоже придётся обсудить.
Но пока что давайте чуть-чуть поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди огромного масштаба, существовавшие и на Западе, и во всё мире. Как это делали корифеи? Корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к ВПШ, ни к ЦК КПСС. Как это делали другие люди огромного масштаба?
Я должен сказать, что я далеко не со всем согласен, из того, что говорит Эрих Фромм, один из людей такого масштаба. Мне есть в чём оппонировать ему, и есть слабые точки, на которые могу показать, что Фромм здесь категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Я просто хочу, чтобы чуть-чуть послушали то, как это делают не советские начётчики из Высшей партийной школы, а люди мирового класса. Мирового класса, подчёркиваю.
Фромм говорит о том, что капитализм – это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорил и Гоббс, об этом говорил Адам Смит. Давно говорилось о том, что якобы если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи, которая начнёт воевать с другой, то в целом человеческое сообщество вдруг начнёт огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, – это на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие и всё прочее, на его человеческую природу.
Фромм говорит, что опора на такую природу, которая далеко не является природой вообще и которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определённое устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят "иметь", "обладать", но не "быть".
Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Фромм смотрит в корень и бьёт в самую больную точку, он говорит: "Потребление – это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых капиталистических обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства. С одной стороны, - говорит он, - оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства". Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что он один (а ведь его сделали индивидуалистом!) абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему, в виде наркотика, предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай всё больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь своё "Я" скорлупою этих вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счёту, ты несчастен.
Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, вся эта беспрерывная жизнь в "шопингах" и так далее нужна для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А все эти показы по телевидению бандитов, каннибалов и бог знает ещё кого, нужны для того, чтобы разбудить страх и, чтобы потребитель, который начнёт беспокоиться еще больше, побежал снова потреблять. Фильмы ужасов, вся эта культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в "шопинг". "Современные потребители, - пишет Фромм, - могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю".
Дальше он спрашивает простую вещь: а к чему, говорит он, это приводит? К чему это приводит? "Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции", пишет Фромм. "Одна из них – тенденция "иметь", "обладать"", т.е. бегать по "шопингам" и грызться друг с другом, "в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе стремления к самосохранению." И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это вся та звериная толща, которая существует, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Это всё то, что существует в человеке дочеловеческого, природного. Самосохранение, вот эта грызня, джунгли, "война всех против всех".
"Вторая тенденция – "быть", жертвовать собой", говорит Фромм, "обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодоления одиночества посредством объединения с другими.
Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие потенции в том же человеке". Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, "война всех против всех". Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.
"В заключение, - пишет Фромм, - можно сказать, что нет ничего удивительного в том, что стремление человека к самоотдаче и самопожертвованию проявляется столь часто и с такой силой, если учесть условия существования человеческого рода". Род человеческий как человеческий род не может существовать без опоры на это. Он погибнет как человеческий род, если он не будет существовать с опорой на это. "Удивительно, - пишет Фромм, - скорее то, что эта потребность может с такой силой подавляться, что проявления эгоизма в капиталистическом обществе становятся правилом, а проявления солидарности – исключением. Вместе с тем, как это ни парадоксально, именно этот феномен вызван потребностью в единении. Общество, принципами которого является стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не захочет быть аутсайдером, а вернее отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, – это их взаимный антагонизм".
А дальше Фромм идёт до конца и пишет следующее: "В католической теологии такое состояние существования, в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви, (а Фромм подробно объясняет, почему в подобном состоянии подлинной любви быть не может, и она подменяется сексом, и почему нужны все эти сексуальные революции) определяется, как "ад". Фромм ставит знак тождества между адом социальным и метафизическим, и этим состоянием всеобщего разделения, не преодолеваемого и в любви.
А дальше он обращает внимание на ту сторону Маркса, которую не то чтобы запрещено было обсуждать в советское время, а просто категорически не хотели обсуждать. Об эксплуатации говорили, об отчуждении – нет. А мы сейчас, осуществляя критику капитализма, заговорили об отчуждении. Фромм пишет: "Труд, по Марксу, символизирует человеческую деятельность, а человеческая деятельность для Маркса – это жизнь. Напротив, капитал, с точки зрения Маркса, – это накопленное прошлое и, в конечном счёте, мёртвое, грундайза" (я могу неправильно произнести немецкое слово). "Нельзя полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для Маркса борьба между трудом и капиталом, если не принять во внимание, что для него это была (борьба метафизическая – С.К.), борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания".
Видите, какой выстраивает ряд Фромм вместе с Марксом? Бытие или обладание, жизнь или смерть, живое или мёртвое. "Для Маркса вопрос стоял так: кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над мёртвым или мёртвое над живым? Социализм для него олицетворял общество, в котором живое одерживает победу над мёртвым, то есть метафизическую победу".
А вот теперь хотелось бы обсудить – куда ведёт эта дорога, которую мы наметили, когда мы сказали о том, что капитализм сегодня постепенно выстраивает Большой Юг, Большой Запад, Большой Восток. И начинает игру Большого Юга против Большого Востока, заигрывает с ним, строит это по принципу "мирового города" и "мировой деревни". Это ещё социокультурная политика, это глобальная политика, это стратегия, но это не концепция и не конечная цель. Что по другую сторону этой конечной цели?
Если верить тому, что говорят Фромм и Маркс, то по другую сторону этой цели то единственное, что и может быть построено, когда сложатся "мировой город" и "мировая деревня" и когда внутри всего этого остановится развитие. Как только остановится развитие и иерархия окажется неподвижной, выяснится, что история – это грех. И рано или поздно окажется, что единственное, что может дооформить это концептуально, метафизически и стратегически, – это просто многоэтажное человечество.
Поскольку род человеческий (для Маркса) отчуждает в капитализме свою сущность от себя, то род человеческий, потеряв сущность, потеряет единство. И в этой потере единства он рано или поздно придёт к идее многоэтажного человечества. А идея многоэтажного человечества, в котором единство вида будет отменено – что и будет представлять собой новую и гораздо более тонкую разновидность фашизма, – рано или поздно обязательно востребует гностическую метафизику, ибо именно в гностической метафизике всё доведено до предела. Там есть "пневматики", то есть высшие люди, живущие духом, творчеством, интеллектом; "психики", живущие только эмоциями; и "хилики", живущие только телом, только жратвой и всем остальным.
И вот это желание раскачать потребление, рано или поздно, приведёт к формированию огромного количества обездушенных человеческих потребителей-скотов, над которыми начнут надстраиваться другие иерархии. Не иерархии суперпотребления, а иерархии, отрывающие самих себя и их носителей, эти этажи здания – от нижних этажей здания. В этом завершение замысла со всеми этими "Большими Югами", "Большими Востоками" и так далее. Это гностическое, по большому счёту, завершение, после которого человечество как единое целое перестаёт существовать. А как только оно перестаёт существовать как единое целое, гуманизма уже нет в том виде, в каком мы к нему привыкли. Потому что никто не скажет директору совхоза или зоотехнику, почему он не должен сократить поголовье кур, если это полезно для совхоза и для потребителей куриного мяса. Почему нельзя сократить любым способом количество "хиликов", если они не нужны? Почему нельзя растоптать "психиков", если они не одно с тобой человечество? Они фундаментально, антропологически, метафизически другие.
Что противостояло этому и в чём тут корни советского за пределами той конкретики, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать?
Под номером один, конечно, идёт советский опыт индустриального и даже постиндустриального коллективизма. Это огромный опыт, потому что если он был – значит, можно развиваться без атомизации, без превращения коллективистско-традиционалистской солидарной сферы вот в этот самый антагонистический, индивидуалистический материал. Без этой грызни вокруг "иметь", без этого разбуженного алчного состояния.
Значит, тогда весь этот коллективистски-солидаристский материал – это не уголь для топки, который кидаешь-кидаешь, кидаешь-кидаешь, паровоз едет, а потом уже угля нет, и паровоз останавливается. Это огромного значения опыт. И какие бы события ни развивались, и как бы быстро всё ни подбиралось к самым печальным вариантам развития событий здесь, у нас, мы не имеем права не осмысливать этот опыт. Мне всё время говорят: "Что надо делать?" Осмысливать надо. Дорабатывать, собирать материал. Не можете книги писать – собирайте материал. Не можете книги писать – статьи пишите, выявляйте отдельные аспекты. Не можете писать – учитесь. Находите тех, кто это может делать. Учите других.
Это всё надо понять. Поймите масштаб этой проблемы. До сих пор говорилось, что двигаться-то можно только так – за счёт Адама Смита и Гоббса. За счёт того, что разбужена алчность, а её не разбудишь, пока не будет индивидуумов, когда всё это не превращается в газ. А когда ты превратишь это в газ, ты отчуждаешь человеческую сущность от человечества, ты омертвляешь всё, и у тебя рождается эта неподвижная иерархия. Но если можно развиваться по-другому, зачем же развиваться так?! Тем более что так уже развиваться нельзя. У нас – потому, что уже нет этого традиционалистского материала для топки, на Западе – по той же причине. А на Востоке можно, но остановка видна.
Вторая часть этого всего – это "новый человек", "новый гуманизм" и "история как сверхценность". Говорил, повторяю и буду говорить, что нет экономики как таковой, нет социологии как таковой. Есть социологии и экономики, опирающиеся на человека как константу, и социологии и экономики, опирающиеся на человека как процесс. Если вы можете человека поднять, то с этим поднятым человеком вы сделаете другую экономику. А, создав другую, вы его ещё больше поднимете, потому что не природа человека неизменна, как они говорят вам и нам. Не природа человека неизменна (и потому уж извиняйте – что есть, то есть), а есть две природы. И опираются они на одну, а вторую игнорируют. А опереться-то на неё можно, ибо она есть и её надо изучать – эту вторую природу солидаризма, коллективизма и всего прочего. С её дочеловеческими корнями, с её развитием, её потенциалом. Ее надо изучать и надо показывать, как её использовать и как её актуализировать.
Третья проблема – это альтернативный образ жизни, основанный на других краеугольных представлениях о том, что хорошо и что плохо. Я лично считаю (никому не берусь это навязывать), что если тряпок меньше, а кинотеатров и возможностей духовного роста больше, то это прекрасно. Что если квартиры скромные, но есть прекрасные Дворцы культуры и замечательная инфраструктура общественного транспорта, то не обязательно сидеть в "Бентли". Что смысл жизни вообще состоит не в том, чтобы оградить себя стеной из этих вещей, а в том, чтобы испытывать счастье от того, что ты восходишь вместе с другими к каким-то невероятным, новым перспективам, которые ты успеваешь открыть себе в течение твоей жизни.
И, наконец, последнее – это окончательный характер того, что происходит в пределах этого антагонизма. Если один корень, который мы выявили сейчас, гностический, то нам нужен другой. И ясно, что он хилиастический. Ясно, что коммунизм как он был – как метафизика, как всё целое – уходит глубочайшими корнями в хилиастические мечтания о тысячелетнем царстве человечества, о жизни в справедливости и солидарности, о Царстве Божьем на земле и так далее. И тогда надо изучать эти корни. Это единство, которое было прервано, со всеми его обертонами. Потому что в эти обертона входит богостроительство, которое говорило, что человек сам станет богом. Входит наука, которая говорит о том, что на самом деле формы в их развитии борются с Тьмой как энтропийным принципом. Или экстрапия борется с энтропией.
Есть гигантское поле изучения предельных конфликтов между тем, что порождает собой гностицизм, рано или поздно говорящий об иерархиях и "многоэтажном человечестве", и приводящий к концу Жизни и грезящий концом Вселенной и бытия как царства греха и злого Демиурга, и хилиазмом, который говорит о совершенно других вещах. Мы же это тоже не изучаем.
Значит, у нас есть огромное богатство. И когда мы говорим, вокруг чего надо формировать этот "номер 3", мы отвечаем – вокруг этого советского наследства, переосмысленного, понятого по-другому, вокруг элементарных вещей в нём. Ибо те, кто говорят вам или нам сегодня, что плановая экономика или директивное планирование в прошлом, – просто лгут. Те, кто говорят, что в коллективистских цепочках застрявшее общество не может развиваться, – лгут. Те, кто говорят, что человеческая природа неизменна, – лгут.
Рано или поздно вокруг этого "номера 3" надо спокойно развивать смысловые кольца, структуры и организационное начало. Нельзя развивать одно без другого. Пусть сформируется это "номер 3" раньше, чем упадёт всё остальное.
Теперь о том, как оно будет падать и почему.
Система, потерявшая точку опоры, начинает загнивать и сходить с ума. Она сходит [с ума] очень многообразно. Наблюдая несколько телевизионных передач (мне пришлось их наблюдать за последнее время по необходимости), передаваемых нашим центральным телевидением, я всё время думал: зачем нужны такие передачи? Ведь люди, которые производят телевизионную продукцию, не так глупы и не так бездарны. Почему же они всё так производят? Кому это адресовано? Ведь обычная манипуляция (а я всегда считал, что манипуляция – это низкое искусство, а высокое искусство – актуализация, когда ты пробуждаешь в человек подлинную энергию, и дальше эта энергия движет и тебя, и его вперёд неслыханными темпами) – она же строится на признании фактов. Когда Ленин говорил, что надо говорить массам правду, он говорил об азах политики. И Ленин, и Корнилов должны были сказать, что ситуация в стране ужасная. Только Корнилов должен был сказать, что к ужасу привели (а это уже называется "интерпретация после признания фактов") "краснопузые", а Ленин должен был сказать, что "белогвардейская сволочь". Но не признать факты же нельзя.
Всё, что сейчас происходит по телевидению, или большая часть того, что происходит (всё большая часть), основана на игнорировании фактов, на превращении реальных фактов неблагополучия, о которых говорит каждый таксист на улице, в какой-то оторванный от жизни гламур. Политический гламур.
"Кому он нужен?" – думал я всё время, вглядываясь по необходимости в эти несколько передач. И, наконец, понял – кому. Начальникам. Начальники не народ успокаивают с его помощью, они себя успокаивают. Это невроз системы, оторванной от политической базы, которая начинает успокаивать себя.
Значит, гламур уничтожает основу, основу сегодняшней власти – телевизионный "ящик". А ведь в 1996 году, когда он ["ящик"] спас политическую систему, не было Интернета, а сейчас он есть. Казалось бы, система должна осваивать интернет. Но когда она его осваивает, она насаждает туда тот же гламур. То есть она отдаёт себя на растерзание Интернету. И здесь тоже наша задача – либо этот Интернет станет орудием в руках американцев, либо он станет орудием в руках конструктивных сил. Сейчас-то он ничей. Система каждый раз, как прикасается к нему, порождает очередного гламурного монстра. А Интернет кипит сам по себе и, рано или поздно, это кипение как-то во что-то будет структуризироваться.
Итак, ни [полноценного] телеящика нет, ни понимания, что рядом с ними идёт Интернет (а когда к Интернету прикасаются, его тоже убивают). Значит, нет всего оператора массовой информации. Но нет и идеологии, которая должна бы была заставить этот оператор "работать". Я не могу даже объяснить. Люди либо понимают, либо нет, почему без идеологии система средств массовой информации не работает. Нельзя управлять каждым журналистом директивным методом – система останавливается или начинает вяло производить то, что от неё спрашивают, то есть саботировать процесс. Это я и вижу невооружённым глазом.
Значит, нет ни идеологии, ни оператора средств массовой информации. Нет референтуры, потому что президент Медведев сначала говорит, что всё, что говорят Меркель, Саркози и Кэмерон – это чушь, и что мы не будем отменять мультикультурализм в отличие от них. А потом говорит, что мы строим российскую нацию с сохранением других идентичностей.
Но в том-то и суть мультикультурализма, что он отрицает то, что в основе, в ядре находится какая-либо нация! Он строит системы без ядра. Мозаику. И она-то [эта модель] и провалилась. И об этом говорят три лидера стран старой Европы. Вроде бы мы шли туда. Но потом мы сначала говорим: "а", а потом "минус а". Почему? Ну, потому что мультикультурализм – это сложное явление (я изучал его просто потому, что меня очень интересовал вице-президент США Альберт Гор, а Альберт Гор очень много молился на мультикультурализм).
Значит, это и нужно, чтобы кто-то рассказал [ему], что такое мультикультурализм, а несколько референтных групп нормально сопровождали – так, чтобы одно высказывание не противоречило другому, чтобы было ясно, куда это направлено. Этого тоже нет. Нет. Социологических данных нет, потому что социологию залил тот же "шоколад" – победные рапорты.
Так что есть?
Репрессивный аппарат? Но мы с вами рассматривали, что это такое на примере Египта.
1) Это верхушка.
2) Это собственно репрессивный аппарат, коль скоро он становится "счётократическим" (то есть вывозит средства в огромном размере на Запад), то он становится подконтролен Западу и может быть "выключен".
3) Это некие "глобики", то есть люди Интернета, "фэйсбуков" и всего остального, которые всегда готовы не за страх, а за совесть поддерживать то, что делают американцы.
4) И это фундаменталисты, которые по особым каналам связываются с теми же американцами.
Когда система выстроена, то этот ущербный фундаментализм плюс "глобики" выходят против верхушки при парализованном репрессивном аппарате. И верхушка, то есть политическая система, летит в тартарары.
Я не знаю, полетит ли она туда завтра или через полгода, но я знаю, что эта суррогатная революция, это обрушение страны – это не настоящая революция. Это не всеобщая политическая забастовка, которая грезилась большевикам или осуществлялась в 1905 году. Это не вооружённое восстание 1917 года. Это не демократический процесс. Это не военное восстание. Это не Фидель Кастро, не национально-освободительная борьба в Китае или Вьетнаме. Это суррогатная, твиттерная, "оранжевая" фигня, которая нужна только для того, чтобы всё рухнуло.
Кто-то надеется на неё? Кто-то хочет к ней подключаться? Кто-то по второму разу хочет сыграть в эту карнавальную штучку и второй раз потом изумиться, что обломки государства падают тебе на голову? Вряд ли, да?
Значит, что в этой ситуации можно делать? Можно надеться на то, что система будет гнить не полгода, а три года. Потому что пять лет она гнить не будет. Это уже ясно. Она может рухнуть, при внешнем воздействии, завтра. Можно надеться на то, что исторический срок, пусть малый, но есть, – и собирать этот "номер 3". Собирать его, обсуждать: как мы ЭТО делаем? Что дальше делать с ЭТИМ? Если есть субъект, то понятно, каков проект. Вокруг чего это собирать, тоже понятно. От чего надо освобождать сознание и психику, понятно.
Меня спросят: "А что делать, если процессы будут развиваться быстро?"
Отвечаю. Вот в этот момент, когда процессы будут развиваться быстро, и всё начнёт заваливаться, и станет ясно, что это крах государства, силы, любящие страну, верные долгу и державности, должны столкнуться с теми силами, которые иноземцы мобилизуют, для того, чтобы страну обрушить. Тогда, а не раньше. "Утром деньги, вечером стулья. Вечером стулья, утром деньги. Но деньги вперёд".
Сначала нужно всячески помогать системе гнить подольше и надеяться даже, что она спасётся от гниения, потому что всё остальное есть авантюра. И при этом формировать субъект "номер 3". А потом, если это всё-таки не удастся сделать, и это всё заваливается (слышат меня? заваливается! всё, его нет), – в этот момент есть только площадь. На этой площади не должны стоять только сторонники окончательной ликвидации России. Не должно быть так.
Вот тут наступает некий момент истины. Тут, а не раньше. Это ключевой политический момент. Это и есть вопрос о том, лить ли надо воду или жечь огонь. Тот, кто делает это раньше [работает на обрушение системы], совершает историософский и политический грех, и рушит всё себе на голову. Это можно сделать только после того, как другие мобилизуют разрушительный потенциал, а система скажет: "Ребята, меня нет, я ушла, до свидания! Я очистила поле".
Ах, очистила?.. Вот тогда давайте посмотрим – силы собирания державы или силы её ликвидации окажутся мощнее в постсоветском обществе. И никакого противоречия между задачей #1 (согласно которой надо строить субъект "номер 3") и задачей #2 (согласно которой надо готовиться к тому, что, может быть, придётся после обрушения, не дай нам его Бог, противостоять окончательному концу страны) нет. Это двуединая задача. Никакого противоречия тут нет. И никакое нетерпение не должно помешать сделать две основные вещи: осмыслить до конца, в чём именно драгоценный клад, который дарован нам в шелухе самых разных вещей, накопленных в советский период, создать мощное смысловое поле и человека, который способен в нём структурироваться в субъект. Организовать этот субъект. И дальше посмотреть на то, что происходит вокруг тебя...
И всему, что происходит вокруг тебя, не мешать надо, не пытаться его как можно быстрее уконтрапупить. Наоборот, помогать. Потому что оно – это дополнительный каркас. Какой-то каркас над тем, что упадёт тебе на голову, и что кончится окончательным уничтожением твоей страны.
Есть люди, которые этого очень хотят. Есть люди, которые рассчитывают на ребячество, на то, что в очередной раз на арену истории выйдут глубоко невзрослые люди. Это не будут буржуа, которые сейчас всячески консервируют существующую ситуацию, которые охранительно говорят, что "всё в шоколаде". Это будут люди совершенно другого типа, мятущиеся, не знающие точно, чего хотят, и, может быть, хотящие чего-нибудь хорошего. И о них очень точно сказал Фромм:
"У молодых людей мы находим такие типы потребления, которые представляют собой не скрытые формы приобретения и обладания, а проявление неподдельной радости от того, что человек поступает так, как ему хочется, не ожидая получить взамен что-либо "прочное и основательное". Это не буржуа, это, казалось бы, новая молодая надежда. Эти молодые люди совершают дальние путешествия, зачастую испытывая при этом трудности и невзгоды, чтобы послушать музыку, которая им нравится, или своими глазами увидеть те места, где им хочется побывать, или встретиться с теми, кого им хочется повидать. Нас в данном случае не интересует, являются ли цели, которые они преследуют, столь значительными, как это им представляется. Даже если им недостает серьезности, целеустремленности и подготовки, для нас важно, что эти молодые люди осмеливаются быть, и при этом их не интересует, что они могут получить взамен или сохранить у себя. В этом они, казалось бы, гораздо более искренни и многообещающи, чем то поколение, которое хочет только иметь. Они кажутся гораздо более искренними, чем старшее поколение, хотя часто им присуща некоторая наивность в вопросах философии и политики. Они не заняты постоянным наведением глянца на свое "я" как это старшее поколение, чтобы стать "предметом повышенного спроса" (как эта буржуазия – С.К.) Они не прячут свое лицо под маской постоянной лжи (как это делают буржуа – С.К.), вольной или невольной; они в отличие от большинства не тратят свою энергию на подавление истины. Нередко они поражают старших своей честностью, ибо старшие втайне восхищаются теми, кто осмеливается смотреть правде в глаза и не лгать (и кто хочет быть – С.К.). Эти молодые люди образуют всевозможные группировки политического и религиозного характера, но, как правило, большинство их не имеют никакой определенной идеологии или доктрины и могут утверждать лишь, что они просто "ищут себя". И хотя им и не удается найти ни себя (ибо нельзя найти себя, когда ты ищешь только себя – С.К.), ни цели, которая определяет направление жизни и придает ей смысл, тем не менее, они заняты поисками способа быть самими собой, а не обладать и потреблять (потреблять и обладать, и так до смертной доски – С.К.).
Однако – пишет Фромм - этот позитивный элемент картины нуждается в некотором уточнении. Многие из тех же молодых людей, а их число с конца 60-х годов продолжает явно уменьшаться (Фромм писал о хиппи и тем, что за этим последовало – С.К.), так и не поднялись со ступени свободы от (той свободы "глобиков", которую будут использовать американцы, чтобы перестраивать мир – С.К.) на ступень свободы для (той свободы, а не несвободы, которую должны использовать мы – С.К.); они просто протестовали, не пытаясь даже найти ту цель, к которой нужно двигаться, и желая только освободиться от всякого рода ограничений и зависимостей. Как и у их родителей - буржуа, их лозунгом было "Все новое прекрасно!" (помните: "Мы ждём перемен!"? – С.К.), и у них развилось почти болезненное отвращение ко всем без разбора традициям, в том числе и к идеям величайших умов человечества. Впав в своего рода наивный нарциссизм, они возомнили, что им по силам самим открыть все то, что имеет какую-либо ценность."
И тут Фромм пишет главное: "Их идеалом, в сущности, было снова стать детьми, и такие авторы, как Маркузе (а Маркузе – это крайнее крыло Франкфуртской школы, которое отделилось от марксизма и очень активно было использовано ЦРУ – С.К.), подбросили им весьма подходящую идеологию, согласно которой возвращение в детство – а не переход к зрелости – и есть конечная цель социализма и революции. Их счастье длилось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в этом состоянии эйфории; однако для многих этот период закончился жестоким разочарованием, не принеся им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В итоге их уделом нередко становится разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения".
Наша задача – формировать взрослость вокруг тех идей, которые мы сейчас раскапываем и нащупываем, находим и выстраиваем, доосмысливаем и развёртываем. Вокруг тех структур, которые мы ищем, вокруг тех типов деятельности, которые мы нащупываем, – сформировать взрослость. Потому что на другом полюсе будет вот этот маркузеанский идеал ребёнка, который шарахается в своём недовольстве из стороны в сторону. И которым, как газом, всегда можно управлять для разрушения всегда.
Как говорил когда-то один из спортивных комментаторов СССР, "такой хоккей нам не нужен". Это будет то, что будет нам противостоять. Нас интересует эта взрослость сегодня, как никогда. Эта серьёзность, эта способность быть и действовать. И это возвращение себе полноты бытия, которая и делает тебя субъектом подобного действия. Беспомощные вопросы о том, что делать ("Говорите, что делать? Где находится ваше Политбюро?" и так далее), – это вопросы детские.
Ясно, что делать, – становиться социальным микролидером, осваивая те идеи, которые есть. Соединяться с другими такими же лидерами. Создавать формы деятельности, которые будут совместимы с твоими идеями, и не бояться того, что ты не сможешь их создавать. Формировать из этого социальную ткань будущего аттрактора. Если ты можешь – формировать новые идеи. Если ты не можешь – учиться этим идеям и учить им других. Если ты находишься где-нибудь в середине, помогать и создавать какие-то промежуточные формы деятельности, подбирать материалы, давать новые и новые факты, работать.
Нашлись люди, которые отстенографировали 144 серии передачи ["Суд времени"], за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые делают портал, собирая советское наследство, за что им низкий поклон. Делают сами, бесплатно, и они делают это, как взрослые люди. Нашлись люди, которые сами хотят снимать фильмы и просят нас, чтобы мы в эти фильмы давали контент, выступали в этих фильмах, а они будут готовить всю канву, всю матрицу. Они делают это сами.
Мало ли ещё форм деятельности, которые вместе надо нащупать, если действительно хотеть работать, быть серьёзным, быть и создавать этот самый "номер 3" – вот эту самую группу или социальную макрогруппу, которая сможет противостоять беспомощности и аннигиляции, коллапсу того, что нынешняя система считает своей базой и опорой, и вместе с чем она будет уходить в небытие.
Вот это и есть та главная цель, ради которой можно производить такие программы, как "Суть времени". А также другие программы, другие продукты. А также заниматься деятельностью, строить социальные организмы, микро- и макро-, объединять их между собой. И понимая, как всё плохо, не опускать руки, а заниматься этой альтернативной деятельностью, зная, что либо мы успеем сформировать этот самый "номер 3" – и тогда ситуация будет гораздо более спокойным образом выходить на нужные нам параметры. Либо мы не успеем.
Но, может быть, успеем. Успеем создать то, что окажет противодействие окончательному обрушению России.
Если мы ведём серьёзный политический разговор, а я надеюсь, что мы ведём серьёзный политический разговор и даже разговор стратегический, концептуальный (а такой разговор – это как раз высший класс разговора политического), то мы всегда должны обсуждать две вещи. Одна из них – это наличествующее. А другая – альтернативы наличествующему.
Обычно подобный разговор происходит в каком стиле, в каком ключе? "Вот это наличествующее, а оно скверно. Оно мне не нравится, а у меня есть своя мечта, мой идеал. Это альтернатива. И вот я думаю, как мне одно заменить на другое".
Но для меня сейчас такой разговор абсолютно бессмыслен и аморален. Потому что сейчас наличествующее (то есть то, что есть), оно... Дело не в том, скверное оно или не скверное. И дело не в том, насколько мне нравится альтернатива, а дело в том, что это наличествующее нежизнеспособно. И тогда надо спросить себя – почему?
Потому что политический класс, на который СИСТЕМА (скажем так, "ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 1") должна опереться , – несовместим с жизнью России. Ему не нужна Россия. Он не отвечает задачам, которые перед Россией стоят. Он Россию может воспринимать только как паразит, который хочет сожрать её до конца и бежать вон.
А система, которая должна опереться на этот ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС (скажем так, ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 2) – как социально-политический организм может жить только до тех пор, пока Россия как государство существует. И она, система эта, особенно в её верхнем эшелоне, понимает, что когда она рухнет вместе с Россией, то мало для неё не будет. И наказана она будет не только внутри, но и вовне.
Значит, у системы и политического класса возникает не только симбиоз ("мы с тобой одной крови – ты и я"), но и противоречия. Как подобные противоречия разрешаются в истории?
Первый вариант. Класс делится на две части: компрадоров и националов, автохтонов и аллохтонов. И эти две части начинают воевать друг с другом. Наконец, жизнеспособная часть – та часть, которая является национальной, которой Россия нужна, – побеждает. Система опирается на неё и при этом чуть-чуть трансформируется.
Какой второй вариант? Система ищет новые базы опоры. Это очень редко реализовывалось в истории. Не знаю, имеет тут смысл разговор про 37-й год или нет, и осуществлял ли Сталин смену базы опоры – не знаю. Но знаю, что Пётр осуществлял смену опоры. Он её осуществлял. Но тогда должна найтись сила, на которую система может опереться. Должна найтись база, существовать опорная база, на которую система сможет опереться. Это уникальный случай в истории, когда гении сами себе создавали такие опорные базы, да и то достаточно долго. Пётр создавал свои потешные полки, которые потом стали гвардией, как мы знаем, достаточно долго. И не на одну только гвардию он опирался в своих решениях.
Итак, существуют ли эти опорные группы, как живые, энергичные социальные организмы, на которые система может опереться? Отвечаю. С моей точки зрения, их нет. В этом виде их нет.
Поэтому задача заключается не в том, чтобы разобрать, как спасать Россию, в соотношении между системой и существующим политическим классом. Не в том, как спасать Россию, разбирая другие отношения: между системой и какими-то другими классами. И даже не в том, чтобы спасать Россию при том, что эти другие классы будут не строить отношения с системой, а будут её сметать. Все эти варианты допустимы. Но нет этого ЭЛЕМЕНТА НОМЕР 3 как реальной сущности, как реального социального организма. Его нет, и трудно даже представить на сегодняшний день, что это такое. И вся программа "Суть времени" сооружается нами для того, чтобы и обсудить – что такое этот "номер 3". Почему его нет? Можно ли его создать? И за счёт чего?
Вы спрашиваете: "Что делать?" так, как будто есть этот живой, существующий, полноценный "номер 3", действия которого (в виде надстроек над этим "номером 3" – политических партий и так далее) должны разрушить систему, построить с ней новые отношения [или] трансформировать её. А мы вам говорим: нету этого "номера 3"! Откройте глаза!
Вы скажете: "Откроем глаза – и выяснится, что всё безысходно, и надо то ли просто бежать, то ли прятать голову в песок".
Нет, надо этот "номер 3" строить! Надо строить, собирать этот аттрактор, эти катакомбы, эти социальные макрогруппы, эти социальные организмы – живые и достаточно мощные. Как их собирать? Кто собирает такие социальные организмы? Их собирает дух. Их собирает смысл. Значит, этот смысл и надо обсуждать.
Итак, мы видим следующие процессы. Что система пытается опереться на класс "номер 2" и проваливается, потому что опереться на него нельзя. Она проваливается, гниёт. Загнивание политических систем происходит именно тогда, когда они опираются на классы и сущности, которые не отвечают тем задачам, которые должны решать системы. Это классическая ситуация загнивания. Система загнивает. Она гниёт всё больше. Постепенно у нее возникают те патологические свойства, которые присущи всем загнивающим системам, которые не могут нащупать точку опоры, которые повисают в безвоздушном пространстве, которые опираются "ни на что" – на самоё себя, на части самой себя, потом на подчасти и так далее. И в итоге "государь император опирается с трудом на руку супруги, а супруга на руку государя императора". И на этом всё кончается.
Мы видим эту коллизию. Она неумолима. И мы понимаем, что самый простой способ её решения (ибо мы боимся, что вместе с системой завалится и государство, и страна) заключается в том, чтобы этот "номер 2", то есть этот буржуазный класс, разобрался внутри себя, поделился на компрадоров и националов. Чтобы националам можно было помочь победить компрадоров, чтобы тогда система могла опереться с небольшими изменениями на этот класс националов, которые проявят историческую состоятельность. Которые будут соразмерны задачам страны. Которые, в конце концов, будут верить в святые строчки Есенина:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Это будет Родина.
Я не могу подробно распространяться на китайскую тему, и никогда не считал, что Китай – во всём для нас эталон. Но есть некоторые вещи, в которых за время многих поездок в Китай, в том числе и очень доверительных, я убедился. Там – помимо даосизма, буддизма, конфуцианства, которые сыграли огромную роль в том, что Китай состоятелен (всего этого у нас нет), – есть ещё один элемент, которого у нас нет: это домашние храмы. Храмы предков. До сих пор даже современный китаец верит, что он может работать где угодно, но захоронен он должен быть в родной земле. В родной земле, в земле своего селения – каким-то образом так, чтобы потом попасть к предкам, которые уже для него и кусок неба зарезервировали, там у него есть, я не знаю. дом. Я не хочу доводить [до конца] свои рассуждения, они слишком краткие, чтобы я мог изложить адекватно, а иначе это будет какая-то полукарикатура, а я отношусь ко всему этому серьёзно.
Вот это ощущение предков, святой родной земли, в которой надо быть захороненным, – оно свойственно китайской культуре не в меньшей степени, чем её даосистско-буддистско-конфуцианские уровни. Этот уровень более древний, более серьёзный. Между прочим, во Вьетнаме нащупывается тоже примерно это же. Здесь этого нет.
Но в каком-то виде этот класс должен соотнести себя с задачами субъекта под названием "Россия". Он должен то ли хотеть грабить с её помощью, то ли хотеть прятаться в её лоне, то ли действительно любить её по-настоящему, служить ей. И это, конечно, самое лучшее, но уже неважно даже, что произойдёт. Этого разделения на националов и компрадоров – нет. Всё слиплось, слиплось. "Всё смешалось в доме Облонских".
Значит, коллизии "номер 1 – номер 2" не существует.
Но и коллизии разделения внутри "номера 2" [на 2А и 2Б] тоже не существует! [Вот этой комбинации] "номер 1 – номер 2Б", при условии, что "номер 2А" исчезает с нашего горизонта, – тоже не существует.
Нет полноценного конфликта между либералами и консерваторами, между компрадорами и националами, между аллохтонами и автохтонами. Нет всего этого. Это не оформляется. Предлагаются идеологические основы такого оформления, создаётся смысловая ткань подобного переоформления – а переоформление не идёт! Потому что класс несостоятелен, всё "номер 2" несостоятельно!
И тут опять возникает три вопроса.
Первый. Насколько капитализм вообще сегодня состоятелен, насколько вообще состоятелен буржуазный класс в целом? Такой ли он гегемон в современном мире, как это кажется?
Второй вопрос. Насколько в истории России буржуазия когда-нибудь, даже в ситуациях намного лучших, чем сегодняшняя, сохраняла состоятельность? В феврале 17-го года она была "моложе и лучше качеством", гораздо. Но она же не была состоятельна. Она всё проиграла.
И вопрос номер три. Что такое сегодняшняя криминальная буржуазия, наскоро созданная для того, чтобы уничтожить коммунизм, СССР и всё остальное методом первоначального накопления, на той основе, на которой она была создана? Более надёжного средства дискредитировать капитализм в России, чем применить по отношению к нему те методы, которые были применены, быть не может. Потому что он в итоге сформировался, как криминальный класс. А криминальный класс никогда, ни в какой мере не может быть самостоятелен. И очиститься он не хочет и не может. Вот в чём проблема "номера 2" и проблема системы.
Поскольку "номер 2", то есть весь этот класс, всё это сообщество таково – система оторвана от него и гниёт. Она пока только гниёт. Она не то чтобы сильно отличается от этого класса, она плоть от его плоти, кровь от его крови. Но у неё как социального организма есть собственная жизнь. Класс-то может переползти во Францию, Германию и так далее, а система никуда переползти не может. А руководители её могут дорого заплатить за то, что она грохнется вместе с Россией. И они это понимают. И плату эту, этот счёт им предъявят отнюдь не только внутри страны, но и за рубежом. И они это тоже понимают. Значит, система живёт своей отдельной жизнью.
Что же касается "номера 3", то есть новых социальных организмов, новых социальных классов, то есть [существует] самая амбициозная из всех возможных, невероятно сложная, почти не решаемая задача – это собрать эту сущность. Вот этими передачами, нашей деятельностью, нашими идеологическими посиделками, нашими организационными, достаточно беспомощными пока что, телодвижениями – всем этим вместе собрать её в исторически короткие сроки. Мне скажут, что это безумие, это невозможно сделать, это неподъёмная задача и так далее. А я другой не вижу! Не вижу, не понимаю, как можно действовать иначе. И считаю, что тут шансы, пусть и минимальные, есть, а ни на что другое шансов нет. Нет вообще.
Что это за социальный организм? Как он должен строиться? За счёт чего он может собраться быстро?
Отвечаю. Быстро он может собраться не за счёт новой утопии – это невозможно. А за счёт внимательного, настойчивого, энергичного и, прошу прощения, умного вглядывания в собственное прошлое и выявления в нём какой-то драгоценности. Это притча о советской жемчужине. Что такое советская жемчужина? Что такое послание, которое содержится внутри советской реальности? Что из этой советской реальности мы можем и должны использовать? И почему мы сегодня это можем использовать?
Разбор подобных вещей связан с двумя видами деятельности.
Первый вид деятельности – это критика капитализма. Поскольку эта критика была здесь запрещена и казалась смехотворной (и всем было понятно "на раз", что капитализм вообще – это светлое будущее, что это панацея от всех бед, что никогда ничего другого, кроме него, не было и не будет, что только он может нас всех спасти и только он эффективен), то критика капитализма, серьёзная критика, всё время была под запретом. Даже не в идеологическом или тоталитарном [смысле:] "Не сметь, а то мы вас посадим в тюрьму!". А просто очевидность преимуществ капитализма настолько "висела" над сознанием постсоветского гражданина, даже если он внутренне и считал, что он более привержен какому-нибудь там социализму, социал-демократии, но, упаси бог, не коммунизму. [И настолько] это всё навернулось, что постсоветскому гражданину казалось страшным повернуться в ту сторону, начать смотреть туда и уж тем более критиковать капитализм: "Ну, да, да, загниваем. Знаем, знаем – загниваем . Империализм у нас загнивающий, ха-ха-ха. Да, да, да, капитализм сейчас падёт, га-га-га."
Всё это было до 2008 года. Потом по поводу этих вещей заговорил весь мир, кроме России. В России это всё не звучит. А опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать "номер 3"), опыт этой критики - коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым, со всем остальным. Это всё было запрещено обсуждать.
Значит, к "коммунистическому вчера" мы в этом обсуждении вернуться не можем. Нам это надо переосмысливать заново. Как бы мы ни уважали своё прошлое, "в карете прошлого далеко не уедешь". Это надо переосмысливать. И самое страшное-то заключалось в том, что гнать любую диссидентскую "пургу" на советскую систему было разрешено – проклинать её, ухмыляться по её поводу – а вот искать внутри неё эти жемчужины, подвергать её интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению, было запрещено. И платить за это приходилось, как ни странно, гораздо большую цену, чем за критику системы. Так странно была устроена сама советская система. И нам эту странность тоже придётся обсудить.
Но пока что давайте чуть-чуть поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди огромного масштаба, существовавшие и на Западе, и во всё мире. Как это делали корифеи? Корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к ВПШ, ни к ЦК КПСС. Как это делали другие люди огромного масштаба?
Я должен сказать, что я далеко не со всем согласен, из того, что говорит Эрих Фромм, один из людей такого масштаба. Мне есть в чём оппонировать ему, и есть слабые точки, на которые могу показать, что Фромм здесь категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Я просто хочу, чтобы чуть-чуть послушали то, как это делают не советские начётчики из Высшей партийной школы, а люди мирового класса. Мирового класса, подчёркиваю.
Фромм говорит о том, что капитализм – это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорил и Гоббс, об этом говорил Адам Смит. Давно говорилось о том, что якобы если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи, которая начнёт воевать с другой, то в целом человеческое сообщество вдруг начнёт огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, – это на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие и всё прочее, на его человеческую природу.
Фромм говорит, что опора на такую природу, которая далеко не является природой вообще и которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определённое устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят "иметь", "обладать", но не "быть".
Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Фромм смотрит в корень и бьёт в самую больную точку, он говорит: "Потребление – это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых капиталистических обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства. С одной стороны, - говорит он, - оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства". Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что он один (а ведь его сделали индивидуалистом!) абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему, в виде наркотика, предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай всё больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь своё "Я" скорлупою этих вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счёту, ты несчастен.
Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, вся эта беспрерывная жизнь в "шопингах" и так далее нужна для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А все эти показы по телевидению бандитов, каннибалов и бог знает ещё кого, нужны для того, чтобы разбудить страх и, чтобы потребитель, который начнёт беспокоиться еще больше, побежал снова потреблять. Фильмы ужасов, вся эта культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в "шопинг". "Современные потребители, - пишет Фромм, - могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю".
Дальше он спрашивает простую вещь: а к чему, говорит он, это приводит? К чему это приводит? "Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции", пишет Фромм. "Одна из них – тенденция "иметь", "обладать"", т.е. бегать по "шопингам" и грызться друг с другом, "в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе стремления к самосохранению." И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это вся та звериная толща, которая существует, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Это всё то, что существует в человеке дочеловеческого, природного. Самосохранение, вот эта грызня, джунгли, "война всех против всех".
"Вторая тенденция – "быть", жертвовать собой", говорит Фромм, "обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодоления одиночества посредством объединения с другими.
Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие потенции в том же человеке". Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, "война всех против всех". Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.
"В заключение, - пишет Фромм, - можно сказать, что нет ничего удивительного в том, что стремление человека к самоотдаче и самопожертвованию проявляется столь часто и с такой силой, если учесть условия существования человеческого рода". Род человеческий как человеческий род не может существовать без опоры на это. Он погибнет как человеческий род, если он не будет существовать с опорой на это. "Удивительно, - пишет Фромм, - скорее то, что эта потребность может с такой силой подавляться, что проявления эгоизма в капиталистическом обществе становятся правилом, а проявления солидарности – исключением. Вместе с тем, как это ни парадоксально, именно этот феномен вызван потребностью в единении. Общество, принципами которого является стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не захочет быть аутсайдером, а вернее отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, – это их взаимный антагонизм".
А дальше Фромм идёт до конца и пишет следующее: "В католической теологии такое состояние существования, в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви, (а Фромм подробно объясняет, почему в подобном состоянии подлинной любви быть не может, и она подменяется сексом, и почему нужны все эти сексуальные революции) определяется, как "ад". Фромм ставит знак тождества между адом социальным и метафизическим, и этим состоянием всеобщего разделения, не преодолеваемого и в любви.
А дальше он обращает внимание на ту сторону Маркса, которую не то чтобы запрещено было обсуждать в советское время, а просто категорически не хотели обсуждать. Об эксплуатации говорили, об отчуждении – нет. А мы сейчас, осуществляя критику капитализма, заговорили об отчуждении. Фромм пишет: "Труд, по Марксу, символизирует человеческую деятельность, а человеческая деятельность для Маркса – это жизнь. Напротив, капитал, с точки зрения Маркса, – это накопленное прошлое и, в конечном счёте, мёртвое, грундайза" (я могу неправильно произнести немецкое слово). "Нельзя полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для Маркса борьба между трудом и капиталом, если не принять во внимание, что для него это была (борьба метафизическая – С.К.), борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания".
Видите, какой выстраивает ряд Фромм вместе с Марксом? Бытие или обладание, жизнь или смерть, живое или мёртвое. "Для Маркса вопрос стоял так: кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над мёртвым или мёртвое над живым? Социализм для него олицетворял общество, в котором живое одерживает победу над мёртвым, то есть метафизическую победу".
А вот теперь хотелось бы обсудить – куда ведёт эта дорога, которую мы наметили, когда мы сказали о том, что капитализм сегодня постепенно выстраивает Большой Юг, Большой Запад, Большой Восток. И начинает игру Большого Юга против Большого Востока, заигрывает с ним, строит это по принципу "мирового города" и "мировой деревни". Это ещё социокультурная политика, это глобальная политика, это стратегия, но это не концепция и не конечная цель. Что по другую сторону этой конечной цели?
Если верить тому, что говорят Фромм и Маркс, то по другую сторону этой цели то единственное, что и может быть построено, когда сложатся "мировой город" и "мировая деревня" и когда внутри всего этого остановится развитие. Как только остановится развитие и иерархия окажется неподвижной, выяснится, что история – это грех. И рано или поздно окажется, что единственное, что может дооформить это концептуально, метафизически и стратегически, – это просто многоэтажное человечество.
Поскольку род человеческий (для Маркса) отчуждает в капитализме свою сущность от себя, то род человеческий, потеряв сущность, потеряет единство. И в этой потере единства он рано или поздно придёт к идее многоэтажного человечества. А идея многоэтажного человечества, в котором единство вида будет отменено – что и будет представлять собой новую и гораздо более тонкую разновидность фашизма, – рано или поздно обязательно востребует гностическую метафизику, ибо именно в гностической метафизике всё доведено до предела. Там есть "пневматики", то есть высшие люди, живущие духом, творчеством, интеллектом; "психики", живущие только эмоциями; и "хилики", живущие только телом, только жратвой и всем остальным.
И вот это желание раскачать потребление, рано или поздно, приведёт к формированию огромного количества обездушенных человеческих потребителей-скотов, над которыми начнут надстраиваться другие иерархии. Не иерархии суперпотребления, а иерархии, отрывающие самих себя и их носителей, эти этажи здания – от нижних этажей здания. В этом завершение замысла со всеми этими "Большими Югами", "Большими Востоками" и так далее. Это гностическое, по большому счёту, завершение, после которого человечество как единое целое перестаёт существовать. А как только оно перестаёт существовать как единое целое, гуманизма уже нет в том виде, в каком мы к нему привыкли. Потому что никто не скажет директору совхоза или зоотехнику, почему он не должен сократить поголовье кур, если это полезно для совхоза и для потребителей куриного мяса. Почему нельзя сократить любым способом количество "хиликов", если они не нужны? Почему нельзя растоптать "психиков", если они не одно с тобой человечество? Они фундаментально, антропологически, метафизически другие.
Что противостояло этому и в чём тут корни советского за пределами той конкретики, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать?
Под номером один, конечно, идёт советский опыт индустриального и даже постиндустриального коллективизма. Это огромный опыт, потому что если он был – значит, можно развиваться без атомизации, без превращения коллективистско-традиционалистской солидарной сферы вот в этот самый антагонистический, индивидуалистический материал. Без этой грызни вокруг "иметь", без этого разбуженного алчного состояния.
Значит, тогда весь этот коллективистски-солидаристский материал – это не уголь для топки, который кидаешь-кидаешь, кидаешь-кидаешь, паровоз едет, а потом уже угля нет, и паровоз останавливается. Это огромного значения опыт. И какие бы события ни развивались, и как бы быстро всё ни подбиралось к самым печальным вариантам развития событий здесь, у нас, мы не имеем права не осмысливать этот опыт. Мне всё время говорят: "Что надо делать?" Осмысливать надо. Дорабатывать, собирать материал. Не можете книги писать – собирайте материал. Не можете книги писать – статьи пишите, выявляйте отдельные аспекты. Не можете писать – учитесь. Находите тех, кто это может делать. Учите других.
Это всё надо понять. Поймите масштаб этой проблемы. До сих пор говорилось, что двигаться-то можно только так – за счёт Адама Смита и Гоббса. За счёт того, что разбужена алчность, а её не разбудишь, пока не будет индивидуумов, когда всё это не превращается в газ. А когда ты превратишь это в газ, ты отчуждаешь человеческую сущность от человечества, ты омертвляешь всё, и у тебя рождается эта неподвижная иерархия. Но если можно развиваться по-другому, зачем же развиваться так?! Тем более что так уже развиваться нельзя. У нас – потому, что уже нет этого традиционалистского материала для топки, на Западе – по той же причине. А на Востоке можно, но остановка видна.
Вторая часть этого всего – это "новый человек", "новый гуманизм" и "история как сверхценность". Говорил, повторяю и буду говорить, что нет экономики как таковой, нет социологии как таковой. Есть социологии и экономики, опирающиеся на человека как константу, и социологии и экономики, опирающиеся на человека как процесс. Если вы можете человека поднять, то с этим поднятым человеком вы сделаете другую экономику. А, создав другую, вы его ещё больше поднимете, потому что не природа человека неизменна, как они говорят вам и нам. Не природа человека неизменна (и потому уж извиняйте – что есть, то есть), а есть две природы. И опираются они на одну, а вторую игнорируют. А опереться-то на неё можно, ибо она есть и её надо изучать – эту вторую природу солидаризма, коллективизма и всего прочего. С её дочеловеческими корнями, с её развитием, её потенциалом. Ее надо изучать и надо показывать, как её использовать и как её актуализировать.
Третья проблема – это альтернативный образ жизни, основанный на других краеугольных представлениях о том, что хорошо и что плохо. Я лично считаю (никому не берусь это навязывать), что если тряпок меньше, а кинотеатров и возможностей духовного роста больше, то это прекрасно. Что если квартиры скромные, но есть прекрасные Дворцы культуры и замечательная инфраструктура общественного транспорта, то не обязательно сидеть в "Бентли". Что смысл жизни вообще состоит не в том, чтобы оградить себя стеной из этих вещей, а в том, чтобы испытывать счастье от того, что ты восходишь вместе с другими к каким-то невероятным, новым перспективам, которые ты успеваешь открыть себе в течение твоей жизни.
И, наконец, последнее – это окончательный характер того, что происходит в пределах этого антагонизма. Если один корень, который мы выявили сейчас, гностический, то нам нужен другой. И ясно, что он хилиастический. Ясно, что коммунизм как он был – как метафизика, как всё целое – уходит глубочайшими корнями в хилиастические мечтания о тысячелетнем царстве человечества, о жизни в справедливости и солидарности, о Царстве Божьем на земле и так далее. И тогда надо изучать эти корни. Это единство, которое было прервано, со всеми его обертонами. Потому что в эти обертона входит богостроительство, которое говорило, что человек сам станет богом. Входит наука, которая говорит о том, что на самом деле формы в их развитии борются с Тьмой как энтропийным принципом. Или экстрапия борется с энтропией.
Есть гигантское поле изучения предельных конфликтов между тем, что порождает собой гностицизм, рано или поздно говорящий об иерархиях и "многоэтажном человечестве", и приводящий к концу Жизни и грезящий концом Вселенной и бытия как царства греха и злого Демиурга, и хилиазмом, который говорит о совершенно других вещах. Мы же это тоже не изучаем.
Значит, у нас есть огромное богатство. И когда мы говорим, вокруг чего надо формировать этот "номер 3", мы отвечаем – вокруг этого советского наследства, переосмысленного, понятого по-другому, вокруг элементарных вещей в нём. Ибо те, кто говорят вам или нам сегодня, что плановая экономика или директивное планирование в прошлом, – просто лгут. Те, кто говорят, что в коллективистских цепочках застрявшее общество не может развиваться, – лгут. Те, кто говорят, что человеческая природа неизменна, – лгут.
Рано или поздно вокруг этого "номера 3" надо спокойно развивать смысловые кольца, структуры и организационное начало. Нельзя развивать одно без другого. Пусть сформируется это "номер 3" раньше, чем упадёт всё остальное.
Теперь о том, как оно будет падать и почему.
Система, потерявшая точку опоры, начинает загнивать и сходить с ума. Она сходит [с ума] очень многообразно. Наблюдая несколько телевизионных передач (мне пришлось их наблюдать за последнее время по необходимости), передаваемых нашим центральным телевидением, я всё время думал: зачем нужны такие передачи? Ведь люди, которые производят телевизионную продукцию, не так глупы и не так бездарны. Почему же они всё так производят? Кому это адресовано? Ведь обычная манипуляция (а я всегда считал, что манипуляция – это низкое искусство, а высокое искусство – актуализация, когда ты пробуждаешь в человек подлинную энергию, и дальше эта энергия движет и тебя, и его вперёд неслыханными темпами) – она же строится на признании фактов. Когда Ленин говорил, что надо говорить массам правду, он говорил об азах политики. И Ленин, и Корнилов должны были сказать, что ситуация в стране ужасная. Только Корнилов должен был сказать, что к ужасу привели (а это уже называется "интерпретация после признания фактов") "краснопузые", а Ленин должен был сказать, что "белогвардейская сволочь". Но не признать факты же нельзя.
Всё, что сейчас происходит по телевидению, или большая часть того, что происходит (всё большая часть), основана на игнорировании фактов, на превращении реальных фактов неблагополучия, о которых говорит каждый таксист на улице, в какой-то оторванный от жизни гламур. Политический гламур.
"Кому он нужен?" – думал я всё время, вглядываясь по необходимости в эти несколько передач. И, наконец, понял – кому. Начальникам. Начальники не народ успокаивают с его помощью, они себя успокаивают. Это невроз системы, оторванной от политической базы, которая начинает успокаивать себя.
Значит, гламур уничтожает основу, основу сегодняшней власти – телевизионный "ящик". А ведь в 1996 году, когда он ["ящик"] спас политическую систему, не было Интернета, а сейчас он есть. Казалось бы, система должна осваивать интернет. Но когда она его осваивает, она насаждает туда тот же гламур. То есть она отдаёт себя на растерзание Интернету. И здесь тоже наша задача – либо этот Интернет станет орудием в руках американцев, либо он станет орудием в руках конструктивных сил. Сейчас-то он ничей. Система каждый раз, как прикасается к нему, порождает очередного гламурного монстра. А Интернет кипит сам по себе и, рано или поздно, это кипение как-то во что-то будет структуризироваться.
Итак, ни [полноценного] телеящика нет, ни понимания, что рядом с ними идёт Интернет (а когда к Интернету прикасаются, его тоже убивают). Значит, нет всего оператора массовой информации. Но нет и идеологии, которая должна бы была заставить этот оператор "работать". Я не могу даже объяснить. Люди либо понимают, либо нет, почему без идеологии система средств массовой информации не работает. Нельзя управлять каждым журналистом директивным методом – система останавливается или начинает вяло производить то, что от неё спрашивают, то есть саботировать процесс. Это я и вижу невооружённым глазом.
Значит, нет ни идеологии, ни оператора средств массовой информации. Нет референтуры, потому что президент Медведев сначала говорит, что всё, что говорят Меркель, Саркози и Кэмерон – это чушь, и что мы не будем отменять мультикультурализм в отличие от них. А потом говорит, что мы строим российскую нацию с сохранением других идентичностей.
Но в том-то и суть мультикультурализма, что он отрицает то, что в основе, в ядре находится какая-либо нация! Он строит системы без ядра. Мозаику. И она-то [эта модель] и провалилась. И об этом говорят три лидера стран старой Европы. Вроде бы мы шли туда. Но потом мы сначала говорим: "а", а потом "минус а". Почему? Ну, потому что мультикультурализм – это сложное явление (я изучал его просто потому, что меня очень интересовал вице-президент США Альберт Гор, а Альберт Гор очень много молился на мультикультурализм).
Значит, это и нужно, чтобы кто-то рассказал [ему], что такое мультикультурализм, а несколько референтных групп нормально сопровождали – так, чтобы одно высказывание не противоречило другому, чтобы было ясно, куда это направлено. Этого тоже нет. Нет. Социологических данных нет, потому что социологию залил тот же "шоколад" – победные рапорты.
Так что есть?
Репрессивный аппарат? Но мы с вами рассматривали, что это такое на примере Египта.
1) Это верхушка.
2) Это собственно репрессивный аппарат, коль скоро он становится "счётократическим" (то есть вывозит средства в огромном размере на Запад), то он становится подконтролен Западу и может быть "выключен".
3) Это некие "глобики", то есть люди Интернета, "фэйсбуков" и всего остального, которые всегда готовы не за страх, а за совесть поддерживать то, что делают американцы.
4) И это фундаменталисты, которые по особым каналам связываются с теми же американцами.
Когда система выстроена, то этот ущербный фундаментализм плюс "глобики" выходят против верхушки при парализованном репрессивном аппарате. И верхушка, то есть политическая система, летит в тартарары.
Я не знаю, полетит ли она туда завтра или через полгода, но я знаю, что эта суррогатная революция, это обрушение страны – это не настоящая революция. Это не всеобщая политическая забастовка, которая грезилась большевикам или осуществлялась в 1905 году. Это не вооружённое восстание 1917 года. Это не демократический процесс. Это не военное восстание. Это не Фидель Кастро, не национально-освободительная борьба в Китае или Вьетнаме. Это суррогатная, твиттерная, "оранжевая" фигня, которая нужна только для того, чтобы всё рухнуло.
Кто-то надеется на неё? Кто-то хочет к ней подключаться? Кто-то по второму разу хочет сыграть в эту карнавальную штучку и второй раз потом изумиться, что обломки государства падают тебе на голову? Вряд ли, да?
Значит, что в этой ситуации можно делать? Можно надеться на то, что система будет гнить не полгода, а три года. Потому что пять лет она гнить не будет. Это уже ясно. Она может рухнуть, при внешнем воздействии, завтра. Можно надеться на то, что исторический срок, пусть малый, но есть, – и собирать этот "номер 3". Собирать его, обсуждать: как мы ЭТО делаем? Что дальше делать с ЭТИМ? Если есть субъект, то понятно, каков проект. Вокруг чего это собирать, тоже понятно. От чего надо освобождать сознание и психику, понятно.
Меня спросят: "А что делать, если процессы будут развиваться быстро?"
Отвечаю. Вот в этот момент, когда процессы будут развиваться быстро, и всё начнёт заваливаться, и станет ясно, что это крах государства, силы, любящие страну, верные долгу и державности, должны столкнуться с теми силами, которые иноземцы мобилизуют, для того, чтобы страну обрушить. Тогда, а не раньше. "Утром деньги, вечером стулья. Вечером стулья, утром деньги. Но деньги вперёд".
Сначала нужно всячески помогать системе гнить подольше и надеяться даже, что она спасётся от гниения, потому что всё остальное есть авантюра. И при этом формировать субъект "номер 3". А потом, если это всё-таки не удастся сделать, и это всё заваливается (слышат меня? заваливается! всё, его нет), – в этот момент есть только площадь. На этой площади не должны стоять только сторонники окончательной ликвидации России. Не должно быть так.
Вот тут наступает некий момент истины. Тут, а не раньше. Это ключевой политический момент. Это и есть вопрос о том, лить ли надо воду или жечь огонь. Тот, кто делает это раньше [работает на обрушение системы], совершает историософский и политический грех, и рушит всё себе на голову. Это можно сделать только после того, как другие мобилизуют разрушительный потенциал, а система скажет: "Ребята, меня нет, я ушла, до свидания! Я очистила поле".
Ах, очистила?.. Вот тогда давайте посмотрим – силы собирания державы или силы её ликвидации окажутся мощнее в постсоветском обществе. И никакого противоречия между задачей #1 (согласно которой надо строить субъект "номер 3") и задачей #2 (согласно которой надо готовиться к тому, что, может быть, придётся после обрушения, не дай нам его Бог, противостоять окончательному концу страны) нет. Это двуединая задача. Никакого противоречия тут нет. И никакое нетерпение не должно помешать сделать две основные вещи: осмыслить до конца, в чём именно драгоценный клад, который дарован нам в шелухе самых разных вещей, накопленных в советский период, создать мощное смысловое поле и человека, который способен в нём структурироваться в субъект. Организовать этот субъект. И дальше посмотреть на то, что происходит вокруг тебя...
И всему, что происходит вокруг тебя, не мешать надо, не пытаться его как можно быстрее уконтрапупить. Наоборот, помогать. Потому что оно – это дополнительный каркас. Какой-то каркас над тем, что упадёт тебе на голову, и что кончится окончательным уничтожением твоей страны.
Есть люди, которые этого очень хотят. Есть люди, которые рассчитывают на ребячество, на то, что в очередной раз на арену истории выйдут глубоко невзрослые люди. Это не будут буржуа, которые сейчас всячески консервируют существующую ситуацию, которые охранительно говорят, что "всё в шоколаде". Это будут люди совершенно другого типа, мятущиеся, не знающие точно, чего хотят, и, может быть, хотящие чего-нибудь хорошего. И о них очень точно сказал Фромм:
"У молодых людей мы находим такие типы потребления, которые представляют собой не скрытые формы приобретения и обладания, а проявление неподдельной радости от того, что человек поступает так, как ему хочется, не ожидая получить взамен что-либо "прочное и основательное". Это не буржуа, это, казалось бы, новая молодая надежда. Эти молодые люди совершают дальние путешествия, зачастую испытывая при этом трудности и невзгоды, чтобы послушать музыку, которая им нравится, или своими глазами увидеть те места, где им хочется побывать, или встретиться с теми, кого им хочется повидать. Нас в данном случае не интересует, являются ли цели, которые они преследуют, столь значительными, как это им представляется. Даже если им недостает серьезности, целеустремленности и подготовки, для нас важно, что эти молодые люди осмеливаются быть, и при этом их не интересует, что они могут получить взамен или сохранить у себя. В этом они, казалось бы, гораздо более искренни и многообещающи, чем то поколение, которое хочет только иметь. Они кажутся гораздо более искренними, чем старшее поколение, хотя часто им присуща некоторая наивность в вопросах философии и политики. Они не заняты постоянным наведением глянца на свое "я" как это старшее поколение, чтобы стать "предметом повышенного спроса" (как эта буржуазия – С.К.) Они не прячут свое лицо под маской постоянной лжи (как это делают буржуа – С.К.), вольной или невольной; они в отличие от большинства не тратят свою энергию на подавление истины. Нередко они поражают старших своей честностью, ибо старшие втайне восхищаются теми, кто осмеливается смотреть правде в глаза и не лгать (и кто хочет быть – С.К.). Эти молодые люди образуют всевозможные группировки политического и религиозного характера, но, как правило, большинство их не имеют никакой определенной идеологии или доктрины и могут утверждать лишь, что они просто "ищут себя". И хотя им и не удается найти ни себя (ибо нельзя найти себя, когда ты ищешь только себя – С.К.), ни цели, которая определяет направление жизни и придает ей смысл, тем не менее, они заняты поисками способа быть самими собой, а не обладать и потреблять (потреблять и обладать, и так до смертной доски – С.К.).
Однако – пишет Фромм - этот позитивный элемент картины нуждается в некотором уточнении. Многие из тех же молодых людей, а их число с конца 60-х годов продолжает явно уменьшаться (Фромм писал о хиппи и тем, что за этим последовало – С.К.), так и не поднялись со ступени свободы от (той свободы "глобиков", которую будут использовать американцы, чтобы перестраивать мир – С.К.) на ступень свободы для (той свободы, а не несвободы, которую должны использовать мы – С.К.); они просто протестовали, не пытаясь даже найти ту цель, к которой нужно двигаться, и желая только освободиться от всякого рода ограничений и зависимостей. Как и у их родителей - буржуа, их лозунгом было "Все новое прекрасно!" (помните: "Мы ждём перемен!"? – С.К.), и у них развилось почти болезненное отвращение ко всем без разбора традициям, в том числе и к идеям величайших умов человечества. Впав в своего рода наивный нарциссизм, они возомнили, что им по силам самим открыть все то, что имеет какую-либо ценность."
И тут Фромм пишет главное: "Их идеалом, в сущности, было снова стать детьми, и такие авторы, как Маркузе (а Маркузе – это крайнее крыло Франкфуртской школы, которое отделилось от марксизма и очень активно было использовано ЦРУ – С.К.), подбросили им весьма подходящую идеологию, согласно которой возвращение в детство – а не переход к зрелости – и есть конечная цель социализма и революции. Их счастье длилось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в этом состоянии эйфории; однако для многих этот период закончился жестоким разочарованием, не принеся им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В итоге их уделом нередко становится разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения".
Наша задача – формировать взрослость вокруг тех идей, которые мы сейчас раскапываем и нащупываем, находим и выстраиваем, доосмысливаем и развёртываем. Вокруг тех структур, которые мы ищем, вокруг тех типов деятельности, которые мы нащупываем, – сформировать взрослость. Потому что на другом полюсе будет вот этот маркузеанский идеал ребёнка, который шарахается в своём недовольстве из стороны в сторону. И которым, как газом, всегда можно управлять для разрушения всегда.
Как говорил когда-то один из спортивных комментаторов СССР, "такой хоккей нам не нужен". Это будет то, что будет нам противостоять. Нас интересует эта взрослость сегодня, как никогда. Эта серьёзность, эта способность быть и действовать. И это возвращение себе полноты бытия, которая и делает тебя субъектом подобного действия. Беспомощные вопросы о том, что делать ("Говорите, что делать? Где находится ваше Политбюро?" и так далее), – это вопросы детские.
Ясно, что делать, – становиться социальным микролидером, осваивая те идеи, которые есть. Соединяться с другими такими же лидерами. Создавать формы деятельности, которые будут совместимы с твоими идеями, и не бояться того, что ты не сможешь их создавать. Формировать из этого социальную ткань будущего аттрактора. Если ты можешь – формировать новые идеи. Если ты не можешь – учиться этим идеям и учить им других. Если ты находишься где-нибудь в середине, помогать и создавать какие-то промежуточные формы деятельности, подбирать материалы, давать новые и новые факты, работать.
Нашлись люди, которые отстенографировали 144 серии передачи ["Суд времени"], за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые делают портал, собирая советское наследство, за что им низкий поклон. Делают сами, бесплатно, и они делают это, как взрослые люди. Нашлись люди, которые сами хотят снимать фильмы и просят нас, чтобы мы в эти фильмы давали контент, выступали в этих фильмах, а они будут готовить всю канву, всю матрицу. Они делают это сами.
Мало ли ещё форм деятельности, которые вместе надо нащупать, если действительно хотеть работать, быть серьёзным, быть и создавать этот самый "номер 3" – вот эту самую группу или социальную макрогруппу, которая сможет противостоять беспомощности и аннигиляции, коллапсу того, что нынешняя система считает своей базой и опорой, и вместе с чем она будет уходить в небытие.
Вот это и есть та главная цель, ради которой можно производить такие программы, как "Суть времени". А также другие программы, другие продукты. А также заниматься деятельностью, строить социальные организмы, микро- и макро-, объединять их между собой. И понимая, как всё плохо, не опускать руки, а заниматься этой альтернативной деятельностью, зная, что либо мы успеем сформировать этот самый "номер 3" – и тогда ситуация будет гораздо более спокойным образом выходить на нужные нам параметры. Либо мы не успеем.
Но, может быть, успеем. Успеем создать то, что окажет противодействие окончательному обрушению России.
x
Дмитрий_Шторм
19 July 2011
СУТЬ ВРЕМЕНИ 4
Стенограмма четвёртой передачи.
Стенограмма четвёртой передачи.
Скрытый текст
СУТЬ ВРЕМЕНИ - 4
События развиваются так быстро, что никакие комментарии не успевают за этой скоростью развёртывания. Ещё неделю назад я приводил доказательства того, что американцы устроили события в Египте и во всём исламском регионе. И кричал: "Ну, посмотрите же, посмотрите же! Ну, вот же данные, данные! Ну, что же вы, сошли с ума, что этого не видите?" А потом президент США Барак Обама посмотрел в эфир примерно так, как я смотрю на вас, и сказал, что события в Египте - это как новая рухнувшая Берлинская стена.
Нужны комментарии? Бжезинский сказал, что, позволив рухнуть Берлинской стене и договорившись об объединении Германии так, как мы договорились, русские подписали Компьенский мир. Помните, что такое Компьенский мир? Это когда в клетке привозили немецких генералов после конца Первой мировой войны, и они там, в клетке, просто нечто подписывали (самое позорное, что могли).
Итак, теперь Обама смотрит спокойно в камеру, как я сейчас смотрю на вас, и говорит: "Рухнула новая Берлинская стена". Отлично она рухнула, правда? Она рухнула так, что, конечно же, образовался абсолютный "триумф демократии"! Ликвидирован парламент - первый шаг к демократии. Отменена Конституция - второй шаг к демократии. Отменён и разогнан Конституционный суд - третий шаг к демократии. Вот как быстро развиваются события.
По этому поводу был известный анекдот, когда трое хотят выпить "на троих" бутылку на улице. Двое уже собрались, а третьего всё не видят... Наконец, идёт какой-то интеллигент. Говорят:
- Не хочешь присоединиться?
Он говорит:
- Ну, я хочу, но только закуска...
- Да не, какая закуска!
- Ну, хотя бы стакан...
- Как стакан? Да вот, из горлышка!
- Нет, из горлышка я не могу.
Они ищут стакан. В одном автомате для газировки (если кто помнит, такие были) нет стаканов, в другом... А тут [рядом] пьяный падает в лужу и рычит: "У-у-у.". Говорят: "Видишь, наши уже гуляют, а мы с интеллигентом всё стакан ищем!"
Так вот, "наши уже гуляют". Они говорят о том, что рухнула новая Берлинская стена. Они говорят о том, что произошедшее есть событие ничуть не меньшее по значению, нежели то, после которого Советский Союз подписал "Компьенский мир", то есть полностью капитулировал... А мы "с интеллигентом всё стакан ищем": "Докажите, докажите, что все эти структуры, которые сейчас пришли к власти в Египте (или приходят к власти), - это какие-то злые силы, а не силы добрые!"
Ну, "злые", "добрые" - это понятия относительные, и я не хочу ими оперировать вообще. Я никогда не буду демонизировать ни одно, даже самое радикальное, движение. Люди борются за свои идеалы... Важно, за какие, и как эти идеалы соотносятся с нашими. Я против другого всегда выступал и буду выступать - против того, чтобы, когда ты видишь, как человек атакует твоего врага, сразу начинать радоваться и кричать: "Ура, ура! Это значит, что этот человек наш друг!" Этот человек может быть ещё более беспощадным твоим врагом, чем тот, кого он атакует. С врагом с этим он может о чём-то договариваться. И так далее...
Джордж Сорос сказал, что его цель - поддержать "Братьев-мусульман". Теперь по всему миру началась кампания, при которой нужно рассказать, что "Братья-мусульмане" - организация социальной благотворительности... Это очень смешно! И, главное, это оскорбительно для самих "Братьев-мусульман".
Все помнят такого великого революционера, принадлежащего к этой организации, Сейида Кутба, если я правильно по транскрипции произношу его имя. Сейид Кутб - это мученик данного движения. Его называли: "Че Гевара" или "Ленин исламизма". Его надо назвать филантропом? А в чём состояла его филантропия? Мы все помним, как "Братья-мусульмане" убивали - и как их убивали, как они мученически терпели репрессии со стороны власти. За что, за социальную филантропию?
Да, конечно, одним из элементов их политической линии, одним из элементов их политической стратегии является ещё и социальная филантропия, создание неких структур, помогающих бедным, потому что в среду бедных гораздо легче проникать с помощью создания этих структур. И потому, что вообще такое тотальное проникновение - есть основа философии "Братьев-мусульман". Но это вовсе не значит, что "Братья-мусульмане" являются филантропической структурой. "Братья-мусульмане" являются структурой по захвату власти и установлению определённого мирового порядка, что написано во всех их документах, и никто не отменил ни создания мирового Халифата, ни очищения от ересей и наслоений светскости, а также от всякого такого "порочного" национализма, "порочного" умеренного исламского существования. Всё это названо самым оскорбительным словом "джахилия" (это [означает] кощунство, обрушение в язычество; оно, может, даже хуже, чем какое-нибудь христианство твоего смертельного врага).
Никто не отменил Халифата. Значит, никто не отменил принципа, по которому Халифат должен находиться на той территории, где когда-то был ислам (а, между прочим, у нас [в России] эта территория достаточно обширна). Никто всего этого не отменил. И не надо вешать людям "лапшу на уши", не надо превращать радикальное, насыщенное политической энергией, насыщенное метафизической энергией, энергией конечных стремлений, по которым весь мир в конечном итоге должен начать жить "праведно", то есть исламской жизнью, - вот это движение превращать в общество по благотворительности. Это стыдно, нехорошо, неправильно... Вот одна сторона вопроса.
Сегодня американцы называют уже и "Братьев-мусульман" хорошей организацией. Добрые такие "Братья-мусульмане"! А перед этим, если вы помните, они талибов начали тоже делить на добрых и недобрых, хороших и плохих. Хорошие - это те, которые им нужны. Плохие - это те, кого надо наказать. Пройдёт время - окажется, что в списке наказуемых будет только бен Ладен. Или бен Ладен и Завахири. Или ещё два-три человека. Все остальные окажутся хорошими. Они будут ещё более свирепыми, чем бен Ладен, и ещё более насыщенными всё той же энергией, которая движет по историческому пути бен Ладена (или контристорическому, если точнее сказать). Но они будут названы "хорошими". Отмытые... Войска уйдут из Афганистана, а волна талибов двинется в Среднюю Азию и оттуда к нам. Я иногда просто вижу, как Кавказ, как шлюз, ломается - и оттуда вся эта энергия движется на нашу территорию. Потому что в окончательном виде, если мы не можем ничего противопоставить:
а) модерну, развивающемуся сейчас на Большом Дальнем Востоке (проекту #1),
б) постмодерну, развивающемуся на Большом Западе (проекту #2)
и
в) контрмодерну, развивающемуся на Большом Юге, который только сейчас и сооружают (проекту #3),
если мы окажемся просто перед выбором этих трёх альтернатив, то смерть России неизбежна. У России нет стратегического пути в рамках этих трёх альтернатив. Потому что, как я уже говорил, она никогда не сможет войти в Большой Дальний Восток, ибо просто нет такого количества столь энергичных, столь жаждущих небольшого роста процветания, столь готовых дисциплинированно работать за столь малую заработную плату рабочих, и нет ещё многого другого. Нет этой человеческой массы, которая есть там. Нет определённых этических и даже религиозных установок. Туда не войти, туда входить поздно.
Войти же в Большой Запад, о чём все мечтают (начиная с наших политических руководителей и кончая частью рядовых граждан, которые волокутся за этой утопией на протяжении последних 20-ти лет), просто невозможно. Нам нет места в этом "сервисном центре". Мы не существуем в том его очаге, который занимается высокими технологиями. Мы не существуем в том его очаге, который занимается мировыми финансовыми услугами. Мы не существуем в том его очаге, который занимается сервисом. Кроме того, сам этот центр, в его европейской части, скоро тоже будет атакован Большим Югом.
Наверное, вы обратили внимание, как один за другим трое руководителей главных европейских государств - Германии, Франции и Великобритании - заявили, что мультикультурализм это утопия. И что если они будут дальше двигаться в рамках этой утопии, то всё это приведёт к очень плохим вещам. О чём они в этот момент говорили? Что такое этот самый мультикультурализм, который даже выговорить-то русскому языку трудно? Все считают, что это такое братство народов. Отнюдь!
Братство народов всегда существовало вокруг какого-то ядра, оно складывалось вокруг какого-то центра, вокруг какого-то проекта и вокруг какого-то высокого смысла, исторической судьбы, гигантского исторического проекта, огромной накалённой энергии с её жаждой Идеального. Вокруг Идеального вообще.
А мультикультурализм - это совсем другое. Это не когда вы складываете из камней собор, подчинённый великому замыслу, а когда все камни валяются отдельно, и всё. "Вот тут есть какая-нибудь маленькая секта, а вот тут есть великая мировая религия... Ну, на равных тут пососуществуем как-нибудь! Вот тут есть чужое нам начало, которое отрицает всю нашу историю и культуру, а вот тут есть наше начало. Ну, вот пусть они как-нибудь на равных сосуществуют!" Этого же не бывает! При этом всё теряет смысл - все мировые религии, все мировые смыслы. Это и есть постмодернистский принцип существования.
Уже испугались этого постмодернизма главы основных европейских государств, поняв, чем он чреват. Что государств-то не будет. И что граждане-то их так просто не хотят отказаться от своего государства, от своей идентичности, от всего прочего, а им это интенсивно навязывает кто-то и зачем-то... Вот в этот мир отказа от идентичности мы не войдём. У нас наши политики сначала заявляют, что отказ от мультикультурализма - плохо, а потом говорят, что нужно построить единую нацию и вокруг неё сохранить все остальные идентичности.
Построить единую нацию и вокруг неё сохранить идентичности - это не мультикультурализм! Мультикультурализм - это когда никто единой нации не строит, когда всё рассыпается на мозаику абсолютно несовместимых друг с другом суррогатных культур. Потому что каждая культура, отказавшаяся от универсума, то есть от иерархии ценностей и построения самой себя в рамках какого-то здания, от миссии, от мечты, - каждая такая высокая культура превращается в суррогат. Она остывает, становится холодной, безразличной. И тут вам что великое произведение мировой культуры, что фэнтези... От многого отказывается постмодернизм. И от всего этого мы отказаться не сможем и не захотим. Но мы не успеем войти в эту сервисность, войти в эти нормы жизни. Мы просто не нужны там никому в этом качестве. Значит, этого тоже не будет.
Но если не будет ни одного, ни другого, то возникает Большой Юг. Большой Юг устремится на нашу территорию. Наша территория должна быть ему отдана в качестве почётного приза.
Моя мать, я помню, рассказывала мне, как она готовилась в аспирантуру сдавать экзамены - кандидатский минимум. А это было как раз сразу после войны. Пришли солдаты с войны, и в соседней комнате (это была коммунальная квартира) солдат крутил роман с какой-то барышней, и всё время очень громко играла музыка. А потом солдату надоело, и он с патефоном, на котором играла музыка, уходил из квартиры, а мать этой барышни ему кричала: "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь!"
Так вот, смысл заключается в том, что нужны некие призы, поскольку радикальный исламизм всё-таки пострадал от рук своего бывшего союзника по Афганистану - Соединённых Штатов. И обиделся. И для того чтобы он снова согласился идти в одной упряжке, ему нужны почётные призы. Первый почётный приз - ясно, что Израиль, это ни у кого даже не вызывает сомнений. А второй почётный приз, большой, - это Россия. "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь". А что делать со страной, которая в принципе не входит в два этих мира [Большой Запад и Большой Дальний Восток], и в условиях, когда третьему, Югу, нужно продвигаться и продвигаться?
Кроме того, окончательно оконтурить и разделить пространство нельзя только по Югу. Юг должен прийти на Cевер. Он должен взять вот эти пространства и иметь возможность, например, атаковать Китай с севера, и ограничить европейские возможности. Поэтому ввести в Юг Россию, отдать её, как почётный приз "за поруганную честь", радикальному исламизму и всему контрмодерну - очень даже лакомо...
В России и так идёт контрмодерн. Мы просто не видим, как он идёт. После того, что я назвал "падением", "сбросом", "отказом от первородства", начался регресс. Кстати, в этом курсе бесед мы только намечаем некоторые темы. Эти темы ещё придётся по-другому разбирать в другом курсе. Более подробно, со специалистами. Спрашивать, что такое регресс, как идёт надлом, что тут реально можно восстанавливать, какими именно способами можно преодолевать то, что мы обсуждали, и то, что мы наметили. Я только намечаю некие темы и очень внимательно читаю все, что по этому поводу говорят, для того чтобы потом эти темы разобрать - в другом формате передач - медленно, последовательно, превращая постепенно отдельные высказывания в нечто типа такого виртуального лицея или виртуального университета... уж не знаю, как это назвать.
Итак, в России уже идёт контрмодерн. Россия сама становится на путь контрмодернизации под восклицания о том, как быстро нам надо модернизироваться. Потому что элементы модерна, которые тоже надо обсуждать отдельно, - это рост индустрии (а у нас идёт деиндустриализация), это рост качества образования (а у нас идёт падение качества образования), это рост великих культурных достижений. Весь модерн всегда строится на великом романе. Когда создан большой роман, то он как бы заменяет то, что раньше существовало в ядре культуры в религиозном смысле. Недаром Гегель не без иронии назвал роман "эпосом Нового времени". Нового времени - то есть модерна.
Где этот большой роман? Где эта большая культура? Где эти классические формы? Идёт падение. Попса, криминализация культуры, её превращение в почти физиологический суррогат, нацеленный то ли на наслаждение, то ли на какой-то энергетический "подживляж". Мы же видим все эти процессы. Идёт озверивание, или озверение. Идёт превращение территории в регрессиум, в зону деградации. И там, внутри этой зоны, вспухает всё, что угодно. Там и так идёт архаика. Если говорить о том, что сделал враг с Россией, то он, конечно, испробовал на ней технологии, которые повернули историческое время вспять. Помните, когда-то Георгий Димитров кричал на процессе: "Колесо истории вертится, и никто не сможет повернуть его вспять!" Сумели, сумели повернуть вспять! Когда "сломали хребет", когда "порвали цепь времён", время повернулось вспять. И оно идёт в обратную сторону...
Мы впадаем в это новое средневековье, которое не является Средневековьем в высоком смысле, потому что Средневековье двигалось в восходящем историческом потоке, а мы движемся в нисходящем. Мы впадём в какое-нибудь рабовладение, которое тоже не будет рабовладением в строгом смысле слова, как в античности, потому что то двигалось в восходящем потоке, а вот это будет в нисходящем.
Те, кто надеются, что контрмодерн задержится на христианстве, или что какое-нибудь фундаменталистское, архаизированное христианство станет альтернативой современности, - очень ошибаются. Потому что регресс не знает остановки. Он идёт "нон-стоп", он продвинет себя самого дальше этого христианства, сметёт и его, сломает и его великие принципы, как он сломает великие принципы всех мировых религий... Если останутся какие-то группы, которые ему не подчинятся, то кто сказал, что одной из самых крупных групп на территории не окажется вот эта радикальная исламистская группа, которая как раз остановится на своей классике? И кто сказал в итоге, что сам этот радикальный исламизм является полноценным исламом, а не является тоже таким постмодернистско-архаическим конструктом?
Постмодернизм живёт конструктами. Он создаёт схемы религий, верований так, как создают машины, - из кубиков, примитивно. Он игнорирует подлинность во всём. И вот в этом игнорировании подлинности (которая всегда исчезает вместе с первородством и при переломанном хребте) - тоже огромные [угрозы] для России.
Россия станет архаизированной частью [мира]... Большой Запад хочет распространять архаизацию на некоторые регионы мира - на регион Большого Юга, где он хочет создать этот накалённый исламизм... Почему бы не распространить это и на Россию? Мы же действительно существуем в поле полноценного регресса.
Нам на форум пишут очень милые и в целом наделённые всеми способностями к благу люди, в том числе и молодые. Один из таких молодых людей - с высшим образованием, между прочим, - пишет: "А что это Кургинян всё рассуждает о чечевичной похлёбке и первородстве? Это что, сленг такой?" Вы чувствуете? То, что было достоянием всей мировой культуры, вокруг чего вертелась вся культура западная, мировая в том числе, - это уже сленг. "Это что, - говорит, - секта какая-то, что ли? Это у неё такие термины?"
Вы чувствуете, куда мы идём? Понимаете, что такое эти деиндустриализация, декультурация, десоциализация? Потому что рвутся общественные связи. Потому что если бы эти общественные связи существовали, то давно бы сформировались ядра политических и общественных движений, которые бы бросили вызов такому доминированию регресса. Но они не формируются, потому что регресс разрывает их на части. А когда я говорю о том, что эта ситуация адресует к термину "спасение" - то есть к формированию особых катакомбных форм существования, - говорят: "Да какие там катакомбы! Да мы сейчас встанем, сделаем флэш-моб или что-нибудь ещё, и все злые силы сметутся, а блага начнутся. И мы вернёмся туда, куда хотим". Но это же опять регрессивная иллюзия! Ничего подобного не произойдёт.
Мы обсуждать должны с вами одновременно очень сложные и очень простые вещи. Хотите, я совсем по-простому расскажу, как именно американцы организуют революции? Вот эти все флэш-мобы. Я человек невежественный во всём, что касается компьютерной техники. Прошу прощения, если использую слова не так... Вот эти твиттерные революции... Всё происходит очень просто. Есть пирамида. Авторитарная пирамида, которая всё-таки пробует осуществлять модернизацию. Всё что угодно плохое можно говорить про Мубарака. Но даже в 2008 году, в период наибольшего падения экономики, у Мубарака-то шёл прогресс! У него-то были эти 5-6 % роста! Говорят, что там бедняки восстали... Вы знаете, сколько стоит большая лепёшка хлеба в Египте? Она стоит раз в пять дешевле, чем в Москве, а то и в десять.
Восстали совсем другие слои населения - по определённой отмашке. Это не значит, что режим Мубарака не совершал преступлений или не был коррумпирован. Но именно тогда, когда режим начинает мешать, - ему после долгих лет полного одобрения выносится смертный вердикт... И он выносится не потому, что там становятся коррумпированными или что-то там ещё, а потому, что что-то перестаёт удовлетворять. Или что-то нужно, с чем они несовместимы.
В глубоком, философском, настоящем плане режимы авторитарного типа "плохи" тем, что они обеспечивают развитие. А это развитие уже не нужно! Эти режимы всегда верили в модернизацию, они поверили западным словам, что все должны идти туда. Кемалисты отказались от Османской империи почему? Потому что им наобещали, что они станут настоящей, полноценной европейской страной. Потом, когда они сказали: "Мы же уже стали, возьмите нас в Европу", - им сказали: "Пошли вон отсюда!" Началась исламистская реакция.
Итак, авторитарные режимы - полусветские, мягко-исламские и так далее - конечно, бывают и такими, что они даже и страны-то свои не развивают. Тогда они совсем нехорошие... Но, чаще всего, они их развивают. А параллельно этому рождается коррупция, всякие там приближённые семьи. Что, конечно, омерзительно, и что, конечно, порождает и преступления. Никто не говорит, что народ не имеет базы для органической, без всяких американцев, ненависти ко всему этому.
Но дело-то заключается не в этом, а в том, что у режима есть первый элемент, элемент #1 - верхушка.
Потом есть элемент #2 - военно-репрессивный аппарат.
Потом есть элемент #3 - проамериканская часть общества с относительным благоденствием. Не хочу это называть средним классом, но есть вот эта часть общества.
А дальше существуют народные массы - элемент #4.
В народные массы внедряется некое контрмодернистское движение, например, "Братья-мусульмане". За счёт диалога с этим движением берётся под контроль элемент #4.
Элемент #3 берётся под контроль через этот самый твиттер и вообще потребительские ценности и глобализацию. Этот элемент ездит по миру. Вы были в Египте накануне событий или незадолго до них? Рестораны полны людей, у всех "фэйсбуки", компьютеры и прочее. Каир гудит от всяческих потребительских восторгов. [Именно] эта часть потом вышла на улицы, этой части можно через "фэйсбуки", твиттеры и всякие прочие штучки-дрючки выдавать сигналы и распечатывать планы того, как им должно действовать. Там есть и организации, вполне уже проамериканские, такие либеральные.
Итак, есть этот либеральный элемент #3.
Есть этот контрмодернистский элемент #4.
Дальше главный вопрос: как сломать военных - элемент #2? Как их сломать? Если их не сломать, ничего сделать нельзя. Как их ломают? Их ломают через "счётократию". Режимы (часть из них) позволяют военным "прихватывать" деньги, создавать крупные состояния. Превращаться в класс богатых. Военные, поскольку они же всё-таки бюрократия, вывозят деньги за рубеж. Как только они их вывезли за рубеж, самое дорогое у этих военных и чиновников - это их счета. Счета находятся на Западе. Эти счета, которые находятся на Западе, становятся рычагом воздействия на репрессивный аппарат. Вот вы же видели в предыдущем нашем фильме, как просто называется номер счетов: "номер 0002... Каир". Вот так же можно назвать любой другой город мира, где формируется такой рыхлый автократический режим. Значит, это элемент #2.
Когда поэлементно этот военный аппарат прощупывают на наличие счетов и ведут с ним штучный диалог на тему: "Дорогой мой, у тебя же есть счета. Мы же можем их арестовать. А если ты будешь делать так, как мы хотим." (В таких случаях разговаривают почти как в фильмах про террористов: "Делай, как я говорю, и всё будет хорошо. Если сделаешь, как я говорю, то всё будет хорошо.") И репрессивный аппарат отключается! Американцы получают "выключатель" репрессивного аппарата. Это важнейший элемент.
Я надеюсь, всем здесь меня смотрящим моим собеседникам понятно, что я не о Египте говорю. "Этот колокол звонит по тебе".
Итак, возникают либеральный элемент, фундаменталистский элемент и военный элемент. Когда военный элемент отключают, выключают совсем, то либеральному элементу, прежде всего, а также отчасти фундаменталистскому, посылается сигнал: "Можно, ребята! Можно". Как психологу, мне всегда ужасно интересно смотреть, как меняются у них лица, как возникает новое выражение, как откуда-то изнутри начинает рваться энергия, как появляются некие хамские выражения в адрес власти и так далее. Потому что им сказали: "Можно! Этот репрессивный аппарат парализован!" Больше всего они боятся, что их обманут, и что это не так.
Итак, аппарат парализуется, в ядре или в авангарде начинает двигаться либеральная тусовка (небольшая, но достаточно энергичная и бойкая), а за ней "Братья-мусульмане" (или любая другая фундаменталистская организация) подтягивают массы. Всё это, выплеснувшееся на улицу, сметает верхушку и устанавливает новый формат, который и нужен.
Ещё раз повторяю, ключевой элемент - как выключить репрессивный аппарат. Пока его не выключили - эти либералы на улицу выйти не успеют, как их придавят. А когда это выключат, то вдруг обнаружится, что у военных страсть по либерализму, а у другой их части - по фундаментализму. И они не могут идти против народа. Ну, натурально, не могут! Десятилетиями шли, давили, вешали, расстреливали, а теперь не могут. Как пелось у Высоцкого, "а потом кончил пить, потому что устал." Вот когда они не могут, выбегают прежде всего либералы, которых натренировали, им говорят: "Можно". А за ними выбегают фундаменталисты...
После того, как они там побегали, форматируется всё это дело по-новому. Ну, например, отбираются нужные люди из военного аппарата, и тогда они блокируют эти компоненты. Или либералам дают ещё чуть-чуть пошустрить. Но либералы во всех этих странах - в Египте, в Ираке, где угодно, - даже на штыках американских войск сделать ничего не могут. Потому что их мало. Потому что это тонкая плёнка. Потому что они слабы. Потому что они изнутри презираемы большинством населения за всё на свете. Поэтому рано или поздно эта тонкая плёнка отпадает, и тогда оказывается, что приходят к власти те, про которых говорит господин Сорос прямо: "Средства всех моих фондов могут быть привлечены к тому, чтобы помочь "Братьям-мусульманам".
Что же за бескорыстие такое? Почему все средства господина Сороса должны быть привлечены для помощи силе, которая считает своей миссией построение Халифата и истребление западной "неверности", где бы она ни находилась?.. Откуда такое желание? А потому что нужен вот этот контрмодерн. Потому что его начинают строить.
Есть ещё одна, более банальная, причина и, обсуждая её, мне приходится переходить на тот язык, с которым труднее всего. Потому что чем хороши доказательства? Тем, что можешь назвать источник. Вот это сказала такая газета, вот это - такая газета, это - такая. Но если мы будем обсуждать только то, что сказали газеты, то мы, конечно, поймём много, но недостаточно. К счастью или несчастью (ибо, как говорится, многие знания умножают скорбь), у меня есть другие источники. Рано или поздно у меня появляются респонденты, которые знают о том, что происходило в том же Египте, больше, чем публичные источники. И говорят о том, о чём публичные источники не говорят. Как я должен этим делиться? Я же не могу ничего при этом доказать. Могу только сказать, что это говорят люди, которым мы верим, которые проявили надёжность на протяжении достаточно долгого времени. В конце концов, проверьте, так ли это...
Люди, которые рассказывают нам о том, что произошло в Египте, не питали никакой любви к Мубараку и не питают ненависти к "Братьям-мусульманам". Они просто холодно и спокойно говорят о том, сколько именно было уничтожено людей в ходе египетских событий сначала снайперами, а потом животными с гордым английским названием "crocodile", по-русски "крокодил", которым их просто бросали на поедание. Они называют огромную цифру. Огромную. Речь идёт о десятках тысяч людей.
Но не в этом дело, потому что люди, которые на эту тему беседуют, которые знают всю египетскую элиту, всю ситуацию в Египте, ведь не цифрами пугают - они люди холодные. Их впечатляет не то, сколько людей убили снайперы и скушали крокодилы, их впечатляет другое. Что крокодилы кушали, а снайперы уничтожали именно ту часть египетской элиты, которая начала снюхиваться с китайцами. Вот натурально - поштучно...
Потому что у Большого Юга, помимо других функций, есть ведь ещё одна, очень важная. Вот мы опять делим карту на три зоны - Большой Юг, Большой Дальний Восток и Большой Запад. (Рисует.) Большой Юг связан с Большим Западом не только управлением, он связан деньгами. Деньги с Большого Юга должны идти на Большой Запад. Они должны поступать на эти счета. А Большой Юг - всякие там шейхи, обогатившаяся бюрократия, часть нажившихся на этом развитии (там, где оно есть, как в Египте) и так далее - этот Большой Юг, он же становится грамотным. И он понимает, что американцы и прочие печатают бумажки. И что эти бумажки, если он отправляет их на Запад, они не приносят настоящего дохода, не имеют за собой будущего. И тогда он [Большой Юг] тихонько начинает переводить деньги на Большой Дальний Восток. Возникает нитка связи, которая категорически не нужна. Категорически! Потому что ничего нет опаснее, чем связь Большого Юга с Большим Дальним Востоком, даже денежная и тем более любая другая.
Тогда поднимается вся эта буча. А потом срезается конкретно то, что выстраивает ненужную связь. Ведь речь идёт о триллионах долларов. Ведь если деньги из Большого Юга не пойдут на Большой Запад, то произойдёт очередной глобальный кризис с далеко идущими последствиями. Деньги загоняют опять в нужную сторону. На этой точке всё останавливается.
Я ставил [в театре] рассказы Шукшина, и там одна из героинь говорила про своего хахаля: "Там болит у него, тут болит... А денежки-то на книжечку..." Так вот, в данном случае, сначала раскрывают то, что у египетского общества "там болит, тут болит", а потом "денежки" переводятся на нужную "книжечку". Египетское общество начинает платить гораздо больше за то, чтобы счета находились в нужной точке; и чтобы "брали, сволочи, фуфло по той цене, которую им указывают"; и чтобы вели себя мирно, а, если не будут себя вести так, как надо, то их вырежут вот этим образом.
Итак, потоки финансов и потоки смыслов - как они сочетаются в этой модели? Одни преследуют гигантские финансовые интересы, другие преследуют интересы переустройства всего мира. Конечно, переустройство всего мира намного важнее. Но в мире правит сочетание финансовых интересов и интересов миропроектных. То, что я хотел больше всего обсуждать, - это миропроектные интересы, но игнорировать наличие финансовых интересов в мире тоже было бы, по крайней мере, наивно.
Итак, мы обсудили ряд простых вопросов. Вот эти вот "денежки на книжечку"; информацию наших друзей из Египта; то, каким образом парализуются силы в авторитарных модернах, и как именно после этого начинается процесс управляемых революций, который устанавливает нужный формат в нужных частях мира. Ведь все как говорили? Что у иранцев был замечательный проамериканский режим! Такой замечательный, такой замечательный шах Ирана! А потом взяли и пришли к власти антиамериканские силы Хомейни. Но кто "делал" Хомейни? Где жил Хомейни? Кто давал Хомейни трибуну? Кто воспитывал их [сторонников Хомейни] в духе определённых технологий? Кто парализовал всех иранских военных?
Я бываю на многих конференциях и часто встречаю израильского генерала, который всё время рассказывает, как он приехал в Иран, чтобы развёртывать инфраструктуру под военный переворот - тогда военные должны были остановить хомейнизм и помочь шаху Ирана. Но приехал не тот американец, который говорил, что они, военные, должны давить негодяев хомейнистов, а тот, который сказал, что надо дать работать тяжёлым силам революции и демократии. То есть приехал не представитель республиканцев, а представитель демократов. Военные собрались в один день и сбежали. А у генерала-то ещё была идея, что всех библейских животных, которые были когда-то в Израиле, он должен собирать в разных частях мира и привозить в Израиль. Он там вместе с этими животными трясся на машинах и не понимал - его убьют или не убьют. Он человек абсолютно конкретный, он десантник. Доктор наук, но человек простой. Он выдумать это не может, ему это выдумывать незачем.
Так что прекрасно мы знаем... Да и написано это - и Жискар д`Эстеном, и Мишелем Понятовским, который по поручению Жискар д`Эстена ездил в Иран, и массой других людей, я уж не говорю о самом шахе - что американцы сдали шаха, так же как они сейчас сдали Мубарака. И это делается всегда под некий проект. Тогда был другой проект. Иран радикализировался в 1978 году. Афганистан должен был взорваться исламизмом в 1979 году. А Зия-уль-Хак исламизировал Пакистан. Представьте себе, что такой большой очаг был бы кинут на Советский Союз (а примерно через год "Солидарность", наступало её время), и что мы бы не разорвали этот очаг. Было ли бы тогда лучше или хуже? Думайте сами. Думайте сами.
Процесс очень большой, и он набирает обороты. Но помимо этого, надо всё-таки поговорить о том, какое это значение имеет для России. Здесь мы переходим к вещам, может быть, ещё более сложным, но абсолютно необходимым.
Если ПОСТМОДЕРН, который мы должны обсуждать отдельно, является проектом #1 (это Запад); сам МОДЕРН, ставший из мирового движения частью движения (обособившейся, окуклившейся и потому приобретшей совершенно другие качества), является проектом #2 [Большой Дальний Восток]; КОНТРМОДЕРН является проектом #3 [Большой Юг], - то что может сделать Россия в этом мире, если она не вписывается в эти три проекта? Выдвинуть четвёртый!..
Нам надо поговорить сначала внутри России, а потом в мире о том, что если не будет четвёртого проекта, опирающегося на историческую почву, то миру кранты, а нам в первую очередь. И вопрос здесь заключается в том, возможен ли в мире четвёртый проект? Чем он является, и почему русские могут предложить что-то своё в рамках четвёртого проекта? Выдумать что-то могут все, действовать по принципу "что нам стоит дом построить, нарисуем - будем жить" могут все. Но ведь, если всмотреться в советское наследство:
а) как в факты,
б) как в смыслы,
в) как в нечто, непонятое до конца,
г) как в нечто недостроенное,
если соединить эти а), б), в) и г) - в единство, то выяснится, что внутри этого комплекса, особенно на его этажах, связанных с непостроенным, отброшенным и тем, что мы не видим, на этих этажах содержится некое ядро, говорящее о том, что русские осуществляли не сталинскую модернизацию, а некий альтернативный проект развития. Что во время советской власти русские - и все народы, объединившиеся вокруг России, - осуществляли не сталинскую модернизацию, а альтернативный проект развития. В котором были, к сожалению, может быть, избытки классической модернизации, но было и нечто, что к ней явным образом не сводилось. Что же это, прежде всего?
Модернизация, как я уже говорил, связана не только с тем (я говорю сейчас о том, что лежит на поверхности), чтобы добывать материал из традиционного общества и приводить его на заводы, в индустриальное общество. Это делали мы. Она связана с тем, чтобы это традиционное общество разрушать. И то, что она создаёт в пределах нового индустриального уклада, она создаёт на основе этой разрушенности, атомизации и создания новых матриц, свойственных современному обществу (законопослушание, формирование национальных констант, построение единых политических рамок в рамках "войны всех против всех" и так далее). Русские (и советские народы в целом) этого не делали. Они осуществляли форсированное, мощнейшее развитие, которое все видели, без разрушения традиционного общества и даже с его укреплением. Потому что, что бы мы ни говорили о колхозе - это укрепление традиционного общества.
Могут сказать: "Его здесь укрепляли, чтобы оттуда выдёргивать дрова для "топки" и бросать их в котёл современного уклада".
Нет. Потому что и современный уклад долгое время представлял собой уже нечто коллективистское. И, как я уже говорил, советское предприятие было предприятием общинного типа - со своей социальной средой, со своими профилакториями, санаториями и всем прочим. И это было не случайно. И советский дворик, где играл граммофон, был частью того же самого индустриального коллективизма. То есть русские не только создали и сохранили аграрный коллективизм в новых формах колхозов, обо всех недостатках которых можно говорить, сколько угодно, просто об их преимуществах не любят говорить (а они ведь не только в том, что мы выиграли за счёт них Великую Отечественную войну - мы же понимаем, что мы без них не выиграли бы - но они ещё и во многом другом).
Значит, речь шла не только о том, что они сохранили аграрный коллективизм этих колхозов. Они же ещё создали новый индустриальный коллективизм. А затем и новый постиндустриальный коллективизм стали создавать понемножку. И процесс классической модернизации носил по отношению к русскому, советскому обществу характер, скорее, эрозии. Наверное, Пётр проводил классическую успешную модернизацию, раннюю. Наверное, Столыпин проводил полуклассическую неуспешную модернизацию, позднюю. Но Сталин, Ленин до тех пор, пока ещё был идеологический нагрев и всё прочее, явно шли не в сторону классической модернизации, на которую, что греха таить, они заглядывались. Их весь русский процесс, вся русская история, вся необходимость сделать что-то мобилизовано - вели в другую сторону. И сейчас надо ответить - в какую?
Чем был русский прорыв? Вот это знаменитое "русское чудо", кроме цифр, чем оно было ещё? Что оно значит с социальной, философской и иных точек зрения? А если (был такой не очень хороший, средний советский фильм - "А если это любовь", сентиментальный). а если это любовь? А если там, внутри вот этих четырёх уровней - фактов, смыслов, недообнаруженного и отброшенного, - находилась в зачатке тайна способа развития без сокрушения коллективизма, другого способа развития?
Тогда вдруг оказывается, что поскольку энергия способа развития за счёт разрушения коллективизма уже исчерпана, а постиндустриальное общество, являясь в каком-то смысле повтором доиндустриального, вообще требует неких новых форм коллективизма... Если это всё вдруг обнаружить, то может оказаться, что русские-то знают, как развиваться без сокрушения коллективизма, как развиваться альтернативным модерну путём. А если они это знают, а модерну наступает естественный кирдык... Если он наступает на Западе, то на Востоке будет всё то же самое. Потому что, ну, доразовьются они до prosperity [процветания] некоего суррогатно-западного уровня, а машинка-то остановится. Она же двигается только на этом! Если вообще возникает только остановка и регресс через архаизацию контрмодерна, то единственный шанс человечества сохранить развитие, а значит своё бытие в XXI веке, связан с русским советским наследством, совершенно по-новому понятом.
Тогда вопрос заключается в том, должны ли мы гордиться делами своих отцов и дедов? Конечно, должны. Но можно этим гордиться, а то забыть.
Сейчас стала самой модной тема: "Ну, что все Кургинян о прошлом да о прошлом, а нас интересует будущее!"
Во-первых, конечно, дико считать, что при таком поломанном прошлом, вообще без прошлого, можно двигаться в будущее. Есть какие-то прыжки в утопию. Но даже близко не видно, в какую собираются прыгать. И то в неё прыгают, оттолкнувшись от чего-то, и этот тип движения сейчас категорически запрещён. Вопрос заключается совершенно не в этом, а в том, чтобы найти внутри гипертекста под названием "Факты, смыслы, недообнаруженое и отброшеное" - найти внутри него Послание. Послание. То послание, которое адресовано мировому будущему.
Я много езжу по миру, наблюдаю что-то. И наблюдаю некую сложную амальгаму чувств, которую вызывает у мира Россия. Конечно, основополагающее чувство - презрение. Презрение к стране, отбросившей своё прошлое, к стране, двигающейся в коррупционизм, бандитизм. Но внутри доминирования этого презрения (имеющего одни оттенки в Индии или Китае, другие оттенки в Европе и Соединённых Штатах, третьи оттенки в исламском мире), внутри всей этой, повторяю, сложной амальгамы презрений есть одновременно какое-то затаённое ожидание. А вдруг?..
"А вдруг русские дурят-дурят, а потом возьмут и вынут что-нибудь из кармана такое, что для всего мира окажется абсолютно новым - и одновременно узнаваемым. Новым и одновременно узнаваемым. И что если "новое и одновременно узнаваемое" спасёт мир? Русские, конечно, опять набедокурят, огромной ценой проторят опять какую-нибудь дорогу, но мы за ними пойдём-пойдём куда-нибудь да и доползём. Может быть, исторический процесс и продлится. А как без него? Может быть, развитие и продлится. А что делать, если формы модернистского развития исчерпаны?"
Тогда вопрос возникает в том, что мы можем сказать об этом послании, об этой тайне, содержащейся внутри нашей истории, кроме того, что вот, смотрите: вот здесь коллективизм, вот здесь опять коллективизм, уже индустриальный. А где ещё он был-то? Ну да, японцы сейчас повторяют что-то, создают какие-то корпорации, где поют гимны компаниям. Но русские-то создали ведь нечто гораздо более интересное! И в системах образования было нечто абсолютно новое. Но ведь эти виды новизны, связанные с социальным творчеством, не исчерпывают всей творческой новизны, находящейся внутри советской обветшалости, советских ошибок, советского барахла, советских несуразностей - и советского героизма. Там, внутри всего этого, находится нечто ещё более важное. И это важное требуется обсудить прежде всего. Потому что если уж играть, то по-крупной, потому что по-мелкой русские играть не могут...
Скажите мне, пожалуйста, что больше всего проклиналось из "идиотизмов", которые создались в советскую эпоху? Новый человек. Новый человек. "О, они не понимают, что человеческая природа есть константа, что человеческая природа есть данность, что человека нельзя и преступно менять. Они хотят человека изменить. Почему? Потому, что у них абсурдный порядок, и им для этого абсурдного порядка нужен абсурдный человек. Они с нормальным-то человеком не могут ничего поделать. Они не знают, что с ним делать, и выдумывают нового".
Открываю Эриха Фромма, одного из величайших философов и психоаналитиков ХХ века, смотрю на первые цитаты: "Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь".
Кто сказал эти великие строки? Карл Маркс.
А вот другой автор: "Действовать - значит быть". А это кто? Лао-Цзы.
Значит, внутри всего того, что было сделано в связи с созданием этого нового человека, есть что-то безумно важное. Эрих Фромм пишет о том, что мы потеряли, о наших ошибках, не анализируя которые мы не достигнем ничего.
Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа.
"Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут всем безграничное счастье. Триединство неограниченного производства, абсолютной свободы и безбрежного счастья составило ядро новой религии (модерна - С.К.). Нет ничего удивительного в том, что эта новая религия дала своим приверженцам жизненную силу".
Но вскоре выяснилось, что бесконечное удовлетворение своих потребностей ничего не даёт, что бесконечное потакание своим потребностям, что набирание этих очков удовольствия просто ничего не даёт. Что это всё чревато гигантским крушением. Эрих Фромм называет это крушением эпохи Больших Надежд. Крушением надежд модерна. Тех самых надежд, которые мы сейчас хотим снова возбудить в людях.
"Приехав в Осло для присуждения Нобелевской премии мира за 1952 год, Альберт Швейцер призвал мир "отважиться взглянуть в лицо сложившемуся положению... Человек превратился в сверхчеловека... Но сверхчеловек, наделённый сверхчеловеческой силой, ещё не поднялся до уровня сверхчеловеческого разума. Чем больше растёт его мощь, тем беднее он становится... Наша совесть должна пробудиться от сознания того, что чем больше мы превращаемся в сверхлюдей, тем бесчеловечнее мы становимся".
О чём здесь идёт речь?
О том, пишет Фромм, что целью жизни по новому мифу (который сейчас особенно активно насаждается у нас, но который становится всем мифом постмодерна или мифом отказа от этики модерна) "является счастье, то есть максимальное наслаждение, определяемое как удовлетворение любого желания или субъективной потребности личности (Фромм называет это радикальным гедонизмом). И что "эгоизм, себялюбие и алчность - которые с необходимостью порождает данная система, чтобы нормально функционировать, - ведут к гармонии и миру".
Фромм недоумевает: до определённого времени, пишет он, когда внутри модерна возникла уже червоточина постмодерна, - это было абсолютным абсурдом. Он пишет: "Хорошо известно, что в истории человечества богатые следовали в своей жизни принципам радикального гедонизма." (но редко - С.К.). "Обладатели неограниченных средств - аристократы Древнего Рима, крупных итальянских городов эпохи Возрождения и даже Англии и Франции XVIII и XIX веков пытались найти смысл жизни в безграничном наслаждении. Но хотя максимальное наслаждение в смысле радикального гедонизма и было целью жизни определённых групп людей в определённое время, оно никогда (слышите, никогда!) - за единственным до XVII века исключением - не выдвигалось в качестве теории благоденствия никем из великих Учителей жизни в Древнем Китае, в Индии, на Ближнем Востоке и в Европе".
Никогда и никем до XVII века.
"Единственным исключением, - пишет Фромм, - был греческий философ, ученик Сократа Аристипп (первая половина IV века до нашей эры), который учил, что целью жизни являются телесные наслаждения, и что счастье - это общая сумма испытанных удовольствий". Но Аристипп был единственным, пишет Фромм. Даже Эпикур называл высшей целью "чистое" наслаждение, а оно означает "отсутствие страдания" (aponia) и состояние безмятежности духа (ataraxia). Согласно Эпикуру, наслаждение как удовлетворение желания не может быть целью жизни, ибо за таким наслаждением неизбежно следует его противоположное".
Значит, уже Эпикур говорил, что просто "срывать цветы удовольствия", набирать очки - невозможно.
Никто из великих Учителей прошлого никогда не утверждал нигде (включая Европу), говорит Фромм, что "фактическое существование желания создаёт некую этическую норму". Что если тебе чего-то хочется, ты и должен это делать. И это хорошо, если ты будешь делать то, что тебе хочется. Никто, никогда, пишет он, до определённого момента не говорил ничего подобного. Все обсуждали "различия между чисто субъективно ощущаемыми потребностями и объективными, действительными потребностями". Между тем, что пагубно, деградационно влияет на человека, - и тем, что его возвышает.
"Впервые после Аристиппа, - пишет Фромм, - теория о том, что целью жизни является осуществление всех желаний человека, получила отчётливое выражение у философов в XVII и XVIII веках. Подобная концепция могла легко возникнуть во времена, когда слово "польза" перестало обозначать "польза для души" (как в Библии или позднее у Спинозы), а приобрело значение "материальной, денежной выгоды" - в период, когда буржуазия сбросила не только свои политические оковы, но и все цепи любви и солидарности и прониклась верой, что существование только для самого себя означает не что иное, как быть самим собой".
Уже "для Гоббса счастье - это непрерывное движение от одного страстного желания к другому". Следующий за ним [Ламетри] рекомендует "даже наркотики, так как они создают иллюзию счастья".
А де Сад - первый, кто встал на путь постмодерна окончательно, - заявляет, что удовлетворение жестоких импульсов является законным именно потому, что они же существуют и настойчиво требуют удовлетворения. Легитимация всего чего угодно, потому что оно существует, стало возможной тогда, когда модерн начал заболевать.
Модерн сам по себе означает соединение разума и веры. Понимание того, что разум и вера могут существовать вместе. Отдельно отсюда модернистский ислам, модернистское христианство и так далее. Но там, где модерн начал заболевать, возникает такая вот трансформация. Стремление к неограниченным наслаждениям "вступает в противоречие с идеалом дисциплинированного труда". Аналогично "противоречие между принятием этики одержимости работой и идеалом полного безделья" становится наиболее ощутимым, говорит Фромм. Человек становится сломанной машинкой. Он, с одной стороны, вертится в стремлении к этому безграничному удовлетворению импульсов, набиранию очков ("однова живём", впереди смерть, надо набрать как можно больше очков). А с другой стороны, он оказывается парализованным, потому что нет мотора окончательно дисциплинированного труда.
Почему так долго Большой Дальний Восток ещё существует? Потому что есть протестантская этика, есть буддистские модели. Потому что есть то, что сохраняет дисциплинированный труд на какое-то время. Ведь он же разрушается изнутри этим принципом очков, удовольствий, всего остального.
"Капитализм ХХ века зиждется как на максимальном потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведённом до автоматизма труде".
С одной стороны, мы должны как можно больше потреблять, с другой - как можно больше трудиться. Но вы же не можете делать одновременно и то, и другое! Значит, внутри вас возникает классический разрыв между одним и другим. "Мы представляем собой общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых тревогой и унынием, ...ощущающих свою зависимость" и так далее.
До этой эпохи, пишет Фромм, "экономическое поведение определялось этическими принципами". Только потом вдруг оказалось, что экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей. И тогда вдруг оказалось, что "благо для человека" подменено "благом для системы". Уже при капитализме оказалось, что благо системы и есть главное. "Что вы нам рассказываете о том, что есть благо для человека! Бессмысленно говорить, система мощнее человека, она движется сама по себе".
Так в чём же тут гуманизм? В чём же тут человек вообще? Как он будет существовать, если система его непрерывно истребляет?
Дальше было сказано, что "благо системы" есть также "благо для всех людей". Помните: "Что хорошо для Форда, то хорошо для Америки"... "Что хорошо для "Дженерал Электрик", то хорошо для людей"... И так далее.
"Это логическое построение подкреплялось дополнительной конструкцией: те самые качества, которые требовала система от человека, - эгоизм, себялюбие и алчность - являются якобы врождёнными; следовательно, они порождены не только системой, но и человеческой природой. Общества, в которых не было эгоизма, себялюбия и алчности, считались "примитивными", а членов этих обществ называли "детски наивными". Люди не способны были понять, что эти качества определяются не природой, а социальной ситуацией, в которую эти люди погружены.
Дальше возникает всё, что из этого вытекает. А из этого вытекают очень страшные вещи. Человек превращается в машину "имений". В конечном итоге, он всё хочет сделать своею собственностью. Всё, включая самого себя. Мир оказывается поделен между категориями "быть" и "иметь". Посередине в постмодернизме возникает ещё третья категория - "казаться".
Поэт пишет по этому поводу: "И нам уже важней казаться, и нам уже неважно быть". Исчезает понятие "быть", равносильное понятию "счастье". Вопрос ведь не в том, что люди должны иметь вещи, что вещи могут приносить им удовольствие, или что вещи могут их обслуживать. Вопрос заключается в том, можно ли продать нечто фундаментальное за деньги - и массой этих вещей получить компенсацию. Если женщина отказывается от любви, выходит за нелюбимого человека и получает за это огромный уровень жизни, то постепенно ей всё время нужно "машиной потребления" подтверждать то, что она сделала правильный выбор. А когда это потребление не может быть раскручено - возникает голод.
Возникает потребительское безумие. Почему оно возникает? Потому что исчезает категория "быть". Оно возникает потому, что человека пытаются представить не как процесс, а как константу. Что значит - "человек является данностью"? Что значит - "есть природа"? Какая природа? Природа зверя? Но человек - это тонкая плёнка над этой природой.
И вот этот вопрос о "новом человеке", содержащийся именно в коммунизме (не в социализме даже, а в коммунизме) и неразрывно связанный с новым гуманизмом и историей как сверхценностью, может оказаться тем огромным благом, которое устремлено в XXI век. Не только новые формы коллективизма при развитии, сочетание коллективизма с развитием, но и идея действительно нового человека. Сохранение нового гуманизма. Ибо новый человек без нового гуманизма и истории - это очень страшная штука, это сверхчеловек Ницше. Вот эти вещи могут оказаться безумно важными, находящимися в сердцевине того, что называлось коммунизмом.
Я напоминаю, что не с какого-то идиотизма своего 13,5% бундестага вдруг сказали, что они будут восстанавливать не только социализм, но коммунизм. Просто все поняли, что если человек не станет новым, то он даже старым-то не окажется. Он просто будет сметён с земли, как мусор.
И вот тут находится русское слово, находящееся в русском наследстве, в советском наследстве. Вот если бы сейчас реально был выдвинут новый проект - принципиально новый, опирающийся на такие фундаментальные камни, как индустриальный и постиндустриальный коллективизм в соединении с коллективизмом аграрным; как "новый человек", "новый гуманизм", "история как сверхценность" и как несколько других камней, которые мы обсудим потом, и которые, возможно, ещё важнее, чем эти. Если бы на этих камнях русские построили новое здание, опираясь на своё великое наследство, опираясь на гигантский гипертекст, который они уже создали и который нужно переосмыслить... Если бы они это всё сделали, то возник бы четвёртый проект.
А как только он бы возник, мир уже бы не двигался в этом разорванном состоянии между Большим Югом, Большим Западом и Большим Востоком и, так сказать, Большим Севером, который должен стать частью Большого Юга. Мир бы стал другим, он приобрёл бы другую опору, другую динамику. Как он её имел при очень несовершенном коммунизме, который сам Эрих Фромм назвал "гуляш-коммунизмом", сказав, что обуржуазивание этого коммунизма и есть исток того, почему потом возникло постсоветское безумие. И мы должны чётко понимать, что этот исток существует, и анализировать его. Вот если бы это "четвёртое" возникло сейчас (во втором-третьем десятилетии XXI века), то, может, XXI век не стал бы веком конца человечества. Поэтому ставки огромны.
Создав этот четвёртый проект и реализовав его, мы выживаем в мире, мы приносим миру новое слово и мы ломаем все эти тенденции, которые нас уничтожают в мире, которые не дают нам места в нём. Сколько бы мы ни искали места в том мире, который сейчас формируют американцы, окажется де-факто, что нам места нет. Но если мы сформируем другой мир, то нам в нём место окажется. И не только нам, но и всему человечеству. И не к катастрофе Третьей мировой войны и конца истории мир будет идти, а он будет дальше двигаться по колее истории. Он вернётся на неё весь, целиком. И мы опять окажемся не в арьергарде, а в авангарде.
Вот о чём сегодня важно думать. Потому что без постановки таких максимальных задач вся эта "минимизация" ничего не говорит русской душе. И она предпочитает умереть или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
События развиваются так быстро, что никакие комментарии не успевают за этой скоростью развёртывания. Ещё неделю назад я приводил доказательства того, что американцы устроили события в Египте и во всём исламском регионе. И кричал: "Ну, посмотрите же, посмотрите же! Ну, вот же данные, данные! Ну, что же вы, сошли с ума, что этого не видите?" А потом президент США Барак Обама посмотрел в эфир примерно так, как я смотрю на вас, и сказал, что события в Египте - это как новая рухнувшая Берлинская стена.
Нужны комментарии? Бжезинский сказал, что, позволив рухнуть Берлинской стене и договорившись об объединении Германии так, как мы договорились, русские подписали Компьенский мир. Помните, что такое Компьенский мир? Это когда в клетке привозили немецких генералов после конца Первой мировой войны, и они там, в клетке, просто нечто подписывали (самое позорное, что могли).
Итак, теперь Обама смотрит спокойно в камеру, как я сейчас смотрю на вас, и говорит: "Рухнула новая Берлинская стена". Отлично она рухнула, правда? Она рухнула так, что, конечно же, образовался абсолютный "триумф демократии"! Ликвидирован парламент - первый шаг к демократии. Отменена Конституция - второй шаг к демократии. Отменён и разогнан Конституционный суд - третий шаг к демократии. Вот как быстро развиваются события.
По этому поводу был известный анекдот, когда трое хотят выпить "на троих" бутылку на улице. Двое уже собрались, а третьего всё не видят... Наконец, идёт какой-то интеллигент. Говорят:
- Не хочешь присоединиться?
Он говорит:
- Ну, я хочу, но только закуска...
- Да не, какая закуска!
- Ну, хотя бы стакан...
- Как стакан? Да вот, из горлышка!
- Нет, из горлышка я не могу.
Они ищут стакан. В одном автомате для газировки (если кто помнит, такие были) нет стаканов, в другом... А тут [рядом] пьяный падает в лужу и рычит: "У-у-у.". Говорят: "Видишь, наши уже гуляют, а мы с интеллигентом всё стакан ищем!"
Так вот, "наши уже гуляют". Они говорят о том, что рухнула новая Берлинская стена. Они говорят о том, что произошедшее есть событие ничуть не меньшее по значению, нежели то, после которого Советский Союз подписал "Компьенский мир", то есть полностью капитулировал... А мы "с интеллигентом всё стакан ищем": "Докажите, докажите, что все эти структуры, которые сейчас пришли к власти в Египте (или приходят к власти), - это какие-то злые силы, а не силы добрые!"
Ну, "злые", "добрые" - это понятия относительные, и я не хочу ими оперировать вообще. Я никогда не буду демонизировать ни одно, даже самое радикальное, движение. Люди борются за свои идеалы... Важно, за какие, и как эти идеалы соотносятся с нашими. Я против другого всегда выступал и буду выступать - против того, чтобы, когда ты видишь, как человек атакует твоего врага, сразу начинать радоваться и кричать: "Ура, ура! Это значит, что этот человек наш друг!" Этот человек может быть ещё более беспощадным твоим врагом, чем тот, кого он атакует. С врагом с этим он может о чём-то договариваться. И так далее...
Джордж Сорос сказал, что его цель - поддержать "Братьев-мусульман". Теперь по всему миру началась кампания, при которой нужно рассказать, что "Братья-мусульмане" - организация социальной благотворительности... Это очень смешно! И, главное, это оскорбительно для самих "Братьев-мусульман".
Все помнят такого великого революционера, принадлежащего к этой организации, Сейида Кутба, если я правильно по транскрипции произношу его имя. Сейид Кутб - это мученик данного движения. Его называли: "Че Гевара" или "Ленин исламизма". Его надо назвать филантропом? А в чём состояла его филантропия? Мы все помним, как "Братья-мусульмане" убивали - и как их убивали, как они мученически терпели репрессии со стороны власти. За что, за социальную филантропию?
Да, конечно, одним из элементов их политической линии, одним из элементов их политической стратегии является ещё и социальная филантропия, создание неких структур, помогающих бедным, потому что в среду бедных гораздо легче проникать с помощью создания этих структур. И потому, что вообще такое тотальное проникновение - есть основа философии "Братьев-мусульман". Но это вовсе не значит, что "Братья-мусульмане" являются филантропической структурой. "Братья-мусульмане" являются структурой по захвату власти и установлению определённого мирового порядка, что написано во всех их документах, и никто не отменил ни создания мирового Халифата, ни очищения от ересей и наслоений светскости, а также от всякого такого "порочного" национализма, "порочного" умеренного исламского существования. Всё это названо самым оскорбительным словом "джахилия" (это [означает] кощунство, обрушение в язычество; оно, может, даже хуже, чем какое-нибудь христианство твоего смертельного врага).
Никто не отменил Халифата. Значит, никто не отменил принципа, по которому Халифат должен находиться на той территории, где когда-то был ислам (а, между прочим, у нас [в России] эта территория достаточно обширна). Никто всего этого не отменил. И не надо вешать людям "лапшу на уши", не надо превращать радикальное, насыщенное политической энергией, насыщенное метафизической энергией, энергией конечных стремлений, по которым весь мир в конечном итоге должен начать жить "праведно", то есть исламской жизнью, - вот это движение превращать в общество по благотворительности. Это стыдно, нехорошо, неправильно... Вот одна сторона вопроса.
Сегодня американцы называют уже и "Братьев-мусульман" хорошей организацией. Добрые такие "Братья-мусульмане"! А перед этим, если вы помните, они талибов начали тоже делить на добрых и недобрых, хороших и плохих. Хорошие - это те, которые им нужны. Плохие - это те, кого надо наказать. Пройдёт время - окажется, что в списке наказуемых будет только бен Ладен. Или бен Ладен и Завахири. Или ещё два-три человека. Все остальные окажутся хорошими. Они будут ещё более свирепыми, чем бен Ладен, и ещё более насыщенными всё той же энергией, которая движет по историческому пути бен Ладена (или контристорическому, если точнее сказать). Но они будут названы "хорошими". Отмытые... Войска уйдут из Афганистана, а волна талибов двинется в Среднюю Азию и оттуда к нам. Я иногда просто вижу, как Кавказ, как шлюз, ломается - и оттуда вся эта энергия движется на нашу территорию. Потому что в окончательном виде, если мы не можем ничего противопоставить:
а) модерну, развивающемуся сейчас на Большом Дальнем Востоке (проекту #1),
б) постмодерну, развивающемуся на Большом Западе (проекту #2)
и
в) контрмодерну, развивающемуся на Большом Юге, который только сейчас и сооружают (проекту #3),
если мы окажемся просто перед выбором этих трёх альтернатив, то смерть России неизбежна. У России нет стратегического пути в рамках этих трёх альтернатив. Потому что, как я уже говорил, она никогда не сможет войти в Большой Дальний Восток, ибо просто нет такого количества столь энергичных, столь жаждущих небольшого роста процветания, столь готовых дисциплинированно работать за столь малую заработную плату рабочих, и нет ещё многого другого. Нет этой человеческой массы, которая есть там. Нет определённых этических и даже религиозных установок. Туда не войти, туда входить поздно.
Войти же в Большой Запад, о чём все мечтают (начиная с наших политических руководителей и кончая частью рядовых граждан, которые волокутся за этой утопией на протяжении последних 20-ти лет), просто невозможно. Нам нет места в этом "сервисном центре". Мы не существуем в том его очаге, который занимается высокими технологиями. Мы не существуем в том его очаге, который занимается мировыми финансовыми услугами. Мы не существуем в том его очаге, который занимается сервисом. Кроме того, сам этот центр, в его европейской части, скоро тоже будет атакован Большим Югом.
Наверное, вы обратили внимание, как один за другим трое руководителей главных европейских государств - Германии, Франции и Великобритании - заявили, что мультикультурализм это утопия. И что если они будут дальше двигаться в рамках этой утопии, то всё это приведёт к очень плохим вещам. О чём они в этот момент говорили? Что такое этот самый мультикультурализм, который даже выговорить-то русскому языку трудно? Все считают, что это такое братство народов. Отнюдь!
Братство народов всегда существовало вокруг какого-то ядра, оно складывалось вокруг какого-то центра, вокруг какого-то проекта и вокруг какого-то высокого смысла, исторической судьбы, гигантского исторического проекта, огромной накалённой энергии с её жаждой Идеального. Вокруг Идеального вообще.
А мультикультурализм - это совсем другое. Это не когда вы складываете из камней собор, подчинённый великому замыслу, а когда все камни валяются отдельно, и всё. "Вот тут есть какая-нибудь маленькая секта, а вот тут есть великая мировая религия... Ну, на равных тут пососуществуем как-нибудь! Вот тут есть чужое нам начало, которое отрицает всю нашу историю и культуру, а вот тут есть наше начало. Ну, вот пусть они как-нибудь на равных сосуществуют!" Этого же не бывает! При этом всё теряет смысл - все мировые религии, все мировые смыслы. Это и есть постмодернистский принцип существования.
Уже испугались этого постмодернизма главы основных европейских государств, поняв, чем он чреват. Что государств-то не будет. И что граждане-то их так просто не хотят отказаться от своего государства, от своей идентичности, от всего прочего, а им это интенсивно навязывает кто-то и зачем-то... Вот в этот мир отказа от идентичности мы не войдём. У нас наши политики сначала заявляют, что отказ от мультикультурализма - плохо, а потом говорят, что нужно построить единую нацию и вокруг неё сохранить все остальные идентичности.
Построить единую нацию и вокруг неё сохранить идентичности - это не мультикультурализм! Мультикультурализм - это когда никто единой нации не строит, когда всё рассыпается на мозаику абсолютно несовместимых друг с другом суррогатных культур. Потому что каждая культура, отказавшаяся от универсума, то есть от иерархии ценностей и построения самой себя в рамках какого-то здания, от миссии, от мечты, - каждая такая высокая культура превращается в суррогат. Она остывает, становится холодной, безразличной. И тут вам что великое произведение мировой культуры, что фэнтези... От многого отказывается постмодернизм. И от всего этого мы отказаться не сможем и не захотим. Но мы не успеем войти в эту сервисность, войти в эти нормы жизни. Мы просто не нужны там никому в этом качестве. Значит, этого тоже не будет.
Но если не будет ни одного, ни другого, то возникает Большой Юг. Большой Юг устремится на нашу территорию. Наша территория должна быть ему отдана в качестве почётного приза.
Моя мать, я помню, рассказывала мне, как она готовилась в аспирантуру сдавать экзамены - кандидатский минимум. А это было как раз сразу после войны. Пришли солдаты с войны, и в соседней комнате (это была коммунальная квартира) солдат крутил роман с какой-то барышней, и всё время очень громко играла музыка. А потом солдату надоело, и он с патефоном, на котором играла музыка, уходил из квартиры, а мать этой барышни ему кричала: "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь!"
Так вот, смысл заключается в том, что нужны некие призы, поскольку радикальный исламизм всё-таки пострадал от рук своего бывшего союзника по Афганистану - Соединённых Штатов. И обиделся. И для того чтобы он снова согласился идти в одной упряжке, ему нужны почётные призы. Первый почётный приз - ясно, что Израиль, это ни у кого даже не вызывает сомнений. А второй почётный приз, большой, - это Россия. "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь". А что делать со страной, которая в принципе не входит в два этих мира [Большой Запад и Большой Дальний Восток], и в условиях, когда третьему, Югу, нужно продвигаться и продвигаться?
Кроме того, окончательно оконтурить и разделить пространство нельзя только по Югу. Юг должен прийти на Cевер. Он должен взять вот эти пространства и иметь возможность, например, атаковать Китай с севера, и ограничить европейские возможности. Поэтому ввести в Юг Россию, отдать её, как почётный приз "за поруганную честь", радикальному исламизму и всему контрмодерну - очень даже лакомо...
В России и так идёт контрмодерн. Мы просто не видим, как он идёт. После того, что я назвал "падением", "сбросом", "отказом от первородства", начался регресс. Кстати, в этом курсе бесед мы только намечаем некоторые темы. Эти темы ещё придётся по-другому разбирать в другом курсе. Более подробно, со специалистами. Спрашивать, что такое регресс, как идёт надлом, что тут реально можно восстанавливать, какими именно способами можно преодолевать то, что мы обсуждали, и то, что мы наметили. Я только намечаю некие темы и очень внимательно читаю все, что по этому поводу говорят, для того чтобы потом эти темы разобрать - в другом формате передач - медленно, последовательно, превращая постепенно отдельные высказывания в нечто типа такого виртуального лицея или виртуального университета... уж не знаю, как это назвать.
Итак, в России уже идёт контрмодерн. Россия сама становится на путь контрмодернизации под восклицания о том, как быстро нам надо модернизироваться. Потому что элементы модерна, которые тоже надо обсуждать отдельно, - это рост индустрии (а у нас идёт деиндустриализация), это рост качества образования (а у нас идёт падение качества образования), это рост великих культурных достижений. Весь модерн всегда строится на великом романе. Когда создан большой роман, то он как бы заменяет то, что раньше существовало в ядре культуры в религиозном смысле. Недаром Гегель не без иронии назвал роман "эпосом Нового времени". Нового времени - то есть модерна.
Где этот большой роман? Где эта большая культура? Где эти классические формы? Идёт падение. Попса, криминализация культуры, её превращение в почти физиологический суррогат, нацеленный то ли на наслаждение, то ли на какой-то энергетический "подживляж". Мы же видим все эти процессы. Идёт озверивание, или озверение. Идёт превращение территории в регрессиум, в зону деградации. И там, внутри этой зоны, вспухает всё, что угодно. Там и так идёт архаика. Если говорить о том, что сделал враг с Россией, то он, конечно, испробовал на ней технологии, которые повернули историческое время вспять. Помните, когда-то Георгий Димитров кричал на процессе: "Колесо истории вертится, и никто не сможет повернуть его вспять!" Сумели, сумели повернуть вспять! Когда "сломали хребет", когда "порвали цепь времён", время повернулось вспять. И оно идёт в обратную сторону...
Мы впадаем в это новое средневековье, которое не является Средневековьем в высоком смысле, потому что Средневековье двигалось в восходящем историческом потоке, а мы движемся в нисходящем. Мы впадём в какое-нибудь рабовладение, которое тоже не будет рабовладением в строгом смысле слова, как в античности, потому что то двигалось в восходящем потоке, а вот это будет в нисходящем.
Те, кто надеются, что контрмодерн задержится на христианстве, или что какое-нибудь фундаменталистское, архаизированное христианство станет альтернативой современности, - очень ошибаются. Потому что регресс не знает остановки. Он идёт "нон-стоп", он продвинет себя самого дальше этого христианства, сметёт и его, сломает и его великие принципы, как он сломает великие принципы всех мировых религий... Если останутся какие-то группы, которые ему не подчинятся, то кто сказал, что одной из самых крупных групп на территории не окажется вот эта радикальная исламистская группа, которая как раз остановится на своей классике? И кто сказал в итоге, что сам этот радикальный исламизм является полноценным исламом, а не является тоже таким постмодернистско-архаическим конструктом?
Постмодернизм живёт конструктами. Он создаёт схемы религий, верований так, как создают машины, - из кубиков, примитивно. Он игнорирует подлинность во всём. И вот в этом игнорировании подлинности (которая всегда исчезает вместе с первородством и при переломанном хребте) - тоже огромные [угрозы] для России.
Россия станет архаизированной частью [мира]... Большой Запад хочет распространять архаизацию на некоторые регионы мира - на регион Большого Юга, где он хочет создать этот накалённый исламизм... Почему бы не распространить это и на Россию? Мы же действительно существуем в поле полноценного регресса.
Нам на форум пишут очень милые и в целом наделённые всеми способностями к благу люди, в том числе и молодые. Один из таких молодых людей - с высшим образованием, между прочим, - пишет: "А что это Кургинян всё рассуждает о чечевичной похлёбке и первородстве? Это что, сленг такой?" Вы чувствуете? То, что было достоянием всей мировой культуры, вокруг чего вертелась вся культура западная, мировая в том числе, - это уже сленг. "Это что, - говорит, - секта какая-то, что ли? Это у неё такие термины?"
Вы чувствуете, куда мы идём? Понимаете, что такое эти деиндустриализация, декультурация, десоциализация? Потому что рвутся общественные связи. Потому что если бы эти общественные связи существовали, то давно бы сформировались ядра политических и общественных движений, которые бы бросили вызов такому доминированию регресса. Но они не формируются, потому что регресс разрывает их на части. А когда я говорю о том, что эта ситуация адресует к термину "спасение" - то есть к формированию особых катакомбных форм существования, - говорят: "Да какие там катакомбы! Да мы сейчас встанем, сделаем флэш-моб или что-нибудь ещё, и все злые силы сметутся, а блага начнутся. И мы вернёмся туда, куда хотим". Но это же опять регрессивная иллюзия! Ничего подобного не произойдёт.
Мы обсуждать должны с вами одновременно очень сложные и очень простые вещи. Хотите, я совсем по-простому расскажу, как именно американцы организуют революции? Вот эти все флэш-мобы. Я человек невежественный во всём, что касается компьютерной техники. Прошу прощения, если использую слова не так... Вот эти твиттерные революции... Всё происходит очень просто. Есть пирамида. Авторитарная пирамида, которая всё-таки пробует осуществлять модернизацию. Всё что угодно плохое можно говорить про Мубарака. Но даже в 2008 году, в период наибольшего падения экономики, у Мубарака-то шёл прогресс! У него-то были эти 5-6 % роста! Говорят, что там бедняки восстали... Вы знаете, сколько стоит большая лепёшка хлеба в Египте? Она стоит раз в пять дешевле, чем в Москве, а то и в десять.
Восстали совсем другие слои населения - по определённой отмашке. Это не значит, что режим Мубарака не совершал преступлений или не был коррумпирован. Но именно тогда, когда режим начинает мешать, - ему после долгих лет полного одобрения выносится смертный вердикт... И он выносится не потому, что там становятся коррумпированными или что-то там ещё, а потому, что что-то перестаёт удовлетворять. Или что-то нужно, с чем они несовместимы.
В глубоком, философском, настоящем плане режимы авторитарного типа "плохи" тем, что они обеспечивают развитие. А это развитие уже не нужно! Эти режимы всегда верили в модернизацию, они поверили западным словам, что все должны идти туда. Кемалисты отказались от Османской империи почему? Потому что им наобещали, что они станут настоящей, полноценной европейской страной. Потом, когда они сказали: "Мы же уже стали, возьмите нас в Европу", - им сказали: "Пошли вон отсюда!" Началась исламистская реакция.
Итак, авторитарные режимы - полусветские, мягко-исламские и так далее - конечно, бывают и такими, что они даже и страны-то свои не развивают. Тогда они совсем нехорошие... Но, чаще всего, они их развивают. А параллельно этому рождается коррупция, всякие там приближённые семьи. Что, конечно, омерзительно, и что, конечно, порождает и преступления. Никто не говорит, что народ не имеет базы для органической, без всяких американцев, ненависти ко всему этому.
Но дело-то заключается не в этом, а в том, что у режима есть первый элемент, элемент #1 - верхушка.
Потом есть элемент #2 - военно-репрессивный аппарат.
Потом есть элемент #3 - проамериканская часть общества с относительным благоденствием. Не хочу это называть средним классом, но есть вот эта часть общества.
А дальше существуют народные массы - элемент #4.
В народные массы внедряется некое контрмодернистское движение, например, "Братья-мусульмане". За счёт диалога с этим движением берётся под контроль элемент #4.
Элемент #3 берётся под контроль через этот самый твиттер и вообще потребительские ценности и глобализацию. Этот элемент ездит по миру. Вы были в Египте накануне событий или незадолго до них? Рестораны полны людей, у всех "фэйсбуки", компьютеры и прочее. Каир гудит от всяческих потребительских восторгов. [Именно] эта часть потом вышла на улицы, этой части можно через "фэйсбуки", твиттеры и всякие прочие штучки-дрючки выдавать сигналы и распечатывать планы того, как им должно действовать. Там есть и организации, вполне уже проамериканские, такие либеральные.
Итак, есть этот либеральный элемент #3.
Есть этот контрмодернистский элемент #4.
Дальше главный вопрос: как сломать военных - элемент #2? Как их сломать? Если их не сломать, ничего сделать нельзя. Как их ломают? Их ломают через "счётократию". Режимы (часть из них) позволяют военным "прихватывать" деньги, создавать крупные состояния. Превращаться в класс богатых. Военные, поскольку они же всё-таки бюрократия, вывозят деньги за рубеж. Как только они их вывезли за рубеж, самое дорогое у этих военных и чиновников - это их счета. Счета находятся на Западе. Эти счета, которые находятся на Западе, становятся рычагом воздействия на репрессивный аппарат. Вот вы же видели в предыдущем нашем фильме, как просто называется номер счетов: "номер 0002... Каир". Вот так же можно назвать любой другой город мира, где формируется такой рыхлый автократический режим. Значит, это элемент #2.
Когда поэлементно этот военный аппарат прощупывают на наличие счетов и ведут с ним штучный диалог на тему: "Дорогой мой, у тебя же есть счета. Мы же можем их арестовать. А если ты будешь делать так, как мы хотим." (В таких случаях разговаривают почти как в фильмах про террористов: "Делай, как я говорю, и всё будет хорошо. Если сделаешь, как я говорю, то всё будет хорошо.") И репрессивный аппарат отключается! Американцы получают "выключатель" репрессивного аппарата. Это важнейший элемент.
Я надеюсь, всем здесь меня смотрящим моим собеседникам понятно, что я не о Египте говорю. "Этот колокол звонит по тебе".
Итак, возникают либеральный элемент, фундаменталистский элемент и военный элемент. Когда военный элемент отключают, выключают совсем, то либеральному элементу, прежде всего, а также отчасти фундаменталистскому, посылается сигнал: "Можно, ребята! Можно". Как психологу, мне всегда ужасно интересно смотреть, как меняются у них лица, как возникает новое выражение, как откуда-то изнутри начинает рваться энергия, как появляются некие хамские выражения в адрес власти и так далее. Потому что им сказали: "Можно! Этот репрессивный аппарат парализован!" Больше всего они боятся, что их обманут, и что это не так.
Итак, аппарат парализуется, в ядре или в авангарде начинает двигаться либеральная тусовка (небольшая, но достаточно энергичная и бойкая), а за ней "Братья-мусульмане" (или любая другая фундаменталистская организация) подтягивают массы. Всё это, выплеснувшееся на улицу, сметает верхушку и устанавливает новый формат, который и нужен.
Ещё раз повторяю, ключевой элемент - как выключить репрессивный аппарат. Пока его не выключили - эти либералы на улицу выйти не успеют, как их придавят. А когда это выключат, то вдруг обнаружится, что у военных страсть по либерализму, а у другой их части - по фундаментализму. И они не могут идти против народа. Ну, натурально, не могут! Десятилетиями шли, давили, вешали, расстреливали, а теперь не могут. Как пелось у Высоцкого, "а потом кончил пить, потому что устал." Вот когда они не могут, выбегают прежде всего либералы, которых натренировали, им говорят: "Можно". А за ними выбегают фундаменталисты...
После того, как они там побегали, форматируется всё это дело по-новому. Ну, например, отбираются нужные люди из военного аппарата, и тогда они блокируют эти компоненты. Или либералам дают ещё чуть-чуть пошустрить. Но либералы во всех этих странах - в Египте, в Ираке, где угодно, - даже на штыках американских войск сделать ничего не могут. Потому что их мало. Потому что это тонкая плёнка. Потому что они слабы. Потому что они изнутри презираемы большинством населения за всё на свете. Поэтому рано или поздно эта тонкая плёнка отпадает, и тогда оказывается, что приходят к власти те, про которых говорит господин Сорос прямо: "Средства всех моих фондов могут быть привлечены к тому, чтобы помочь "Братьям-мусульманам".
Что же за бескорыстие такое? Почему все средства господина Сороса должны быть привлечены для помощи силе, которая считает своей миссией построение Халифата и истребление западной "неверности", где бы она ни находилась?.. Откуда такое желание? А потому что нужен вот этот контрмодерн. Потому что его начинают строить.
Есть ещё одна, более банальная, причина и, обсуждая её, мне приходится переходить на тот язык, с которым труднее всего. Потому что чем хороши доказательства? Тем, что можешь назвать источник. Вот это сказала такая газета, вот это - такая газета, это - такая. Но если мы будем обсуждать только то, что сказали газеты, то мы, конечно, поймём много, но недостаточно. К счастью или несчастью (ибо, как говорится, многие знания умножают скорбь), у меня есть другие источники. Рано или поздно у меня появляются респонденты, которые знают о том, что происходило в том же Египте, больше, чем публичные источники. И говорят о том, о чём публичные источники не говорят. Как я должен этим делиться? Я же не могу ничего при этом доказать. Могу только сказать, что это говорят люди, которым мы верим, которые проявили надёжность на протяжении достаточно долгого времени. В конце концов, проверьте, так ли это...
Люди, которые рассказывают нам о том, что произошло в Египте, не питали никакой любви к Мубараку и не питают ненависти к "Братьям-мусульманам". Они просто холодно и спокойно говорят о том, сколько именно было уничтожено людей в ходе египетских событий сначала снайперами, а потом животными с гордым английским названием "crocodile", по-русски "крокодил", которым их просто бросали на поедание. Они называют огромную цифру. Огромную. Речь идёт о десятках тысяч людей.
Но не в этом дело, потому что люди, которые на эту тему беседуют, которые знают всю египетскую элиту, всю ситуацию в Египте, ведь не цифрами пугают - они люди холодные. Их впечатляет не то, сколько людей убили снайперы и скушали крокодилы, их впечатляет другое. Что крокодилы кушали, а снайперы уничтожали именно ту часть египетской элиты, которая начала снюхиваться с китайцами. Вот натурально - поштучно...
Потому что у Большого Юга, помимо других функций, есть ведь ещё одна, очень важная. Вот мы опять делим карту на три зоны - Большой Юг, Большой Дальний Восток и Большой Запад. (Рисует.) Большой Юг связан с Большим Западом не только управлением, он связан деньгами. Деньги с Большого Юга должны идти на Большой Запад. Они должны поступать на эти счета. А Большой Юг - всякие там шейхи, обогатившаяся бюрократия, часть нажившихся на этом развитии (там, где оно есть, как в Египте) и так далее - этот Большой Юг, он же становится грамотным. И он понимает, что американцы и прочие печатают бумажки. И что эти бумажки, если он отправляет их на Запад, они не приносят настоящего дохода, не имеют за собой будущего. И тогда он [Большой Юг] тихонько начинает переводить деньги на Большой Дальний Восток. Возникает нитка связи, которая категорически не нужна. Категорически! Потому что ничего нет опаснее, чем связь Большого Юга с Большим Дальним Востоком, даже денежная и тем более любая другая.
Тогда поднимается вся эта буча. А потом срезается конкретно то, что выстраивает ненужную связь. Ведь речь идёт о триллионах долларов. Ведь если деньги из Большого Юга не пойдут на Большой Запад, то произойдёт очередной глобальный кризис с далеко идущими последствиями. Деньги загоняют опять в нужную сторону. На этой точке всё останавливается.
Я ставил [в театре] рассказы Шукшина, и там одна из героинь говорила про своего хахаля: "Там болит у него, тут болит... А денежки-то на книжечку..." Так вот, в данном случае, сначала раскрывают то, что у египетского общества "там болит, тут болит", а потом "денежки" переводятся на нужную "книжечку". Египетское общество начинает платить гораздо больше за то, чтобы счета находились в нужной точке; и чтобы "брали, сволочи, фуфло по той цене, которую им указывают"; и чтобы вели себя мирно, а, если не будут себя вести так, как надо, то их вырежут вот этим образом.
Итак, потоки финансов и потоки смыслов - как они сочетаются в этой модели? Одни преследуют гигантские финансовые интересы, другие преследуют интересы переустройства всего мира. Конечно, переустройство всего мира намного важнее. Но в мире правит сочетание финансовых интересов и интересов миропроектных. То, что я хотел больше всего обсуждать, - это миропроектные интересы, но игнорировать наличие финансовых интересов в мире тоже было бы, по крайней мере, наивно.
Итак, мы обсудили ряд простых вопросов. Вот эти вот "денежки на книжечку"; информацию наших друзей из Египта; то, каким образом парализуются силы в авторитарных модернах, и как именно после этого начинается процесс управляемых революций, который устанавливает нужный формат в нужных частях мира. Ведь все как говорили? Что у иранцев был замечательный проамериканский режим! Такой замечательный, такой замечательный шах Ирана! А потом взяли и пришли к власти антиамериканские силы Хомейни. Но кто "делал" Хомейни? Где жил Хомейни? Кто давал Хомейни трибуну? Кто воспитывал их [сторонников Хомейни] в духе определённых технологий? Кто парализовал всех иранских военных?
Я бываю на многих конференциях и часто встречаю израильского генерала, который всё время рассказывает, как он приехал в Иран, чтобы развёртывать инфраструктуру под военный переворот - тогда военные должны были остановить хомейнизм и помочь шаху Ирана. Но приехал не тот американец, который говорил, что они, военные, должны давить негодяев хомейнистов, а тот, который сказал, что надо дать работать тяжёлым силам революции и демократии. То есть приехал не представитель республиканцев, а представитель демократов. Военные собрались в один день и сбежали. А у генерала-то ещё была идея, что всех библейских животных, которые были когда-то в Израиле, он должен собирать в разных частях мира и привозить в Израиль. Он там вместе с этими животными трясся на машинах и не понимал - его убьют или не убьют. Он человек абсолютно конкретный, он десантник. Доктор наук, но человек простой. Он выдумать это не может, ему это выдумывать незачем.
Так что прекрасно мы знаем... Да и написано это - и Жискар д`Эстеном, и Мишелем Понятовским, который по поручению Жискар д`Эстена ездил в Иран, и массой других людей, я уж не говорю о самом шахе - что американцы сдали шаха, так же как они сейчас сдали Мубарака. И это делается всегда под некий проект. Тогда был другой проект. Иран радикализировался в 1978 году. Афганистан должен был взорваться исламизмом в 1979 году. А Зия-уль-Хак исламизировал Пакистан. Представьте себе, что такой большой очаг был бы кинут на Советский Союз (а примерно через год "Солидарность", наступало её время), и что мы бы не разорвали этот очаг. Было ли бы тогда лучше или хуже? Думайте сами. Думайте сами.
Процесс очень большой, и он набирает обороты. Но помимо этого, надо всё-таки поговорить о том, какое это значение имеет для России. Здесь мы переходим к вещам, может быть, ещё более сложным, но абсолютно необходимым.
Если ПОСТМОДЕРН, который мы должны обсуждать отдельно, является проектом #1 (это Запад); сам МОДЕРН, ставший из мирового движения частью движения (обособившейся, окуклившейся и потому приобретшей совершенно другие качества), является проектом #2 [Большой Дальний Восток]; КОНТРМОДЕРН является проектом #3 [Большой Юг], - то что может сделать Россия в этом мире, если она не вписывается в эти три проекта? Выдвинуть четвёртый!..
Нам надо поговорить сначала внутри России, а потом в мире о том, что если не будет четвёртого проекта, опирающегося на историческую почву, то миру кранты, а нам в первую очередь. И вопрос здесь заключается в том, возможен ли в мире четвёртый проект? Чем он является, и почему русские могут предложить что-то своё в рамках четвёртого проекта? Выдумать что-то могут все, действовать по принципу "что нам стоит дом построить, нарисуем - будем жить" могут все. Но ведь, если всмотреться в советское наследство:
а) как в факты,
б) как в смыслы,
в) как в нечто, непонятое до конца,
г) как в нечто недостроенное,
если соединить эти а), б), в) и г) - в единство, то выяснится, что внутри этого комплекса, особенно на его этажах, связанных с непостроенным, отброшенным и тем, что мы не видим, на этих этажах содержится некое ядро, говорящее о том, что русские осуществляли не сталинскую модернизацию, а некий альтернативный проект развития. Что во время советской власти русские - и все народы, объединившиеся вокруг России, - осуществляли не сталинскую модернизацию, а альтернативный проект развития. В котором были, к сожалению, может быть, избытки классической модернизации, но было и нечто, что к ней явным образом не сводилось. Что же это, прежде всего?
Модернизация, как я уже говорил, связана не только с тем (я говорю сейчас о том, что лежит на поверхности), чтобы добывать материал из традиционного общества и приводить его на заводы, в индустриальное общество. Это делали мы. Она связана с тем, чтобы это традиционное общество разрушать. И то, что она создаёт в пределах нового индустриального уклада, она создаёт на основе этой разрушенности, атомизации и создания новых матриц, свойственных современному обществу (законопослушание, формирование национальных констант, построение единых политических рамок в рамках "войны всех против всех" и так далее). Русские (и советские народы в целом) этого не делали. Они осуществляли форсированное, мощнейшее развитие, которое все видели, без разрушения традиционного общества и даже с его укреплением. Потому что, что бы мы ни говорили о колхозе - это укрепление традиционного общества.
Могут сказать: "Его здесь укрепляли, чтобы оттуда выдёргивать дрова для "топки" и бросать их в котёл современного уклада".
Нет. Потому что и современный уклад долгое время представлял собой уже нечто коллективистское. И, как я уже говорил, советское предприятие было предприятием общинного типа - со своей социальной средой, со своими профилакториями, санаториями и всем прочим. И это было не случайно. И советский дворик, где играл граммофон, был частью того же самого индустриального коллективизма. То есть русские не только создали и сохранили аграрный коллективизм в новых формах колхозов, обо всех недостатках которых можно говорить, сколько угодно, просто об их преимуществах не любят говорить (а они ведь не только в том, что мы выиграли за счёт них Великую Отечественную войну - мы же понимаем, что мы без них не выиграли бы - но они ещё и во многом другом).
Значит, речь шла не только о том, что они сохранили аграрный коллективизм этих колхозов. Они же ещё создали новый индустриальный коллективизм. А затем и новый постиндустриальный коллективизм стали создавать понемножку. И процесс классической модернизации носил по отношению к русскому, советскому обществу характер, скорее, эрозии. Наверное, Пётр проводил классическую успешную модернизацию, раннюю. Наверное, Столыпин проводил полуклассическую неуспешную модернизацию, позднюю. Но Сталин, Ленин до тех пор, пока ещё был идеологический нагрев и всё прочее, явно шли не в сторону классической модернизации, на которую, что греха таить, они заглядывались. Их весь русский процесс, вся русская история, вся необходимость сделать что-то мобилизовано - вели в другую сторону. И сейчас надо ответить - в какую?
Чем был русский прорыв? Вот это знаменитое "русское чудо", кроме цифр, чем оно было ещё? Что оно значит с социальной, философской и иных точек зрения? А если (был такой не очень хороший, средний советский фильм - "А если это любовь", сентиментальный). а если это любовь? А если там, внутри вот этих четырёх уровней - фактов, смыслов, недообнаруженного и отброшенного, - находилась в зачатке тайна способа развития без сокрушения коллективизма, другого способа развития?
Тогда вдруг оказывается, что поскольку энергия способа развития за счёт разрушения коллективизма уже исчерпана, а постиндустриальное общество, являясь в каком-то смысле повтором доиндустриального, вообще требует неких новых форм коллективизма... Если это всё вдруг обнаружить, то может оказаться, что русские-то знают, как развиваться без сокрушения коллективизма, как развиваться альтернативным модерну путём. А если они это знают, а модерну наступает естественный кирдык... Если он наступает на Западе, то на Востоке будет всё то же самое. Потому что, ну, доразовьются они до prosperity [процветания] некоего суррогатно-западного уровня, а машинка-то остановится. Она же двигается только на этом! Если вообще возникает только остановка и регресс через архаизацию контрмодерна, то единственный шанс человечества сохранить развитие, а значит своё бытие в XXI веке, связан с русским советским наследством, совершенно по-новому понятом.
Тогда вопрос заключается в том, должны ли мы гордиться делами своих отцов и дедов? Конечно, должны. Но можно этим гордиться, а то забыть.
Сейчас стала самой модной тема: "Ну, что все Кургинян о прошлом да о прошлом, а нас интересует будущее!"
Во-первых, конечно, дико считать, что при таком поломанном прошлом, вообще без прошлого, можно двигаться в будущее. Есть какие-то прыжки в утопию. Но даже близко не видно, в какую собираются прыгать. И то в неё прыгают, оттолкнувшись от чего-то, и этот тип движения сейчас категорически запрещён. Вопрос заключается совершенно не в этом, а в том, чтобы найти внутри гипертекста под названием "Факты, смыслы, недообнаруженое и отброшеное" - найти внутри него Послание. Послание. То послание, которое адресовано мировому будущему.
Я много езжу по миру, наблюдаю что-то. И наблюдаю некую сложную амальгаму чувств, которую вызывает у мира Россия. Конечно, основополагающее чувство - презрение. Презрение к стране, отбросившей своё прошлое, к стране, двигающейся в коррупционизм, бандитизм. Но внутри доминирования этого презрения (имеющего одни оттенки в Индии или Китае, другие оттенки в Европе и Соединённых Штатах, третьи оттенки в исламском мире), внутри всей этой, повторяю, сложной амальгамы презрений есть одновременно какое-то затаённое ожидание. А вдруг?..
"А вдруг русские дурят-дурят, а потом возьмут и вынут что-нибудь из кармана такое, что для всего мира окажется абсолютно новым - и одновременно узнаваемым. Новым и одновременно узнаваемым. И что если "новое и одновременно узнаваемое" спасёт мир? Русские, конечно, опять набедокурят, огромной ценой проторят опять какую-нибудь дорогу, но мы за ними пойдём-пойдём куда-нибудь да и доползём. Может быть, исторический процесс и продлится. А как без него? Может быть, развитие и продлится. А что делать, если формы модернистского развития исчерпаны?"
Тогда вопрос возникает в том, что мы можем сказать об этом послании, об этой тайне, содержащейся внутри нашей истории, кроме того, что вот, смотрите: вот здесь коллективизм, вот здесь опять коллективизм, уже индустриальный. А где ещё он был-то? Ну да, японцы сейчас повторяют что-то, создают какие-то корпорации, где поют гимны компаниям. Но русские-то создали ведь нечто гораздо более интересное! И в системах образования было нечто абсолютно новое. Но ведь эти виды новизны, связанные с социальным творчеством, не исчерпывают всей творческой новизны, находящейся внутри советской обветшалости, советских ошибок, советского барахла, советских несуразностей - и советского героизма. Там, внутри всего этого, находится нечто ещё более важное. И это важное требуется обсудить прежде всего. Потому что если уж играть, то по-крупной, потому что по-мелкой русские играть не могут...
Скажите мне, пожалуйста, что больше всего проклиналось из "идиотизмов", которые создались в советскую эпоху? Новый человек. Новый человек. "О, они не понимают, что человеческая природа есть константа, что человеческая природа есть данность, что человека нельзя и преступно менять. Они хотят человека изменить. Почему? Потому, что у них абсурдный порядок, и им для этого абсурдного порядка нужен абсурдный человек. Они с нормальным-то человеком не могут ничего поделать. Они не знают, что с ним делать, и выдумывают нового".
Открываю Эриха Фромма, одного из величайших философов и психоаналитиков ХХ века, смотрю на первые цитаты: "Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь".
Кто сказал эти великие строки? Карл Маркс.
А вот другой автор: "Действовать - значит быть". А это кто? Лао-Цзы.
Значит, внутри всего того, что было сделано в связи с созданием этого нового человека, есть что-то безумно важное. Эрих Фромм пишет о том, что мы потеряли, о наших ошибках, не анализируя которые мы не достигнем ничего.
Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа.
"Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут всем безграничное счастье. Триединство неограниченного производства, абсолютной свободы и безбрежного счастья составило ядро новой религии (модерна - С.К.). Нет ничего удивительного в том, что эта новая религия дала своим приверженцам жизненную силу".
Но вскоре выяснилось, что бесконечное удовлетворение своих потребностей ничего не даёт, что бесконечное потакание своим потребностям, что набирание этих очков удовольствия просто ничего не даёт. Что это всё чревато гигантским крушением. Эрих Фромм называет это крушением эпохи Больших Надежд. Крушением надежд модерна. Тех самых надежд, которые мы сейчас хотим снова возбудить в людях.
"Приехав в Осло для присуждения Нобелевской премии мира за 1952 год, Альберт Швейцер призвал мир "отважиться взглянуть в лицо сложившемуся положению... Человек превратился в сверхчеловека... Но сверхчеловек, наделённый сверхчеловеческой силой, ещё не поднялся до уровня сверхчеловеческого разума. Чем больше растёт его мощь, тем беднее он становится... Наша совесть должна пробудиться от сознания того, что чем больше мы превращаемся в сверхлюдей, тем бесчеловечнее мы становимся".
О чём здесь идёт речь?
О том, пишет Фромм, что целью жизни по новому мифу (который сейчас особенно активно насаждается у нас, но который становится всем мифом постмодерна или мифом отказа от этики модерна) "является счастье, то есть максимальное наслаждение, определяемое как удовлетворение любого желания или субъективной потребности личности (Фромм называет это радикальным гедонизмом). И что "эгоизм, себялюбие и алчность - которые с необходимостью порождает данная система, чтобы нормально функционировать, - ведут к гармонии и миру".
Фромм недоумевает: до определённого времени, пишет он, когда внутри модерна возникла уже червоточина постмодерна, - это было абсолютным абсурдом. Он пишет: "Хорошо известно, что в истории человечества богатые следовали в своей жизни принципам радикального гедонизма." (но редко - С.К.). "Обладатели неограниченных средств - аристократы Древнего Рима, крупных итальянских городов эпохи Возрождения и даже Англии и Франции XVIII и XIX веков пытались найти смысл жизни в безграничном наслаждении. Но хотя максимальное наслаждение в смысле радикального гедонизма и было целью жизни определённых групп людей в определённое время, оно никогда (слышите, никогда!) - за единственным до XVII века исключением - не выдвигалось в качестве теории благоденствия никем из великих Учителей жизни в Древнем Китае, в Индии, на Ближнем Востоке и в Европе".
Никогда и никем до XVII века.
"Единственным исключением, - пишет Фромм, - был греческий философ, ученик Сократа Аристипп (первая половина IV века до нашей эры), который учил, что целью жизни являются телесные наслаждения, и что счастье - это общая сумма испытанных удовольствий". Но Аристипп был единственным, пишет Фромм. Даже Эпикур называл высшей целью "чистое" наслаждение, а оно означает "отсутствие страдания" (aponia) и состояние безмятежности духа (ataraxia). Согласно Эпикуру, наслаждение как удовлетворение желания не может быть целью жизни, ибо за таким наслаждением неизбежно следует его противоположное".
Значит, уже Эпикур говорил, что просто "срывать цветы удовольствия", набирать очки - невозможно.
Никто из великих Учителей прошлого никогда не утверждал нигде (включая Европу), говорит Фромм, что "фактическое существование желания создаёт некую этическую норму". Что если тебе чего-то хочется, ты и должен это делать. И это хорошо, если ты будешь делать то, что тебе хочется. Никто, никогда, пишет он, до определённого момента не говорил ничего подобного. Все обсуждали "различия между чисто субъективно ощущаемыми потребностями и объективными, действительными потребностями". Между тем, что пагубно, деградационно влияет на человека, - и тем, что его возвышает.
"Впервые после Аристиппа, - пишет Фромм, - теория о том, что целью жизни является осуществление всех желаний человека, получила отчётливое выражение у философов в XVII и XVIII веках. Подобная концепция могла легко возникнуть во времена, когда слово "польза" перестало обозначать "польза для души" (как в Библии или позднее у Спинозы), а приобрело значение "материальной, денежной выгоды" - в период, когда буржуазия сбросила не только свои политические оковы, но и все цепи любви и солидарности и прониклась верой, что существование только для самого себя означает не что иное, как быть самим собой".
Уже "для Гоббса счастье - это непрерывное движение от одного страстного желания к другому". Следующий за ним [Ламетри] рекомендует "даже наркотики, так как они создают иллюзию счастья".
А де Сад - первый, кто встал на путь постмодерна окончательно, - заявляет, что удовлетворение жестоких импульсов является законным именно потому, что они же существуют и настойчиво требуют удовлетворения. Легитимация всего чего угодно, потому что оно существует, стало возможной тогда, когда модерн начал заболевать.
Модерн сам по себе означает соединение разума и веры. Понимание того, что разум и вера могут существовать вместе. Отдельно отсюда модернистский ислам, модернистское христианство и так далее. Но там, где модерн начал заболевать, возникает такая вот трансформация. Стремление к неограниченным наслаждениям "вступает в противоречие с идеалом дисциплинированного труда". Аналогично "противоречие между принятием этики одержимости работой и идеалом полного безделья" становится наиболее ощутимым, говорит Фромм. Человек становится сломанной машинкой. Он, с одной стороны, вертится в стремлении к этому безграничному удовлетворению импульсов, набиранию очков ("однова живём", впереди смерть, надо набрать как можно больше очков). А с другой стороны, он оказывается парализованным, потому что нет мотора окончательно дисциплинированного труда.
Почему так долго Большой Дальний Восток ещё существует? Потому что есть протестантская этика, есть буддистские модели. Потому что есть то, что сохраняет дисциплинированный труд на какое-то время. Ведь он же разрушается изнутри этим принципом очков, удовольствий, всего остального.
"Капитализм ХХ века зиждется как на максимальном потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведённом до автоматизма труде".
С одной стороны, мы должны как можно больше потреблять, с другой - как можно больше трудиться. Но вы же не можете делать одновременно и то, и другое! Значит, внутри вас возникает классический разрыв между одним и другим. "Мы представляем собой общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых тревогой и унынием, ...ощущающих свою зависимость" и так далее.
До этой эпохи, пишет Фромм, "экономическое поведение определялось этическими принципами". Только потом вдруг оказалось, что экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей. И тогда вдруг оказалось, что "благо для человека" подменено "благом для системы". Уже при капитализме оказалось, что благо системы и есть главное. "Что вы нам рассказываете о том, что есть благо для человека! Бессмысленно говорить, система мощнее человека, она движется сама по себе".
Так в чём же тут гуманизм? В чём же тут человек вообще? Как он будет существовать, если система его непрерывно истребляет?
Дальше было сказано, что "благо системы" есть также "благо для всех людей". Помните: "Что хорошо для Форда, то хорошо для Америки"... "Что хорошо для "Дженерал Электрик", то хорошо для людей"... И так далее.
"Это логическое построение подкреплялось дополнительной конструкцией: те самые качества, которые требовала система от человека, - эгоизм, себялюбие и алчность - являются якобы врождёнными; следовательно, они порождены не только системой, но и человеческой природой. Общества, в которых не было эгоизма, себялюбия и алчности, считались "примитивными", а членов этих обществ называли "детски наивными". Люди не способны были понять, что эти качества определяются не природой, а социальной ситуацией, в которую эти люди погружены.
Дальше возникает всё, что из этого вытекает. А из этого вытекают очень страшные вещи. Человек превращается в машину "имений". В конечном итоге, он всё хочет сделать своею собственностью. Всё, включая самого себя. Мир оказывается поделен между категориями "быть" и "иметь". Посередине в постмодернизме возникает ещё третья категория - "казаться".
Поэт пишет по этому поводу: "И нам уже важней казаться, и нам уже неважно быть". Исчезает понятие "быть", равносильное понятию "счастье". Вопрос ведь не в том, что люди должны иметь вещи, что вещи могут приносить им удовольствие, или что вещи могут их обслуживать. Вопрос заключается в том, можно ли продать нечто фундаментальное за деньги - и массой этих вещей получить компенсацию. Если женщина отказывается от любви, выходит за нелюбимого человека и получает за это огромный уровень жизни, то постепенно ей всё время нужно "машиной потребления" подтверждать то, что она сделала правильный выбор. А когда это потребление не может быть раскручено - возникает голод.
Возникает потребительское безумие. Почему оно возникает? Потому что исчезает категория "быть". Оно возникает потому, что человека пытаются представить не как процесс, а как константу. Что значит - "человек является данностью"? Что значит - "есть природа"? Какая природа? Природа зверя? Но человек - это тонкая плёнка над этой природой.
И вот этот вопрос о "новом человеке", содержащийся именно в коммунизме (не в социализме даже, а в коммунизме) и неразрывно связанный с новым гуманизмом и историей как сверхценностью, может оказаться тем огромным благом, которое устремлено в XXI век. Не только новые формы коллективизма при развитии, сочетание коллективизма с развитием, но и идея действительно нового человека. Сохранение нового гуманизма. Ибо новый человек без нового гуманизма и истории - это очень страшная штука, это сверхчеловек Ницше. Вот эти вещи могут оказаться безумно важными, находящимися в сердцевине того, что называлось коммунизмом.
Я напоминаю, что не с какого-то идиотизма своего 13,5% бундестага вдруг сказали, что они будут восстанавливать не только социализм, но коммунизм. Просто все поняли, что если человек не станет новым, то он даже старым-то не окажется. Он просто будет сметён с земли, как мусор.
И вот тут находится русское слово, находящееся в русском наследстве, в советском наследстве. Вот если бы сейчас реально был выдвинут новый проект - принципиально новый, опирающийся на такие фундаментальные камни, как индустриальный и постиндустриальный коллективизм в соединении с коллективизмом аграрным; как "новый человек", "новый гуманизм", "история как сверхценность" и как несколько других камней, которые мы обсудим потом, и которые, возможно, ещё важнее, чем эти. Если бы на этих камнях русские построили новое здание, опираясь на своё великое наследство, опираясь на гигантский гипертекст, который они уже создали и который нужно переосмыслить... Если бы они это всё сделали, то возник бы четвёртый проект.
А как только он бы возник, мир уже бы не двигался в этом разорванном состоянии между Большим Югом, Большим Западом и Большим Востоком и, так сказать, Большим Севером, который должен стать частью Большого Юга. Мир бы стал другим, он приобрёл бы другую опору, другую динамику. Как он её имел при очень несовершенном коммунизме, который сам Эрих Фромм назвал "гуляш-коммунизмом", сказав, что обуржуазивание этого коммунизма и есть исток того, почему потом возникло постсоветское безумие. И мы должны чётко понимать, что этот исток существует, и анализировать его. Вот если бы это "четвёртое" возникло сейчас (во втором-третьем десятилетии XXI века), то, может, XXI век не стал бы веком конца человечества. Поэтому ставки огромны.
Создав этот четвёртый проект и реализовав его, мы выживаем в мире, мы приносим миру новое слово и мы ломаем все эти тенденции, которые нас уничтожают в мире, которые не дают нам места в нём. Сколько бы мы ни искали места в том мире, который сейчас формируют американцы, окажется де-факто, что нам места нет. Но если мы сформируем другой мир, то нам в нём место окажется. И не только нам, но и всему человечеству. И не к катастрофе Третьей мировой войны и конца истории мир будет идти, а он будет дальше двигаться по колее истории. Он вернётся на неё весь, целиком. И мы опять окажемся не в арьергарде, а в авангарде.
Вот о чём сегодня важно думать. Потому что без постановки таких максимальных задач вся эта "минимизация" ничего не говорит русской душе. И она предпочитает умереть или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
x
Дмитрий_Шторм
19 July 2011
СУТЬ ВРЕМЕНИ 3
Стенограмма третьей передачи.
По времени конец февраля 2011г.
Стенограмма третьей передачи.
По времени конец февраля 2011г.
Скрытый текст
Суть времени - 3
Перед тем, как обсудить основную тему (мне очень жалко тратить на всякие предварительные разговоры много времени, потому что тема очень важная), я всё-таки хотел бы эти предварительные оговорки сделать, потому что они тоже крайне важны.
Во-первых, я бью низкий поклон каждому, кто поддерживает нашу позицию, – в "Суде времени" поддерживал, поддерживал на передаче "Поединок" и на других передачах, которые, наверное, пойдут по каналам телевидения. Всем этим людям огромное спасибо, бесконечная благодарность за то, что они поддерживают. Для нас люди не делятся на хороших и плохих, умных и глупых. Для нас есть люди цельные – сколь угодно простые и сколь угодно даже далёкие по каким-то позициям от того, что мы говорим, но люди, которые любят страну и готовы поддержать тех, кто тоже её любит, и чувствуют, что эта любовь искренняя.
Но нам очень важно – параллельно с процессом захватывания всё большего и большего [числа] людей в это восходящее движение изменения своей самооценки, понимания того, что на самом деле они должны выходить из спячки, осознания того, что у них когда-то отняли историю, и они должны вернуть её себе – параллельно с этим большим восходящим процессом, который мы очень ценим, который крайне нужен нам всем, нужен ещё один процесс. Я не знаю, обратили ли вы внимание на то, что наши противники просто уже даже гордятся, что они меньшинство, что они находятся в состоянии плотного, компактного меньшинства, которое может этому большинству что-то там предписывать. До тех пор, пока они будут лучше структурированы – а структурированность означает, как у любого движения, что есть не только периферия, но ещё и ядро, которое структурировано по каким-то другим признакам, более глубоко, более продумано, более детально – до тех пор, пока у нас не будет этого ядра, всё увеличение нашей массовости не будет стоить ломаного гроша. Эта массовость будет аморфной, никуда не ведущей.
Для того чтобы она куда-то вела, должно быть сформировано ядро. Это не ядро избранных. Вход туда абсолютно свободный. Входной билет оплачивается только одним – желанием принять некую сложность, неоднозначность происходящего, глубину его. И каким-то способом к этому присоединиться именно так – за счёт понимания, за счёт глубины, за счёт какой-то внутренней эмоциональной страстности. Мне всё время говорят, что слово "страстность" может быть понимаемо по-разному. Не знаю. Бродский писал: "Но что на свете есть сильней, но что сильней, чем страсть?" Страсть – это любовь в высшем её проявлении, в том проявлении, в котором она уже является огнём, который действительно может переплавлять вещи, придавать им новое качество, менять людей.
Вот это всё есть единственный входной билет. Не эксклюзивность, не закрытость, не попытка создать внутри большого поля ещё маленькое такое поле избранных и пытающихся манипулировать всей этой большой энергией в своих целях. Только одно – вы готовы? Милости просим, вход открыт. Заплатить надо собой. Вот для чего делается программа "Суть времени".
Программа "Суть времени" не есть повторение программы "Суд времени". Программа "Суд времени" была очень сильно поставленным шоу, но всё равно шоу. Программа "Суть времени" хочет быть антишоу. И разница тут такая же, как между "пещным действом" или любой католической мистерией – и площадным театром, площадным действом. И то, и другое – прекрасный жанр. Была греческая трагедия – великий жанр (Эсхил, Софокл, Еврипид), и были элевсинские мистерии, на которые шли люди. В чём, по большому счёту, разница между одним и другим? Я много думал об этом как театральный режиссёр, который посвятил свою жизнь именно паратеатру, то есть театру, способному ставить современные мистерии.
Разница тут заключается в том, что зрителю театра – интересно, и там всё определяется качеством этого интереса: интересно, очень любопытно, прикольно, просто любопытно и так далее. И это зритель театра. Это зрелище. Это зрелище может быть интеллектуальным или антиинтеллектуальным, глубоким или плоским, высокоэмоциональным и духовным или омерзительным, но всё равно это зрелище.
Тем же, кто приходит на элевсинскую мистерию, кто идёт за ней босиком по болотам, в которых копошатся змеи, кто рвётся туда, – им не интересно, и не любопытно, и не прикольно. Им – НУЖНО. Предельно нужно.
Если у вас есть то, что называется семантическим слухом или абсолютным ощущением того, в чём разница между словами вашего родного языка, то прислушайтесь к этому. "Нужно" и "интересно" – это разное. "Нужно" и "прикольно" – это разное. "Нужно" и "любопытно" – это разное.
Сейчас главная задача, чтобы в том ядре, которое мы формируем и которое уже сформировано у нашего противника, было вот это "нужно". Не "любопытно", не "прикольно" и даже не "интересно", а "нужно". И в этом смысле вполне допустимо, чтобы часть зрителей программы "Суд времени" отхлынула от программы "Суть времени", а другие люди к ней потянулись.
Это не значит, что мы противопоставляем одно другому, что мы в программе "Суд времени" занимались какой-нибудь фальсификацией или игрой на публику, а вот теперь здесь тихо-тихо начинаем варить другую кашу. Это просто значит, что если в движении не сформируется внутреннего ядра (а оно существует в любом дееспособном политическом движении), то весь этот процесс захлебнётся и захлебнётся очень быстро. Люди перестанут понимать друг друга, они не пойдут в глубину, они не дойдут до предельных оснований. А то, до чего они дойдут, они не сумеют потом передать широким массам, потому что передавать будет нечего. А противник рано или поздно нащупает слабые точки нашей позиции. Он уже пытается их нащупать. И тогда всякие попытки действительно собрать силы для большой духовной, идеологической, мировоззренческой войны окажутся попытками с негодными средствами. Вот почему мы продолжаем программу "Суть времени".
Очень сильно подчеркиваю, что она является и преемственной, и совсем другой по отношению к программе "Суд времени". Это очень важно понять. Я говорить буду в каждой этой программе одним непрерывным часовым монологом. Если я где-то ошибусь, то в любой нормальной телевизионной программе я бы поправился, но здесь я ничего менять не буду, и никаких поправок вносить не буду. Спасибо всем, кто поправляет меня. И я действительно извиняюсь, потому что каждый человек – живой, и он в таком непрерывном монологе, в котором нет ни дикторов, ни суфлёров, ни даже возможности что-то особо смонтировать, он будет делать ошибки. Я постараюсь их минимизировать, но что будет, то будет.
И ещё прошу прощения перед теми, кому покажется, что то, что я говорю, – это, во-первых, сложно. Да, это сложно. Но, к сожалению, процессы, которые произошли в стране и мире, сложны. Я понимаю, что кому-то ещё и обидно. Кажется, что так всё просто и ясно: кто противник, а мы ведь все хорошие. Я никого не хочу обидеть. Я просто понимаю, что если простейшие вопросы не будут проговорены наряду со сложными, то возникнет очень странная ситуация. И я начинаю обсуждать эту ситуацию простым вопросом.
Понимаете, есть люди, для которых Советский Союз и всё, что было советским, – очевидно не является благом, оно является злом. Что такое было всё, что происходило: сам Советский Союз, его идеология, которая называлась "коммунизм", и так далее? Для одних это зло. И им-то всё понятно, потому что они освободились от зла. "Да, - говорят они при этом, - очень дорогой ценой. Да, пришлось очень много сделать по пути разрушений. Да, при этом пострадали люди. Но ведь, поскольку это было абсолютное зло, и мы от него освободились, то это же счастье! Мы же освободили вас от абсолютного зла!" Это враги, или противники, или люди с другими суждениями, чем у нас, назовите это как угодно, но это – не мы. Это другие.
Теперь, есть мы. То "мы", которое мы объединяем, и которые говорят, что Советский Союз, его идеология, его исторический путь – это благо. И не говорите мне, что это "чуть-чуть благо и чуть-чуть зло". Понятно, что в любом явлении есть то и другое. Вы должны выбрать свою позицию. Это благо? Да или нет? Если нет, не смотрите наши передачи. Зачем? Но если это благо, то следующий простейший вопрос заключается в том, почему его отняли. Почему? Ведь этого блага нет. Мы эту страну потеряли. Это наша страна, мы её любим, почему мы её потеряли? Без ответа на это вопрос разве можно двигаться дальше? Почему?
Говорят по этому поводу, что были злые силы, злые враги, которые у нас это отняли. Простите меня, но я слишком много знаю про ту эпоху!
Я расскажу только один пример. Вы помните такие "тбилисские события"? Когда сапёрными лопатками якобы убили определённую часть митинговавшего грузинского населения, и сделала это "свирепая армия", десантники. По этому поводу начались страшные крики.
Было два расследования. Одно из них вела Военная прокуратура, которая вообще сказала, что, по данным Международного Красного креста, рубленых, резаных ран на телах нет, что погибшие погибли от асфиксии – сжатия грудной клетки. Они сели [на землю], а потом по ним побежала толпа. Это была версия Военной прокуратуры. Военный прокурор написал соответствующий доклад.
И была версия Собчака, согласно которому армия – преступница. А люди эти – кровавые палачи, которые рубили мирное население на куски.
Эти две версии обсуждал Съезд народных депутатов. Помните, как он избирался? Он избирался в значительной мере по так называемому корпоративному принципу: от армии, от партии и так далее. Это не было прямое избрание нашими гражданами по мажоритарному принципу или по партийному. Это был некий такой корпоративно-цеховой принцип. Соответственно, там было определённое количество генералов, военных вообще, избранных от армии. По-моему, были ещё от профсоюзов, точно были от партии.
Итак, Съезд народных депутатов СССР должен был решать, чья версия верна: версия Собчака, которая окунала армию в грязь, или версия военного прокурора.
Так случилось, что меня мои близкие друзья попросили помочь военному прокурору и всей той партии, которая отстаивала его версию. Я считал, что это абсолютно необходимо делать. Когда мы начали это делать, в наш адрес раздались предельные угрозы, но мы всё равно это делали. Мы печатали листовки, в которых говорилось: "Требуйте правды о Тбилиси". И эти листовки выкладывали на столы делегатов съезда. Мы собрали материалы, убедили сделать телефильм (его делал талантливый тележурналист Невзоров), в котором военный прокурор изложил свою версию. Её тоже показывали депутатам. Депутаты обладали полнотой информации по поводу этих двух версий.
Но при чём тут полнота? Для военных речь шла о своей касте, если хотите, о своём цехе, о своей армии как родной и любимой группе. Даже не о стране, потому что было ясно, что признание версии Собчака – это развал страны. Но, в конце концов, не только же о стране шла речь. Шла речь о сообществе людей в мундирах, о корпорации, касте, назовите любое другое слово.
За версию военного прокурора – при наличии этих листовок, при наличии фильма, в условиях полноты информации и абсолютно примитивной ясности, что есть благо и что есть зло, что есть за армию и что есть против армии, что есть за Советский Союз и что есть против, – за версию военного прокурора проголосовало абсолютное меньшинство военной фракции Съезда народных депутатов. Абсолютное меньшинство избранных туда генералов и офицеров! А их было много. Что вы мне хотите сказать? Что все они были завербованы ЦРУ? Это было бы слишком просто. Я могу привести по этому поводу много подобных примеров.
Значит, это зло – сотворённое. У нас отняли благо не какие-то чужие негодяи, это произошло с участием, серьёзным участием различных групп в обществе и, прежде всего, в элите. Я был допущен к анализу первичных материалов по выборам Ельцина в 1991 году президентом РСФСР. Могу вам твёрдо сказать, что в домах [где проживали сотрудники] Комитета госбезопасности и в других привилегированных домах за Ельцина проголосовали (а тогда свобода выборов была достаточная) от 92 до 96% жителей этих домов.
Я присутствовал на Съезде народных депутатов России, когда, если помните, такая шестёрка – Горячева, Исаков и другие – пытались снять Ельцина с поста президента РСФСР. По рядам бегали мои партийные друзья, которые говорили секретарям обкома: "Куда ты жмёшь, на какую кнопку?" Секретарь обкома говорил: "Главное – Мишку скинуть". - "Подожди, что значит Мишку? Что ты говоришь? Он [Ельцин] же против Советского Союза! Он же разваливает страну, он же за капитализм". Говорит: "Сначала Мишку скинем, а потом с ним разберёмся". Все эти люди, которые жали на эти кнопки, были агентами ЦРУ?
Что делала партия с Горбачёвым – партия, уже лишённая узды Комитета госбезопасности и других органов, которая на ней была, предположим, при Сталине или в постсталинскую эпоху? Она уже понимала, что Горбачёв её уничтожает. На XХVIII съезде она проголосовала за него как за генсека? Она его не сняла? На Пленумах в промежутке [между съездами].
Я никогда не забуду его глаза, как он смотрел на этих членов Пленума. Он смотрел на них с бесконечным презрением. Они раз за разом не снимали его. Он выполнял перед ними "танец удава Каа перед бандар-логами", но эти "бандар-логи" не были агентами ЦРУ, они были "бандар-логами". Как так получилось?
Как получилось так, что значительная часть элиты капитулировала, что значительная часть элиты сдала страну, что общество на самых разных уровнях не смогло этому противостоять, что делегаты XXVIII съезда, избранные уже в нормальных условиях, не сняли с поста убийцу партии и страны? Было понятно уже, кто такой Горбачёв. Но этого же не было сделано!
Вопросов очень много. И это только простейшие вопросы. Это вопросы о том, какую слабину дало само общество. Почему оно отдало страну? И ведь мы понимаем, что оно отдало её без боя. Неужели нам не ясно, что по всей стране была возможность сопротивляться тому, что называлось распадом СССР. И по всей стране эта возможность не была реализована. Прежде всего, в Москве. Часть тех, кто шёл манифестировать против 6-й статьи Конституции (о власти КПСС, правящей партии), – это были люди, которых собирал Московский городской комитет партии, потому что такова была разнарядка, указание Кремля. И это же было сделано!
На Съезде народных депутатов СССР соответствующее большинство могло много раз решить вопросы с Горбачёвым, но не решило. И нас теперь [наши противники] всё время будут спрашивать: "А почему потом в республиках проголосовали за суверенитеты и против Советского Союза? А почему потом было вот это, это, это и это?". И мы будем долго это объяснять. Но если мы на этом нашем узком, эксклюзивном обсуждении, в программе "Суть времени", не можем поставить перед собой самими эти вопросы и не ищем глубоких ответов – с чем завтра будут выходить в серьёзные идеологические бои люди? Они окажутся абсолютно разоружёнными, как они оказались разоружёнными в конце 80-х годов, в момент, когда надо было отвечать на многие больные вопросы истории, а у них не было ответов, потому что они сидели на голодном благостном пайке. Который был хорош, пока надо было просто жить, но который оказался абсолютно недостаточен, когда стало надо бороться, воевать за свою правду.
Итак, если этот Советский Союз и эта идеология – это благо, то почему это благо было:
а) отдано вообще,
б) отдано без боя?
И, наконец,
в) вы понимаете насколько смехотворно объяснение, согласно которому это всё сделало только ЦРУ, иноземные страшные силы, Запад?
Это объяснение абсолютно смехотворно, потому что оно игнорирует реальность, во-первых. И, во-вторых, оно не даёт ответа на вопрос о том, что делал КГБ и все другие наши спецслужбы, призванные защищать страну. В этом смысле, в конце концов, можно сказать, что ЦРУ и другие внешние противники делали своё дело, да, злое для нас, но они выполняли свой долг перед своими странами, которые называли нас врагом, "империей зла".
А как выполнили свой долг наши спецслужбы? Мы же видим, каков результат. Они-то что сделали? Они просто это всё проморгали, и они состояли тогда из настолько непрофессиональных людей? Или они всё-таки содержали в себе некую элитную стратегическую двусмысленность? Какую?
Если мы в этом не разберёмся и не поймём, за счёт чего мы потеряли СССР, как мы вернём это? Если мы этого не поймём, как мы будем вести серьёзные идеологические бои? А они нам ещё только предстоят.
Вот для чего нужна программа "Суть времени".
Мы должны признать то, что говорит наш противник. Александр Николаевич Яковлев не зря сказал: "Мы сломали хребет". Представьте себе существо со сломанным хребтом. С хорошей мускулатурой, с ясно мыслящим мозгом – и с переломанным позвоночником. Это существо может шевелиться, оно может дотянуться до кнопки голосования, оно уже может говорить о том, как всё плохо, но оно не способно к эффективному, мощному действию.
Это не значит, что я констатирую, что ситуация безнадёжна. Я просто ставлю диагноз и говорю простейшую вещь: если это такое существо, и есть перелом позвоночника – значит, надо этот позвоночник лечить. Это сложнейшая медицинская операция (не знаю, лазерная, сверхточная), но его надо вылечить. И тогда это существо, став полноценным народом, продемонстрирует всё своё величие, которое оно демонстрировало не один раз в истории. Но пока позвоночник переломан, оно будет еле шевелиться, а мы будем радоваться тому, что вот эти шевеления стали более массовыми или менее массовыми, что рот существа с переломанным хребтом более или менее яростно проговаривает проклятия в адрес тех, кто ему этот хребет переломал.
Но задача же в том, чтобы этот хребет вылечить! Ведь только в этом задача. Если речь идёт о настоящей борьбе, а не о сублимациях, компенсациях, шоу, театрализациях. Нет другой политической задачи! И эту задачу должно на себя взять ядро. Вот это самое "ядро" политического движения. Оно должно сделать эту работу и передать её результаты "периферии", потом периферии "периферии" и всему народу.
В этом нет никакой уничижительности по отношению к другим. Эту работу делают профессионалы. И мы собираем их и говорим: "Вот это и есть задача национально мыслящей интеллигенции. Она тяжелейшая, но её надо решить. Потому что если мы её не решим – это конец народа, конец страны и это мировая катастрофа".
В этом смысле есть художественные образы, которые иногда гораздо важнее, чем любые аналитические выкладки. Я буду говорить о двух образах. Одном – мандельштамовском. Если я неверно произнесу какие-нибудь строчки – да простит меня великий поэт, а также все, кто будет это слушать. Я постараюсь сделать это точно.
Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь.
И некуда бежать от века-властелина.
Снег пахнет яблоком, как встарь.
.
Ужели я предам позорному злословью –
Вновь пахнет яблоком мороз –
Присягу чудную четвёртому сословью
И клятвы крупные до слёз?
Он, Мандельштам, говорил о присяге четвёртому сословью. Если кто не помнит, то третье – это буржуазия, а четвёртое – это обездоленные, пролетариат. А дальше он говорит, может быть, самые главные строчки.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощёною дорогой,
Белеет совесть предо мной.
А дальше то главное, что все, наверное, помнят:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Здесь Мандельштам – это анти-Яковлев. Яковлев с радостью говорит: "Мы сломали хребет". А Мандельштам говорит о клятве четвёртому сословью и о том, что нужно своею кровью склеить "двух столетий позвонки". То есть вылечить поломанный хребет.
А есть другой образ, тоже всем хорошо известный. В нём говорится не о переломанном хребте, а о порванной цепи времён. Это говорит Гамлет. Когда-то я по-английски учил его наизусть и могу сказать, что Шекспир вообще очень часто говорит совсем простонародным, грубым языком. И если более-менее точно перевести то, что говорит Гамлет, то это не "порвалась дней связующая нить, и я рождён её соединить.", не "порвалась цепь времён" и не "век вдребезги". Гамлет говорит, в переводе на русский, буквально примерно так: "И почему это именно мне выпала доля чинить это долбаное время?"
Он говорит всё о том же, всё о том же, о чём говорит Мандельштам. Тут что "цепь времён", что "сломанный позвоночник", который надо вылечить. В этом задача программы "Суть времени". И мы её будем решать. Кто хочет решать вместе с нами или смотреть наше решение, идите сюда и смотрите. Кто этого не хочет, придёт потом, когда мы покажем результаты, когда мы соберём вот это ядро, соберём его окончательно, и когда мы сможем выдать эти продукты. А параллельно с этим мы будем продолжать говорить в других жанрах, на других программах. Только вчера я говорил на программе "Поединок".
Я буду говорить ещё по-разному и на разных языках, но, повторяю третий раз, если вот это ядро не будет собрано, то вся наша работа псу под хвост. И самое страшное, что на протяжении предыдущих 20-ти лет никто это не собирал. Я не говорю вам, что я знаю, как это собирать. И мне, в конце концов, совершенно не важно, кто это соберёт – я или кто-то другой. Давайте собирать это вместе, советуйте, как это делать. Но поймите, что без этого никакая страна возвращена не будет. Что тогда всё, о чём мы разговариваем, – это ностальгийные сопли, а не серьёзный мужской разговор. Мужской разговор сейчас должен начаться здесь, между своими, в программе "Суть времени" для того, чтобы время это связать, починить, как говорил Гамлет. Для того, чтобы тем мерзавцам, кто ломал хребет, противопоставить нашу способность вылечить этот хребет и создать возможность полноценного политического движения.
Этой возможности нет. Если бы она была, то не сейчас, в 2011 году, а гораздо раньше ситуация была бы исправлена. А она не исправлена, она усугубляется и будет усугубляться дальше, потому мой диагноз верен. Может быть, очень неприятен, но верен. И до тех пор, пока это не поймут все, ситуация будет только усугубляться. Пусть сейчас это поняли немногие. Главное, чтобы эти немногие собрались и начали работать. Работать над тем, о чём мы говорим.
И тут я перехожу к главному. К тому, от чего отвлёкся на эту развёрнутую преамбулу. Увы, без этой преамбулы дальше разговаривать было невозможно.
Итак, я перехожу к главному. Всё-таки это – советское наследство. Советское наследство, у которого есть несколько слоёв:
- факты,
- смысл этих фактов,
- неочевидные уровни,
- и то, что было не достроено.
Не было найдено вот это советское наследство в его полноте. Оно есть только наша опора для движения будущего? Или оно само содержит в себе некоторое будущее?
На последней передаче ["Поединок", канал "Россия-1", 10.02.2011] господин Капица говорил о том, что все спорят о прошлом, а надо идти в будущее. Конечно, надо в него идти.
Но, во-первых, как-то наивно в передаче, которая посвящена обсуждению Горбачёва, Ельцина и катастрофы Советского Союза, говорить о том, что надо говорить о будущем.
Во-вторых, как-то наивно считать, что без починенного прошлого вообще возможно какое-то будущее.
В-третьих, мы так далеко откатились назад, что прошлое стало будущим. "Воспоминания о будущем" – так бы можно было назвать нашу передачу.
И, наконец, четвёртое заключается в том, что внутри этого прошлого есть ростки нашего будущего. Их надо выявить и, действительно, потом прыгнуть туда. Но для этого надо это прошлое починить. Его надо осознать в этих четырёх компонентах: факты, смысл фактов, неочевидные моменты и то, что было не достроено.
Почему же это наше прошлое является столь важным для будущего? Это зависит от того, понимаем ли мы то, что творится в мире. У нас на глазах происходят события катастрофического масштаба. Всё, что произошло сейчас в Алжире, Тунисе, Египте и так далее – это мировой процесс гигантского значения.
К сожалению, когда люди не понимают смысла происходящего, им безумно трудно. Даже когда перед ними на столе лежат факты, в которые, казалось бы, можно всмотреться простыми глазами – без микроскопов, без телескопов, вот они просто лежат на столе. Даже тогда люди эти факты не осознают. Есть такой очень крупный учёный Ноам Хомски, который говорил, что когда в мозгу нет матриц, то человек видит перед собой нечто, прямо очевидное – и не замечает. Вопрос сейчас возникает, прежде всего, о фактах, которые происходят у нас на глазах. О которых, вроде бы, все говорят. Но которые никто не осмысливает. А, во-вторых, о том, как это происходящее у нас на глазах связано: а) с тем советским наследством, которое мы обсуждаем, и б) с нашим будущим. Так давайте обсуждать эти факты.
Трагедия эпохи заключается в том, что даже когда общество, элита, интеллектуальная часть общества, вот это внутреннее ядро, чёрт бы его драл, получает очевиднейшие факты, когда им кладут их прямо на стол и говорят: "Парень, смотри, что происходит", – они находятся в плену своих концепций, иногда безумно примитивных.
Одна из таких примитивных концепций заключается в том, что радикальный исламизм является врагом Соединённых Штатов. А поскольку Соединённые Штаты – это самый страшный враг России, то радикальный исламизм, как враг врага, является нашим другом.
Я согласен с тем, что Соединённые Штаты – это очень страшный враг, что до сих пор мир однополярен, и что если один полюс взбесился и непрерывно сходит с ума, то это не значит, что мир стал многополярным. Никто не бросил вызова США, и США до сих пор вертят процесс туда, куда хотят. И они вертят его в страшную сторону.
Я с другим не согласен – что Соединённые Штаты Америки и радикальный исламизм, это, знаете ли, такие непримиримые враги, что уж если один [из них] есть враг, то другой уж обязательно друг. Это ловушка! В этих ловушках – одно из объяснений того, почему нас так сильно "сделали", почему Россию, русских так сильно "сделали".
Объясняю. Русские в войне непобедимы. Наверное, русские – это самый сильный народ в том, что касается войны. Не буду разбирать малые народы, пуштунов и так далее. Не буду говорить о вьетнамцах. Говорят, что немцы вполне сопоставимы с русскими. Мне кажется, что русские сильнее в том, что касается войны и многих других вещей. Но вы читали книгу "Победа без войны"? Что такое победа без войны? Если не было войны, то что же было?
Была игра. Это очень тонкая, очень холодная, многоходовая вещь, которая намного сложнее и важнее, чем война. В войне никто бы русских не победил. Но была игра. А игра ведётся руками и мозгами людей, за сотни лет привыкших к господству.
В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то я, занимаясь стратегической теорией игр, математической стратегической теорией игр – а я занимался математическими проблемами, я кандидат физико-математических наук, вполне мог легко и быстро стать доктором, и у меня есть скромные, но заслуги перед математикой в сфере информатики, теории образов и других вещей, даже не столько стратегической теории игр, но я вполне мог этим заниматься... И могу вам сказать, что когда мы этим занимались и просчитывали на тогдашних моделях, то было выявлено, что операция "Багратион" была проведена математически идеально. Её проводили люди, которые ещё недавно ходили в лаптях. Они её провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский "котёл" или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.
Военачальники эти "сделали", как детей, всех фон Беков, Клейстов и кого угодно. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованы, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.
Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть что-то в самом инстинкте и духе господства, что взращивает это всё за столетия. И это называется игрой.
Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма "Казино "Рояль". Я говорю: "Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?" – "Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное".
Конечно, [когда] Горбачёв сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребёнка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.
Почему надо говорить о своём поражении? Потому что если ты не сказал о поражении – в игре или в "холодной войне", неважно – то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идёт о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаёшь, что тебя "сделали". И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если её не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты всё время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Можно проспать страну. Её один раз уже проспали.
Итак, надо признать, что в этой игре (или "победе без войны", как говорит Бжезинский) был проигрыш. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать её во всей её сложности. А это очень трудно сделать, очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые люди (простые в гуманитарно-изощрённом смысле – наши физики опомнившиеся, математики, технари, простые люди, граждане) вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди научились, поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.
Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага – это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединённые Штаты, не нужен Соединённым Штатам. Соединённым Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, – иногда гораздо полезнее друга.
В Соединённых Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна – это стратагема, скажем так, республиканской партии, или "фирменное блюдо имени Генри Киссинджера", согласно которому Ближний Восток держится на следующих китах: Израиль, Египет, отчасти Турция, и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: "Сукин сын, но наш сукин сын", т.е., на светском авторитаризме.
Другая игра, другая стратагема, лежащая в основе игры, – скажем так, "фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского" – состоит в том, что Соединённым Штатам нужен радикальный исламизм для того, чтобы играть на всех полянах.
В чём разница между этими стратагемами?
Одна из этих стратагем говорит о том, что Соединённым Штатам "по Киссинджеру" нужен новый мировой порядок, что они воспринимают господство как порядок, подчёркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю "республиканцы"), вот эта группа воспринимает господство, как новый мировой порядок или как Четвёртый Рим.
Что такое Рим? Рим – это когда есть легионы, стоящие в провинциях, и когда эти легионы предписывают Pax Romana – порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги; одновременно подчинятся тебе слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр – Цезарь. На каждой территории, на которой Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.
Соединённые Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали об этом, но у них оказалась "кишка тонка". Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своём конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только некий план для всех этих стран, план модернизации, такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это ещё 300-400 тысяч солдат – в Ирак, 500-600 тысяч – в Иран (потому что без этого любые бомбардировки – это просто верх кретинизма), готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всему этому, я повторяюсь снова, нечто по принципу японского или европейского сценария модернизации, модернизация в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.
Соединённые Штаты это не могут. Американский народ не хочет иметь трёхмиллионную сухопутную армию, потому что это армия с обязательным призывом. Соединённые Штаты поняли, что они такой порядок установить не могут.
Но они не могут и отказаться от мирового господства! Во-первых, они не хотят. Англосаксы никогда не отказываются от мирового господства, никогда, надо это точно знать. Во-вторых, они не могут это сделать по объективным причинам. Потому что у Соединённых Штатов осталось, за исключением высокотехнологической индустрии, в которой занято несколько миллионов людей (не знаю точную цифру, но отнюдь не большинство населения), у них два средства господства: печатный станок и авианосцы.
Печатный станок печатает деньги и навязывает их миру, а авианосцы бомбят тех, кто не хочет брать эти деньги, и они их берут. Других средств нет. Если Соединённые Штаты уступят мировое господство – исчезнет печатный станок. И что тогда будет с Соединёнными Штатами? Они упадут: не с первого места на второе! Они упадут с первого места на четвёртое или пятое. А когда они так упадут, в Соединённых Штатах будет катастрофа распада. Поэтому даже если бы они захотели уступить мировое господство, они не могут без катастрофы. Поэтому они этого делать не будут.
Если Соединённые Штаты не могут и не хотят уступить мировое господство и одновременно не могут обеспечивать его в режиме "нового мирового порядка имени (условно говорю) Киссинджера" – значит, они должны обеспечивать его иначе. Отсюда новый термин – "новый мировой беспорядок". Не порядок, вслушайтесь, а беспорядок! Я впервые понял серьёзность этих разработок, когда начал знакомиться с работами Стивена Манна, который был сначала советником госдепартамента по Каспию (тоже серьёзная должность), а потом просто советником президента, ещё при Буше. Мне стало ясно, что это полноценная математическая теория, использующая весь аппарат хаоса, а это очень серьёзный аппарат, с его фракталами и всем прочим. И одновременно теория, выходящая на практику.
Бжезинский отличается от Манна тем, что, во-первых, он старше, во-вторых, он гуманитарен, а не технократичен. И в этом смысле он всегда глубже. Потому что, в конце концов, вопросы стоят простые. Если ты перестаёшь быть привлекательным для инвестиций, то инвестиции текут куда-то ещё. Но если там, куда они текут, будет плохо, – то у тебя будет хорошо. Всё относительно.
Что значит "хорошо"? Что значит: ты "хороший" или "плохой"? Извините! Ты, может быть, очень плохой, но если все вокруг ужасные, то ты – хороший. И инвестиции текут к тебе. Поэтому, если в других точках мира сделать плохо, то у тебя будет хорошо. Почему не помочь конкурентам, чтобы у них стало плохо? И тогда у тебя станет хорошо. Это и есть фирменное блюдо Бжезинского–Обамы, отличающееся от блюда Буша–Киссинджера.
Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.
Высшая формула американской "реал-политик" звучит тупо и просто (хотя все делают вид, что её не понимают): "Главный враг – это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу". Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова её идеология. Является ли это идеологией свободы и демократии, является ли это идеологией авторитаризма, является ли это любой другой идеологией (советизма) – неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего: он – враг номер один. Китай приблизится больше всего: он – враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего: она – враг номер один. Любой – враг номер один, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно ещё только бросить вызов американскому могуществу. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы. Едины все.
Кто сейчас в наибольшей степени начинает бросать вызов американскому могуществу? Китай. И в целом регион Азии. Как справиться с этой угрозой? Вот что мучает умы политических интеллектуалов в Соединённых Штатах. Это первый вопрос.
И есть второй глобальный вопрос, который мучает умы всех: "Скажите, пожалуйста, - говорят все, - что делать с миром, в котором китайцы и индийцы завоюют уровень благосостояния, равный американскому? С миром, в котором к одному миллиарду, который именует себя "золотым", прибавится ещё 4 миллиарда, которые тоже захотят коттедж, а в коттедж – электроэнергию, две машины, а в баки – бензин, и так далее?".
Я несколько раз наблюдал обсуждение вопросов в международной интеллектуальной элите. Все они обсуждают что угодно, кроме этого тупого и простого вопроса. Потому что на него нет ответа. Потому что в тот момент, когда появится 4 миллиарда, существующий мир рухнет. И никто не даст им появиться – и потому, что такое появление означает, что Соединённые Штаты будут отброшены глубоко и окажутся в зоне непреодолимой катастрофы, и потому, что с миром непонятно что делать. Нет новых идей по поводу того, что делать с миром.
На этом рассуждения останавливаются, и следующий пункт этих рассуждений прост: надо менять всю мировую философию. Ибо на протяжении XVIII, XIX и даже начала XX века мировая философия гласила, что есть прогресс: гуманизм, некая модернизация (которую у нас очень плохо понимают и которую путают с технической модернизацией – апгрейдом самолётов, компьютеров и прочим; модернизация – это глубочайший процесс). И считалось, что во всех странах мира должна проходить эта модернизация, которая закончится тем, что во всех странах мира установится благоденствие. "Да, - говорили они, - у африканцев или индийцев оно установится позже, потому что они дикари. Их сначала надо будет научить чему-то, неся "бремя белых", как говорил Киплинг. Но когда-то потом и они будут наслаждаться тем же "просперити" [процветанием]!". В этом философия глобального модерна.
Эта философия, которой, навскидку, лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определённой философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.
Поясняю. Модернизация ("модерн" или "модернити"), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолётов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-"модернити" (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть [необходимость создать] современное индустриальное общество. Берётся материал из традиционного общества, выдёргивается оттуда крестьянин – порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. И этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого "чуть-чуть больше" он согласен работать, поскольку альтернатива для него ещё меньшая, совсем небольшие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.
Модернизация – это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, "традиционное общество", и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку – это первое.
Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.
С этой точки зрения, модернизация сегодня идёт только на Большом Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я приехал потрясённым, потому что очень скоро нам придётся говорить не о том, совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай, – это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться. Очень скоро нам придётся говорить о другом – о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где берутся люди из этого традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где их очень просто довести до "наночистоты", поставить и организовать на эту сборку XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперёд. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. 8-9 % роста!
Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведённого богатства у богатых и говорит им: "Не отдадите – палкой по голове". С другой стороны, она отдаёт это бедным и говорит: "Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове". Этот баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8-9 % прироста богатства, и он находится в узде крупных партий.
И рост населения... Молодые вьетнамки и вьетнамцы на мопедах (красных, в основном, они их любят) едут, сжав зубы, и [как бы] говорят: "Мы все рвёмся в "просперити", мы готовы работать, сколько угодно!". И регион растёт. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом #1, регионом модерна.
Есть второй регион – Большой Запад, в который включаются и Соединённые Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово-сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.
И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион – это регион модерна, если регион #2 – это регион постмодерна, то третий – это регион контрмодерна, где люди говорят: "А мы не хотим этой вашей "модернити", в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это всё скверна, это всё зло. Мы хотим песок пустыни, верблюда, саблю и шатёр. И шли бы вы куда подальше с вашим "модернити" и, тем более, "постмодернити". Вы – наши враги, мы хотим другого".
Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали всё умеренное, всё нерадикальное, что только было в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.
Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, которые будут рваться всё мощнее и мощнее. Это уже понятно.
Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним ещё раз:
Регион #1 – Большой Дальний Восток, модерн.
Регион #2 – Большой Запад, постмодерн.
И регион #3 – Большой Юг или контрмодерн.
Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти и конкурировать с Большим Дальним Востоком по части модерна? У неё нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом ещё, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете, нет и нет. Вообще нет.
Поэтому разговоры о классической модернизации – разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. И потому что это северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.
Но мы и не Большой Запад. Все, кто стремятся втащить нас в этот Большой Запад, просто наивны до предела. А ведь эти наивные попытки идут уже 20 лет.
Так кто же мы? Мы и не этот Юг.
Здесь возникает катастрофа: наша Родина бесконечно нам нужна, бесконечно нами любима и бесконечно для нас ценна. Но с точки зрения этой картины (которая не единственная!), ее приговорили все внешние силы. Ей просто нет места на формирующейся карте мира! Идет великая глобальная перестройка. И события в Египте, Алжире и других местах – это великая перестройка из формата "модерн для всех" в формат "трехчленки".
Но ведь это не все, потому что внутри этого формата есть ведь еще одна вещь. Именно Большой Запад и формирует Большой Юг для удара по Большому Дальнему Востоку – потому что самым опасным врагом Большого Запада, который остановился в своем развитии, является регион, который продолжает развитие. Это и Китай, и Индия, и – на перспективу – коалиция каких-нибудь стран Большого Дальнего Востока. Там продолжается развитие. Самая кошмарная мысль для американцев – это объединение Японии с Китаем в процессе индустриального и постиндустриального роста.
Мы обсуждаем одно Сколково, которое "то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет". Китайцы создали 1200 государственных суперцентров! И заманивают туда наших ученых. И те идут, ибо тут они нищие, а китайцы уже и платят больше. Значит, этот регион стремительно развивается, и он бросит вызов мощи Соединенных Штатов и совокупного Запада. А чтобы он не бросил вызов, его надо остановить. И остановить его прямой ядерной войной никто не может, и не будет. Никто никогда не осмелится вести прямую ядерную войну против Китая, хотя и она обсуждается. И, между прочим, обсуждалась – в частности, группой B-2 ("Би-2") под руководством Вульфовица, [которая] говорила, что последний срок, когда ее [войну] можно вести, это 2017 год.
Мы входим в этап неравномерности развития империализма, который хорошо описали Гильфердинг и Ленин. Суть заключается в том, что Китай – это сейчас "Германия 1914 года", Соединенные Штаты – это "Великобритания 1914 года", а мир катится после обрушения СССР не во Вторую мировую войну, которая была войной идеологий, а в Первую мировую. Третья – аналог Первой, потому что это просто война за остановку развития "новой Германии", теперь называемой Китаем и Большим Дальнем Востоком в целом.
Поскольку все боятся этой войны, а Дальний Восток вооружается стремительно, то, скорее всего, будет принято единственное возможное решение – использовать теорию хаоса, т.е. бросить на этот Большой Дальний Восток всю мощь Большого Юга. Создав этот Большой Юг как управляемого тигра, который может порвать чужое горло. Вот для чего его формируют. Вот почему модель Киссинджера меняется на модель Бжезинского у нас на глазах.
Меня много упрекали за то, что я говорю, что для России Буш лучше, чем Обама, что вся эта перезагрузка – от лукавого. Но теперь-то все уже ясно! Обама снял маску. Просто этого никто не видит. Почему Буш лучше? Не потому, что он любит Россию, а Обама ненавидит. Плевать нам, кто любит ее, а кто нет. Главное, что ее все ненавидят. Там, в той стране, которую мы обсуждаем, – ненавидят все, кроме отдельных граждан, деятелей культуры (я говорю о политической элите). Нам неважно, любят они нас или ненавидят, мы не дети. Нам важно, чтобы они на сегодняшний день, пока мы слабы, воевали не с нами. И по возможности (опять-таки потому, что мы безумно слабы) поднимали цены на нефть. Да, нефтяное проклятье. Но вы только вообразите, что сейчас эти цены упадут до 19-15 долларов за баррель, вообразите, что тут стремительно разовьется! Тут никакие новые великие силы не разовьются. Тут другое произойдет, другое.
Значит, нам было важно, чтобы Буш делал то, что он делал. Мы должны были его проклинать и проклинали. Опасней всего, конечно, были Чейни и неоконсерваторы, потому что в 2008 они уже решились воевать с нами, и это было еще опаснее, чем Бжезинский. Но если б они воевали не с нами, а с Большим Югом, то это бы значило, что не состоялась главная опасность – понимаете, главная! – когда Запад объединяется с Большим Югом. Для нас ЭТО опаснее всего. Это проект Бжезинского, это афганская история, повторенная опять. Это есть наша тотальная смерть, это есть стратегия хаоса, и это сейчас происходит на наших глазах. Именно это и ничто другое.
А мы пытаемся делать вид, что мы этого не видим. Мы, как страус, прячем голову под крыло, а трезвый анализ событий, рациональную беспощадность происходящего и глобальную суть этого происходящего – прячем в сентенциях. Кто нам нравится, кто нам не нравится. Речь идет о судьбе нашего народа и судьбе мировой цивилизации, а мы рассуждаем в совершенно других категориях. И, поскольку рассуждаем в совершенно других категориях, то даже тогда, когда нам на стол выкладывают абсолютные доказательства – мы все равно не хотим их видеть. Все равно не хотим понимать, что эти доказательства носят беспощадно очевидный характер.
Обсуждая беспощадные доказательства того, что за событиями в Алжире, Тунисе, Египте стоят просто американцы, что это новая стратегия Обамы, которая является фактически римейком старой стратегии Бжезинского (а в условиях наличия новой модели мироустройства она является даже чем-то большем, еще более опасным, чем стратегия Бжезинского), мы, прежде всего, имеем дело со знаменитым Викиликсом. Который положил нам всем на стол секретные документы, после которых говорить о том, что не американцы делали события в Египте, просто нельзя.
Оговорюсь: всегда есть естественный протест, естественная энергия народных масс, всегда есть ошибки или преступления режимов, особенно авторитарных, которые существовали, – мубараковского и другого. Я не говорю, что американцы это делают вхолостую, просто покупают каждого египтянина и выводят на улицу. Конечно, процесс другой. Конечно, речь идет о том, чтобы превратить некие предпосылки, скопившуюся энергию – в процесс с определенной направленностью. Но как можно, имея перед собою Викиликс, отрицать то, что это делали американцы? Как можно это делать, имея перед собой, например, такие доказательства – пожалуйста, доказательство #1.
Документ из посольства США в Каире, опубликованный Викиликс и переданный газете "The Daily Telegraf"
ТЕМА: АКТИВИСТ "6 АПРЕЛЯ" О СВОЕЙ ПОЕЗДКЕ В США И СМЕНЕ РЕЖИМА В ЕГИПТЕ
1. 23 декабря активист хххххххххх из движения "6 апреля" выразил удовлетворение своим участием в "Саммите альянса молодёжных движений" 3-5 декабря и его последующими встречами с официальными лицами правительства Соединённых Штатов, на Капитолийском холме и в аналитических центрах. . ххххххххххх заявил, что правительство Египта никогда не проведёт значительные реформы, и поэтому египтянам нужно заменить сегодняшний режим парламентской демократией. Он утверждал, что несколько оппозиционных партий и движений одобрили неписаный план демократических преобразований в 2011 г.; мы сомневаемся в этом.
хххххххххх сказал, что хотя служба госбезопасности недавно отпустила двух активистов движения "6 апреля", она также арестовала ещё трёх членов группы. Мы оказали нажим на министерство иностранных дел, чтобы эти активисты "6 апреля" были отпущены.
2. хххххххххх выразил удовлетворение "Саммитом альянса молодёжных движений" 3-5 декабря в Нью-Йорке, отметив, что он смог познакомиться с активистами из других стран и вкратце изложить цели его движения по демократическим преобразованиям в Египте. Он сказал нам, что другие активисты на саммите выразили ему поддержку, и что некоторые даже предложили провести публичные демонстрации в поддержку египетской демократии в их странах, пригласив хххххххххх в качестве гостя. . хххххххххх был признателен за успешные усилия Департамента и организаторов саммита по защите его имени на саммите и сказал нам, что его имя ни разу не было названо публично.
3. хххххххххх сказал нам, что служба госбезопасности задержала его и обыскала в аэропорту Каира 18 декабря после его возвращения из США. Согласно хххххххххх, служба госбезопасности нашла и конфисковала два документа из его багажа: записи для его презентации на саммите с описанием требований "6 апреля" проведения демократических преобразований в Египте и расписание его встреч на Капитолийском холме.
4. хххххххххх описал свои встречи в Вашингтоне как позитивные, сказав, что в Конгрессе он встречался с ххххххххххх, разными штатными сотрудниками палаты представителей, включая из офиса ххххххххххх и ххххххххххх, и с двумя сотрудниками Сената.
5. хххххххххх рассказал, как он пытался убедить своих собеседников в Вашингтоне, что правительство США должно оказать давление на правительство Египта для проведения значительных реформ, пригрозив обнародовать информацию КАИР 00002572002 от 002 о предполагаемых "нелегальных" счетах в оффшорных банках египетских официальных лиц. Он надеялся, что США и международное сообщество заморозят эти банковские счета, как это было со счетами доверенных лиц президента Зимбабве, Мугабе. хххххххххх сказал, что он хочет убедить правительство США, что Мубарак хуже, чем Мугабе, и что правительство Египта никогда не согласится на демократические реформы. хххххххххх заверил, что легитимность Мубарака зависит от поддержки США, и поэтому обвинил США, что они "ответственны" за "преступления" Мубарака. Он обвинил НПО, работающие над политическими и экономическими реформами, что они живут в "мире фантазий", не понимая, что Мубарак – "голова змеи" – должен уйти, чтобы демократия могла пустить корни.
6. хххххххххх заявил, что несколько оппозиционных сил – включая партии Вафд, партию Нассера, Карама и Тагамму, а также "Братья-мусульмане", Кифайя и движение революционных социалистов – одобрили неписаный план по переходу к парламентской демократии (с ослабленным президентом и усиленными премьер-министром и парламентом) до запланированных в 2011 г. президентских выборов. По словам хххххххххх, оппозиция заинтересована в получении поддержки со стороны армии и полиции для переходного правительства до выборов 2011 г. хххххххххх заявил, что этот план настолько конфиденциальный, что его нельзя записать.
(Комментарий: У нас нет информации, подтверждающей, что эти партии и движения договорились о нереалистичном плане, изложенном хххххххххх. .хххххххххх ранее говорил нам, что его план доступен всем в интернете. Конец комментария).
Итак, это классическое специальное донесение. Поставьте там другие имена (там, кстати был назван номер счета: КАИР 00002572002 от 002), поставьте номера счетов не каирских или египетских олигархов и политиков, а других, поставьте здесь вместо одной страны другую – и вы увидите, как вывариваются эти планы. Тут говорится все время: "мы не уверены, что они смогут", "мы не знаем, достаточно ли у них сил". Но они и не смогли бы, если бы их не готовили. А вот теперь мы знаем, как их готовили и кто. И после этого вдвойне нужно быть слепым, глухим и абсолютно обалделым, чтобы не понимать – что, кто и как делал.
Пожалуйста, доказательство #2.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
1 февраля 2010 г. в американском издании The Daily Bes вышла статья "Школа госдепартамента для революционных блогеров".
В ней говорится, что еще в декабре 2008 г. в студенческом городке юридического факультета Колумбийского университета (C.К.: Всё тот же Колумбийский университет!) проходило обучение молодых оппозиционных активистов из разных стран, в том числе из египетского движения "6 апреля" (именно они были одними из инициаторов массовых выступлений против Мубарака в январе-феврале 2011 г.) по программе "Борьба против репрессий, угнетения и насильственного экстремизма".
Среди "учителей" — Джо Роспарс, Скотт Гудстейк и Сэм Грэхем-Фемен, отвечающие в команде Обамы за социальные сети; ведущая утреннего шоу на канале Эй-би-си Вупи Голдберг; сотрудники Госдепартамента Джеймс Глассман и Дшаред Коэн (специалист по информационным технологиям и инновациям); основатель Facebook Джастин Московитц; президент компании Howcast Джейсон Либман.
Среди "учеников" оказались: колумбиец, который успешно использовал Facebook для мобилизации марша в 12 миллионов человек против марксистских боевиков (ФАРК);
венесуэльский активист, организовавший протест студентов против президента Уго Чавеса;
представители разнообразных групп ("Сеть интервенции против геноцида", "Сеть глобальных действий" из Бирмы и базирующаяся в Лондоне компания против преступлений, совершенных ножами).
Организатором "курсов" выступила НПО "Альянс молодежных движений.
Вся эта работа велась под патронажем госсекретаря США Хиллари Клинтон. В мае 2009 г. Клинтон и исполняющий обязанности помощника госсекретаря по делам Ближнего Востока Джеффри Фелтман встречались с шестнадцатью активистами в рамках программы Freedom House "Новое поколение". Freedom House и Национальный фонд в поддержку демократии стоят в самом центре восстания, которое сейчас захлестывает исламский мир.
Имеются прямые доказательства участия представителей крупнейших IT-структур, связанных с Белым домом, в организации беспорядков в Египте. 7-го февраля выпустили на свободу топ-менеджера ближневосточного отделения Google Ваэль Гонима, задержанного по подозрению в организации массовых выступлений в Египте. После выхода на свободу в интервью каналу Dream TV Гоним признался, что еще в июне 2010 г. создал в Facebook страницу против режима Мубарака. В начале декабря Гоним, действуя под псевдонимом, призвал к уличным выступлениям. К концу декабря на страницу ежедневно заходило уже около полумиллиона человек.
Все это входит в комплекс действий кампании по поддержке стратегии Белого дома: "бороться с диктаторскими режимами через Интернет", – объявленной Хиллари Клинтон в январе 2010 г.
В открытой печати! На вас смотрят люди и, поверьте мне, они говорят правду в данном случае – они называют имена, даты подряд. Речь идет о центрах подготовки. Вам говорят, где они (в Колумбийском Университете), называют данные – когда велась подготовка, вам рассказывают, как она велась. Это типичная подготовка спецопераций, классическая, помноженная на некоторые факторы.
И что? Нужно это видеть и говорить, что этого нет. А зачем? Для того чтобы прятаться за какие-то стереотипы, иллюзии. Но когда факты – беспощадные, страшные – давят на эти стереотипы, иллюзии, то либо эти стереотипы, иллюзии должны уйти прочь, либо человека надо называть неадекватным. И не только человека – движение, политическую элиту, всех. Тем более что от интерпретации этих фактов и от их учета зависит буквально вопрос о том, будут завтра жить граждане России на своей земле или они будут валяться в ней закопанными или гниющими на поверхности.
Но это еще не все, поскольку тут речь идет о новом факторе, о том самом интернет-факторе, который отчасти замалчивают.
Пожалуйста, доказательство #3, говорящее о том, что это не только египетский процесс. Что это большой процесс, что это большая глобальная перестройка, в том числе, и с использованием новых технологий.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
Барак Обама и его команда не были первооткрывателями интернет-революций.
Опыт первой "цифровой" революции был получен на Филиппинах: 17 января 2001 года, через два часа после того, как парламент блокировал процедуру импичмента в отношении президента Джозефа Эстрады, граждане страны послали друг другу более 7 миллионов электронных писем с призывами выйти на улицы и участвовать в акциях протеста. Миллион протестующих на улицах Манилы – и Эстрада лишился президентского кресла.
Во время "сетевой" революции в Испании 2004 года демонстрации, организованные при помощи электронной почты, вынудили премьер-министра Хосе Марию Аснара покинуть свой пост.
Приход Барака Обамы на пост президента США совпал с активизацией использования информационных технологий при попытках организации "цветных революций": Молдавия (2009 год); Таиланд (2010 год). Наиболее ярким примером стала "твиттерная революция" в Иране в 2009 году.
Итак, мы видим серию событий, видим, что они все готовятся по одному лекалу, видим, кто за этим стоит и куда это в принципе ведет, но мы должны сказать, что этого нет. Чего нет? Мы знаем, что в Американском Университете в Каире Кондолиза Райс, тогда госсекретарь Соединенных Штатов (не администрация Обамы, а еще администрация Буша на своем закате!), заявила о том, что мы раньше допускали ошибки (имелась в виду доктрина Киссинджера), и мы опирались на стабильность, даже если она мешала тяжкой работе сил демократии. А теперь мы больше такой ошибки не будем делать; эта доктрина тем самым отменяется, а мы позволяем работать тяжелым силам демократии везде.
Но ведь все понимают, что в Египте есть две силы – военные и исламисты ("Братья-мусульмане"), что третей силы просто нет. Я сижу рядом с египтянином и говорю ему: "А на кого будет опираться у вас демократия с демократическими лидерами, если нет военных, и "Братья-мусульмане", как вы говорите, это опасная сила? На кого она [демократия] будет опираться?" Он смотрит на меня жалобными глазами и говорит: "Как "на кого"? На Конституцию!". Я спрашиваю о социально-политической опоре, а он ничего сказать не может, потому что всем понятно, в чью это пользу.
На обсуждении у Шевченко [программа "Судите сами" от 3 февраля 2011 года] люди, которые кончали Каирский Университет, говорят: "Но ведь мы же понимаем, что на самом деле весь этот процесс идет так, что плоды, естественно, будут пожинать только "Братья-мусульмане".
Я говорю: "Вы это понимаете, чуть-чуть поучившись там, и чуть-чуть в этом процессе покопавшись. А Джон Бреннан, который зубы стер на Ближнем Востоке, ЦРУшник, который является главным у Обамы по этим процессам, – он этого не понимает? Он не понимает, что они работают на "Братьев-мусульман"? У него тут есть какие-то иллюзии, когда он осуществляет эти твиттерные революции?"
Говорят, что Обама не поддержал революцию в Египте. Это наглая ложь, ее опровергают просто прямые заявления Обамы.
Пожалуйста, доказательство #4.
Из специального заявления президента США Барака Обамы 2 февраля 2011 года:
"Президент Мубарак признал в разговоре со мной, что статус-кво сохранить нельзя, и необходимы перемены. Именно об этом говорит народ Египта сейчас. Я заявил президенту Мубараку, что переход власти должен быть мирным и должен начаться сейчас. . Америка слышит голос молодежи Египта. Жителей этой страны ожидают трудные моменты, но я уверен, что народ Египта найдет ответы на вызовы, которые встанут перед ним".
Это смертный приговор своему союзнику Мубараку. Почему? Потому что это уже не союзники. Потому что доктрина Киссинджера демонтирована. Потому что начинается строительство нового мира. И потому что те, кто вчера были союзниками, сегодня являются шлаком, пылью у ног, грязью, их просто отряхивают и убирают в сторону. Он [Мубарак] умоляет его [Обаму]: "Надо чуть-чуть подождать, я передам власть!" – "Нет, это должно начаться сейчас, мы слышим ваши голоса!". И он обращается к египетским военным. Но ведь не только Обама, это же продолжается.
Пожалуйста, доказательство #5.
Из заявления госсекретаря США Хиллари Клинтон в интервью американскому общественному радио NPR 7 февраля 2011 года:
"Сегодня стало известно, что организация "Братья-мусульмане" также решила принять участие в диалоге, проведение которого мы приветствуем. Мы будем наблюдать за развитием событий, о наших ожиданиях мы уже заявили вполне ясно . Египтяне хотят мирной передачи власти, которая может привести к свободным и справедливым выборам. Соединенные Штаты последовательно поддерживают такое развитие событий. Сам народ и лидеры различных египетских общественных объединений, в конечном счете, решат, отвечает ли это их потребностям".
"Братья-мусульмане" – это организация, созданная в 20-е годы в зоне Суэцкого канала, в создании которой приняли огромное участие англичане. Которая была взращена на идеях радикального исламизма и глобального джихада, и создания единого Халифата. Которая никогда от этих идей не откажется, поэтому и является всемирной. И для которой отдельные национальные государства – это просто грех, джахилия. Это организация, которая сейчас пытается натянуть на себя маску мирности, и которая, совершенно понятно, во всех регионах хочет строить только этот глобальный халифат, т.е. Большой Юг. Ее генезис, ее структура, ее ориентация всем понятны. Все понимают, что это она неумолимо движется после отбрасывания военных.
И американцы это делают. Зачем? Они такие глупые и не понимают, что они делают? Они не понимают, что они сделали, демонтировав Ирак и подогрев радикальный исламизм там?
Они создают Большой Юг.
И тут возникает вопрос: если они его создают примерно для тех целей, о которых мы говорим; если есть другое подтверждение этих событий; если эти события аукнутся нам в Средней Азии в мае-июне этого года, если это все так, то в чем тут новые мрачные угрозы, которыми начинен формирующийся у нас на глазах мир, подводящий черту под 400-500-летней эпохой формальной декларации модерна? И в чем тут наши надежды, почему именно в безнадежности этого мира для нас коренится надежда? И как эта надежда связана с той драгоценностью, которая содержится внутри забываемого, не анализируемого, отбрасываемого советского наследия? Что там есть внутри такого, что может этот мир абсолютной безнадеги превратить для нас в мир рывка и надежды?
Вот об этом поговорим в следующий раз.
Перед тем, как обсудить основную тему (мне очень жалко тратить на всякие предварительные разговоры много времени, потому что тема очень важная), я всё-таки хотел бы эти предварительные оговорки сделать, потому что они тоже крайне важны.
Во-первых, я бью низкий поклон каждому, кто поддерживает нашу позицию, – в "Суде времени" поддерживал, поддерживал на передаче "Поединок" и на других передачах, которые, наверное, пойдут по каналам телевидения. Всем этим людям огромное спасибо, бесконечная благодарность за то, что они поддерживают. Для нас люди не делятся на хороших и плохих, умных и глупых. Для нас есть люди цельные – сколь угодно простые и сколь угодно даже далёкие по каким-то позициям от того, что мы говорим, но люди, которые любят страну и готовы поддержать тех, кто тоже её любит, и чувствуют, что эта любовь искренняя.
Но нам очень важно – параллельно с процессом захватывания всё большего и большего [числа] людей в это восходящее движение изменения своей самооценки, понимания того, что на самом деле они должны выходить из спячки, осознания того, что у них когда-то отняли историю, и они должны вернуть её себе – параллельно с этим большим восходящим процессом, который мы очень ценим, который крайне нужен нам всем, нужен ещё один процесс. Я не знаю, обратили ли вы внимание на то, что наши противники просто уже даже гордятся, что они меньшинство, что они находятся в состоянии плотного, компактного меньшинства, которое может этому большинству что-то там предписывать. До тех пор, пока они будут лучше структурированы – а структурированность означает, как у любого движения, что есть не только периферия, но ещё и ядро, которое структурировано по каким-то другим признакам, более глубоко, более продумано, более детально – до тех пор, пока у нас не будет этого ядра, всё увеличение нашей массовости не будет стоить ломаного гроша. Эта массовость будет аморфной, никуда не ведущей.
Для того чтобы она куда-то вела, должно быть сформировано ядро. Это не ядро избранных. Вход туда абсолютно свободный. Входной билет оплачивается только одним – желанием принять некую сложность, неоднозначность происходящего, глубину его. И каким-то способом к этому присоединиться именно так – за счёт понимания, за счёт глубины, за счёт какой-то внутренней эмоциональной страстности. Мне всё время говорят, что слово "страстность" может быть понимаемо по-разному. Не знаю. Бродский писал: "Но что на свете есть сильней, но что сильней, чем страсть?" Страсть – это любовь в высшем её проявлении, в том проявлении, в котором она уже является огнём, который действительно может переплавлять вещи, придавать им новое качество, менять людей.
Вот это всё есть единственный входной билет. Не эксклюзивность, не закрытость, не попытка создать внутри большого поля ещё маленькое такое поле избранных и пытающихся манипулировать всей этой большой энергией в своих целях. Только одно – вы готовы? Милости просим, вход открыт. Заплатить надо собой. Вот для чего делается программа "Суть времени".
Программа "Суть времени" не есть повторение программы "Суд времени". Программа "Суд времени" была очень сильно поставленным шоу, но всё равно шоу. Программа "Суть времени" хочет быть антишоу. И разница тут такая же, как между "пещным действом" или любой католической мистерией – и площадным театром, площадным действом. И то, и другое – прекрасный жанр. Была греческая трагедия – великий жанр (Эсхил, Софокл, Еврипид), и были элевсинские мистерии, на которые шли люди. В чём, по большому счёту, разница между одним и другим? Я много думал об этом как театральный режиссёр, который посвятил свою жизнь именно паратеатру, то есть театру, способному ставить современные мистерии.
Разница тут заключается в том, что зрителю театра – интересно, и там всё определяется качеством этого интереса: интересно, очень любопытно, прикольно, просто любопытно и так далее. И это зритель театра. Это зрелище. Это зрелище может быть интеллектуальным или антиинтеллектуальным, глубоким или плоским, высокоэмоциональным и духовным или омерзительным, но всё равно это зрелище.
Тем же, кто приходит на элевсинскую мистерию, кто идёт за ней босиком по болотам, в которых копошатся змеи, кто рвётся туда, – им не интересно, и не любопытно, и не прикольно. Им – НУЖНО. Предельно нужно.
Если у вас есть то, что называется семантическим слухом или абсолютным ощущением того, в чём разница между словами вашего родного языка, то прислушайтесь к этому. "Нужно" и "интересно" – это разное. "Нужно" и "прикольно" – это разное. "Нужно" и "любопытно" – это разное.
Сейчас главная задача, чтобы в том ядре, которое мы формируем и которое уже сформировано у нашего противника, было вот это "нужно". Не "любопытно", не "прикольно" и даже не "интересно", а "нужно". И в этом смысле вполне допустимо, чтобы часть зрителей программы "Суд времени" отхлынула от программы "Суть времени", а другие люди к ней потянулись.
Это не значит, что мы противопоставляем одно другому, что мы в программе "Суд времени" занимались какой-нибудь фальсификацией или игрой на публику, а вот теперь здесь тихо-тихо начинаем варить другую кашу. Это просто значит, что если в движении не сформируется внутреннего ядра (а оно существует в любом дееспособном политическом движении), то весь этот процесс захлебнётся и захлебнётся очень быстро. Люди перестанут понимать друг друга, они не пойдут в глубину, они не дойдут до предельных оснований. А то, до чего они дойдут, они не сумеют потом передать широким массам, потому что передавать будет нечего. А противник рано или поздно нащупает слабые точки нашей позиции. Он уже пытается их нащупать. И тогда всякие попытки действительно собрать силы для большой духовной, идеологической, мировоззренческой войны окажутся попытками с негодными средствами. Вот почему мы продолжаем программу "Суть времени".
Очень сильно подчеркиваю, что она является и преемственной, и совсем другой по отношению к программе "Суд времени". Это очень важно понять. Я говорить буду в каждой этой программе одним непрерывным часовым монологом. Если я где-то ошибусь, то в любой нормальной телевизионной программе я бы поправился, но здесь я ничего менять не буду, и никаких поправок вносить не буду. Спасибо всем, кто поправляет меня. И я действительно извиняюсь, потому что каждый человек – живой, и он в таком непрерывном монологе, в котором нет ни дикторов, ни суфлёров, ни даже возможности что-то особо смонтировать, он будет делать ошибки. Я постараюсь их минимизировать, но что будет, то будет.
И ещё прошу прощения перед теми, кому покажется, что то, что я говорю, – это, во-первых, сложно. Да, это сложно. Но, к сожалению, процессы, которые произошли в стране и мире, сложны. Я понимаю, что кому-то ещё и обидно. Кажется, что так всё просто и ясно: кто противник, а мы ведь все хорошие. Я никого не хочу обидеть. Я просто понимаю, что если простейшие вопросы не будут проговорены наряду со сложными, то возникнет очень странная ситуация. И я начинаю обсуждать эту ситуацию простым вопросом.
Понимаете, есть люди, для которых Советский Союз и всё, что было советским, – очевидно не является благом, оно является злом. Что такое было всё, что происходило: сам Советский Союз, его идеология, которая называлась "коммунизм", и так далее? Для одних это зло. И им-то всё понятно, потому что они освободились от зла. "Да, - говорят они при этом, - очень дорогой ценой. Да, пришлось очень много сделать по пути разрушений. Да, при этом пострадали люди. Но ведь, поскольку это было абсолютное зло, и мы от него освободились, то это же счастье! Мы же освободили вас от абсолютного зла!" Это враги, или противники, или люди с другими суждениями, чем у нас, назовите это как угодно, но это – не мы. Это другие.
Теперь, есть мы. То "мы", которое мы объединяем, и которые говорят, что Советский Союз, его идеология, его исторический путь – это благо. И не говорите мне, что это "чуть-чуть благо и чуть-чуть зло". Понятно, что в любом явлении есть то и другое. Вы должны выбрать свою позицию. Это благо? Да или нет? Если нет, не смотрите наши передачи. Зачем? Но если это благо, то следующий простейший вопрос заключается в том, почему его отняли. Почему? Ведь этого блага нет. Мы эту страну потеряли. Это наша страна, мы её любим, почему мы её потеряли? Без ответа на это вопрос разве можно двигаться дальше? Почему?
Говорят по этому поводу, что были злые силы, злые враги, которые у нас это отняли. Простите меня, но я слишком много знаю про ту эпоху!
Я расскажу только один пример. Вы помните такие "тбилисские события"? Когда сапёрными лопатками якобы убили определённую часть митинговавшего грузинского населения, и сделала это "свирепая армия", десантники. По этому поводу начались страшные крики.
Было два расследования. Одно из них вела Военная прокуратура, которая вообще сказала, что, по данным Международного Красного креста, рубленых, резаных ран на телах нет, что погибшие погибли от асфиксии – сжатия грудной клетки. Они сели [на землю], а потом по ним побежала толпа. Это была версия Военной прокуратуры. Военный прокурор написал соответствующий доклад.
И была версия Собчака, согласно которому армия – преступница. А люди эти – кровавые палачи, которые рубили мирное население на куски.
Эти две версии обсуждал Съезд народных депутатов. Помните, как он избирался? Он избирался в значительной мере по так называемому корпоративному принципу: от армии, от партии и так далее. Это не было прямое избрание нашими гражданами по мажоритарному принципу или по партийному. Это был некий такой корпоративно-цеховой принцип. Соответственно, там было определённое количество генералов, военных вообще, избранных от армии. По-моему, были ещё от профсоюзов, точно были от партии.
Итак, Съезд народных депутатов СССР должен был решать, чья версия верна: версия Собчака, которая окунала армию в грязь, или версия военного прокурора.
Так случилось, что меня мои близкие друзья попросили помочь военному прокурору и всей той партии, которая отстаивала его версию. Я считал, что это абсолютно необходимо делать. Когда мы начали это делать, в наш адрес раздались предельные угрозы, но мы всё равно это делали. Мы печатали листовки, в которых говорилось: "Требуйте правды о Тбилиси". И эти листовки выкладывали на столы делегатов съезда. Мы собрали материалы, убедили сделать телефильм (его делал талантливый тележурналист Невзоров), в котором военный прокурор изложил свою версию. Её тоже показывали депутатам. Депутаты обладали полнотой информации по поводу этих двух версий.
Но при чём тут полнота? Для военных речь шла о своей касте, если хотите, о своём цехе, о своей армии как родной и любимой группе. Даже не о стране, потому что было ясно, что признание версии Собчака – это развал страны. Но, в конце концов, не только же о стране шла речь. Шла речь о сообществе людей в мундирах, о корпорации, касте, назовите любое другое слово.
За версию военного прокурора – при наличии этих листовок, при наличии фильма, в условиях полноты информации и абсолютно примитивной ясности, что есть благо и что есть зло, что есть за армию и что есть против армии, что есть за Советский Союз и что есть против, – за версию военного прокурора проголосовало абсолютное меньшинство военной фракции Съезда народных депутатов. Абсолютное меньшинство избранных туда генералов и офицеров! А их было много. Что вы мне хотите сказать? Что все они были завербованы ЦРУ? Это было бы слишком просто. Я могу привести по этому поводу много подобных примеров.
Значит, это зло – сотворённое. У нас отняли благо не какие-то чужие негодяи, это произошло с участием, серьёзным участием различных групп в обществе и, прежде всего, в элите. Я был допущен к анализу первичных материалов по выборам Ельцина в 1991 году президентом РСФСР. Могу вам твёрдо сказать, что в домах [где проживали сотрудники] Комитета госбезопасности и в других привилегированных домах за Ельцина проголосовали (а тогда свобода выборов была достаточная) от 92 до 96% жителей этих домов.
Я присутствовал на Съезде народных депутатов России, когда, если помните, такая шестёрка – Горячева, Исаков и другие – пытались снять Ельцина с поста президента РСФСР. По рядам бегали мои партийные друзья, которые говорили секретарям обкома: "Куда ты жмёшь, на какую кнопку?" Секретарь обкома говорил: "Главное – Мишку скинуть". - "Подожди, что значит Мишку? Что ты говоришь? Он [Ельцин] же против Советского Союза! Он же разваливает страну, он же за капитализм". Говорит: "Сначала Мишку скинем, а потом с ним разберёмся". Все эти люди, которые жали на эти кнопки, были агентами ЦРУ?
Что делала партия с Горбачёвым – партия, уже лишённая узды Комитета госбезопасности и других органов, которая на ней была, предположим, при Сталине или в постсталинскую эпоху? Она уже понимала, что Горбачёв её уничтожает. На XХVIII съезде она проголосовала за него как за генсека? Она его не сняла? На Пленумах в промежутке [между съездами].
Я никогда не забуду его глаза, как он смотрел на этих членов Пленума. Он смотрел на них с бесконечным презрением. Они раз за разом не снимали его. Он выполнял перед ними "танец удава Каа перед бандар-логами", но эти "бандар-логи" не были агентами ЦРУ, они были "бандар-логами". Как так получилось?
Как получилось так, что значительная часть элиты капитулировала, что значительная часть элиты сдала страну, что общество на самых разных уровнях не смогло этому противостоять, что делегаты XXVIII съезда, избранные уже в нормальных условиях, не сняли с поста убийцу партии и страны? Было понятно уже, кто такой Горбачёв. Но этого же не было сделано!
Вопросов очень много. И это только простейшие вопросы. Это вопросы о том, какую слабину дало само общество. Почему оно отдало страну? И ведь мы понимаем, что оно отдало её без боя. Неужели нам не ясно, что по всей стране была возможность сопротивляться тому, что называлось распадом СССР. И по всей стране эта возможность не была реализована. Прежде всего, в Москве. Часть тех, кто шёл манифестировать против 6-й статьи Конституции (о власти КПСС, правящей партии), – это были люди, которых собирал Московский городской комитет партии, потому что такова была разнарядка, указание Кремля. И это же было сделано!
На Съезде народных депутатов СССР соответствующее большинство могло много раз решить вопросы с Горбачёвым, но не решило. И нас теперь [наши противники] всё время будут спрашивать: "А почему потом в республиках проголосовали за суверенитеты и против Советского Союза? А почему потом было вот это, это, это и это?". И мы будем долго это объяснять. Но если мы на этом нашем узком, эксклюзивном обсуждении, в программе "Суть времени", не можем поставить перед собой самими эти вопросы и не ищем глубоких ответов – с чем завтра будут выходить в серьёзные идеологические бои люди? Они окажутся абсолютно разоружёнными, как они оказались разоружёнными в конце 80-х годов, в момент, когда надо было отвечать на многие больные вопросы истории, а у них не было ответов, потому что они сидели на голодном благостном пайке. Который был хорош, пока надо было просто жить, но который оказался абсолютно недостаточен, когда стало надо бороться, воевать за свою правду.
Итак, если этот Советский Союз и эта идеология – это благо, то почему это благо было:
а) отдано вообще,
б) отдано без боя?
И, наконец,
в) вы понимаете насколько смехотворно объяснение, согласно которому это всё сделало только ЦРУ, иноземные страшные силы, Запад?
Это объяснение абсолютно смехотворно, потому что оно игнорирует реальность, во-первых. И, во-вторых, оно не даёт ответа на вопрос о том, что делал КГБ и все другие наши спецслужбы, призванные защищать страну. В этом смысле, в конце концов, можно сказать, что ЦРУ и другие внешние противники делали своё дело, да, злое для нас, но они выполняли свой долг перед своими странами, которые называли нас врагом, "империей зла".
А как выполнили свой долг наши спецслужбы? Мы же видим, каков результат. Они-то что сделали? Они просто это всё проморгали, и они состояли тогда из настолько непрофессиональных людей? Или они всё-таки содержали в себе некую элитную стратегическую двусмысленность? Какую?
Если мы в этом не разберёмся и не поймём, за счёт чего мы потеряли СССР, как мы вернём это? Если мы этого не поймём, как мы будем вести серьёзные идеологические бои? А они нам ещё только предстоят.
Вот для чего нужна программа "Суть времени".
Мы должны признать то, что говорит наш противник. Александр Николаевич Яковлев не зря сказал: "Мы сломали хребет". Представьте себе существо со сломанным хребтом. С хорошей мускулатурой, с ясно мыслящим мозгом – и с переломанным позвоночником. Это существо может шевелиться, оно может дотянуться до кнопки голосования, оно уже может говорить о том, как всё плохо, но оно не способно к эффективному, мощному действию.
Это не значит, что я констатирую, что ситуация безнадёжна. Я просто ставлю диагноз и говорю простейшую вещь: если это такое существо, и есть перелом позвоночника – значит, надо этот позвоночник лечить. Это сложнейшая медицинская операция (не знаю, лазерная, сверхточная), но его надо вылечить. И тогда это существо, став полноценным народом, продемонстрирует всё своё величие, которое оно демонстрировало не один раз в истории. Но пока позвоночник переломан, оно будет еле шевелиться, а мы будем радоваться тому, что вот эти шевеления стали более массовыми или менее массовыми, что рот существа с переломанным хребтом более или менее яростно проговаривает проклятия в адрес тех, кто ему этот хребет переломал.
Но задача же в том, чтобы этот хребет вылечить! Ведь только в этом задача. Если речь идёт о настоящей борьбе, а не о сублимациях, компенсациях, шоу, театрализациях. Нет другой политической задачи! И эту задачу должно на себя взять ядро. Вот это самое "ядро" политического движения. Оно должно сделать эту работу и передать её результаты "периферии", потом периферии "периферии" и всему народу.
В этом нет никакой уничижительности по отношению к другим. Эту работу делают профессионалы. И мы собираем их и говорим: "Вот это и есть задача национально мыслящей интеллигенции. Она тяжелейшая, но её надо решить. Потому что если мы её не решим – это конец народа, конец страны и это мировая катастрофа".
В этом смысле есть художественные образы, которые иногда гораздо важнее, чем любые аналитические выкладки. Я буду говорить о двух образах. Одном – мандельштамовском. Если я неверно произнесу какие-нибудь строчки – да простит меня великий поэт, а также все, кто будет это слушать. Я постараюсь сделать это точно.
Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь.
И некуда бежать от века-властелина.
Снег пахнет яблоком, как встарь.
.
Ужели я предам позорному злословью –
Вновь пахнет яблоком мороз –
Присягу чудную четвёртому сословью
И клятвы крупные до слёз?
Он, Мандельштам, говорил о присяге четвёртому сословью. Если кто не помнит, то третье – это буржуазия, а четвёртое – это обездоленные, пролетариат. А дальше он говорит, может быть, самые главные строчки.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощёною дорогой,
Белеет совесть предо мной.
А дальше то главное, что все, наверное, помнят:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Здесь Мандельштам – это анти-Яковлев. Яковлев с радостью говорит: "Мы сломали хребет". А Мандельштам говорит о клятве четвёртому сословью и о том, что нужно своею кровью склеить "двух столетий позвонки". То есть вылечить поломанный хребет.
А есть другой образ, тоже всем хорошо известный. В нём говорится не о переломанном хребте, а о порванной цепи времён. Это говорит Гамлет. Когда-то я по-английски учил его наизусть и могу сказать, что Шекспир вообще очень часто говорит совсем простонародным, грубым языком. И если более-менее точно перевести то, что говорит Гамлет, то это не "порвалась дней связующая нить, и я рождён её соединить.", не "порвалась цепь времён" и не "век вдребезги". Гамлет говорит, в переводе на русский, буквально примерно так: "И почему это именно мне выпала доля чинить это долбаное время?"
Он говорит всё о том же, всё о том же, о чём говорит Мандельштам. Тут что "цепь времён", что "сломанный позвоночник", который надо вылечить. В этом задача программы "Суть времени". И мы её будем решать. Кто хочет решать вместе с нами или смотреть наше решение, идите сюда и смотрите. Кто этого не хочет, придёт потом, когда мы покажем результаты, когда мы соберём вот это ядро, соберём его окончательно, и когда мы сможем выдать эти продукты. А параллельно с этим мы будем продолжать говорить в других жанрах, на других программах. Только вчера я говорил на программе "Поединок".
Я буду говорить ещё по-разному и на разных языках, но, повторяю третий раз, если вот это ядро не будет собрано, то вся наша работа псу под хвост. И самое страшное, что на протяжении предыдущих 20-ти лет никто это не собирал. Я не говорю вам, что я знаю, как это собирать. И мне, в конце концов, совершенно не важно, кто это соберёт – я или кто-то другой. Давайте собирать это вместе, советуйте, как это делать. Но поймите, что без этого никакая страна возвращена не будет. Что тогда всё, о чём мы разговариваем, – это ностальгийные сопли, а не серьёзный мужской разговор. Мужской разговор сейчас должен начаться здесь, между своими, в программе "Суть времени" для того, чтобы время это связать, починить, как говорил Гамлет. Для того, чтобы тем мерзавцам, кто ломал хребет, противопоставить нашу способность вылечить этот хребет и создать возможность полноценного политического движения.
Этой возможности нет. Если бы она была, то не сейчас, в 2011 году, а гораздо раньше ситуация была бы исправлена. А она не исправлена, она усугубляется и будет усугубляться дальше, потому мой диагноз верен. Может быть, очень неприятен, но верен. И до тех пор, пока это не поймут все, ситуация будет только усугубляться. Пусть сейчас это поняли немногие. Главное, чтобы эти немногие собрались и начали работать. Работать над тем, о чём мы говорим.
И тут я перехожу к главному. К тому, от чего отвлёкся на эту развёрнутую преамбулу. Увы, без этой преамбулы дальше разговаривать было невозможно.
Итак, я перехожу к главному. Всё-таки это – советское наследство. Советское наследство, у которого есть несколько слоёв:
- факты,
- смысл этих фактов,
- неочевидные уровни,
- и то, что было не достроено.
Не было найдено вот это советское наследство в его полноте. Оно есть только наша опора для движения будущего? Или оно само содержит в себе некоторое будущее?
На последней передаче ["Поединок", канал "Россия-1", 10.02.2011] господин Капица говорил о том, что все спорят о прошлом, а надо идти в будущее. Конечно, надо в него идти.
Но, во-первых, как-то наивно в передаче, которая посвящена обсуждению Горбачёва, Ельцина и катастрофы Советского Союза, говорить о том, что надо говорить о будущем.
Во-вторых, как-то наивно считать, что без починенного прошлого вообще возможно какое-то будущее.
В-третьих, мы так далеко откатились назад, что прошлое стало будущим. "Воспоминания о будущем" – так бы можно было назвать нашу передачу.
И, наконец, четвёртое заключается в том, что внутри этого прошлого есть ростки нашего будущего. Их надо выявить и, действительно, потом прыгнуть туда. Но для этого надо это прошлое починить. Его надо осознать в этих четырёх компонентах: факты, смысл фактов, неочевидные моменты и то, что было не достроено.
Почему же это наше прошлое является столь важным для будущего? Это зависит от того, понимаем ли мы то, что творится в мире. У нас на глазах происходят события катастрофического масштаба. Всё, что произошло сейчас в Алжире, Тунисе, Египте и так далее – это мировой процесс гигантского значения.
К сожалению, когда люди не понимают смысла происходящего, им безумно трудно. Даже когда перед ними на столе лежат факты, в которые, казалось бы, можно всмотреться простыми глазами – без микроскопов, без телескопов, вот они просто лежат на столе. Даже тогда люди эти факты не осознают. Есть такой очень крупный учёный Ноам Хомски, который говорил, что когда в мозгу нет матриц, то человек видит перед собой нечто, прямо очевидное – и не замечает. Вопрос сейчас возникает, прежде всего, о фактах, которые происходят у нас на глазах. О которых, вроде бы, все говорят. Но которые никто не осмысливает. А, во-вторых, о том, как это происходящее у нас на глазах связано: а) с тем советским наследством, которое мы обсуждаем, и б) с нашим будущим. Так давайте обсуждать эти факты.
Трагедия эпохи заключается в том, что даже когда общество, элита, интеллектуальная часть общества, вот это внутреннее ядро, чёрт бы его драл, получает очевиднейшие факты, когда им кладут их прямо на стол и говорят: "Парень, смотри, что происходит", – они находятся в плену своих концепций, иногда безумно примитивных.
Одна из таких примитивных концепций заключается в том, что радикальный исламизм является врагом Соединённых Штатов. А поскольку Соединённые Штаты – это самый страшный враг России, то радикальный исламизм, как враг врага, является нашим другом.
Я согласен с тем, что Соединённые Штаты – это очень страшный враг, что до сих пор мир однополярен, и что если один полюс взбесился и непрерывно сходит с ума, то это не значит, что мир стал многополярным. Никто не бросил вызова США, и США до сих пор вертят процесс туда, куда хотят. И они вертят его в страшную сторону.
Я с другим не согласен – что Соединённые Штаты Америки и радикальный исламизм, это, знаете ли, такие непримиримые враги, что уж если один [из них] есть враг, то другой уж обязательно друг. Это ловушка! В этих ловушках – одно из объяснений того, почему нас так сильно "сделали", почему Россию, русских так сильно "сделали".
Объясняю. Русские в войне непобедимы. Наверное, русские – это самый сильный народ в том, что касается войны. Не буду разбирать малые народы, пуштунов и так далее. Не буду говорить о вьетнамцах. Говорят, что немцы вполне сопоставимы с русскими. Мне кажется, что русские сильнее в том, что касается войны и многих других вещей. Но вы читали книгу "Победа без войны"? Что такое победа без войны? Если не было войны, то что же было?
Была игра. Это очень тонкая, очень холодная, многоходовая вещь, которая намного сложнее и важнее, чем война. В войне никто бы русских не победил. Но была игра. А игра ведётся руками и мозгами людей, за сотни лет привыкших к господству.
В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то я, занимаясь стратегической теорией игр, математической стратегической теорией игр – а я занимался математическими проблемами, я кандидат физико-математических наук, вполне мог легко и быстро стать доктором, и у меня есть скромные, но заслуги перед математикой в сфере информатики, теории образов и других вещей, даже не столько стратегической теории игр, но я вполне мог этим заниматься... И могу вам сказать, что когда мы этим занимались и просчитывали на тогдашних моделях, то было выявлено, что операция "Багратион" была проведена математически идеально. Её проводили люди, которые ещё недавно ходили в лаптях. Они её провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский "котёл" или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.
Военачальники эти "сделали", как детей, всех фон Беков, Клейстов и кого угодно. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованы, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.
Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть что-то в самом инстинкте и духе господства, что взращивает это всё за столетия. И это называется игрой.
Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма "Казино "Рояль". Я говорю: "Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?" – "Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное".
Конечно, [когда] Горбачёв сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребёнка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.
Почему надо говорить о своём поражении? Потому что если ты не сказал о поражении – в игре или в "холодной войне", неважно – то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идёт о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаёшь, что тебя "сделали". И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если её не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты всё время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Можно проспать страну. Её один раз уже проспали.
Итак, надо признать, что в этой игре (или "победе без войны", как говорит Бжезинский) был проигрыш. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать её во всей её сложности. А это очень трудно сделать, очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые люди (простые в гуманитарно-изощрённом смысле – наши физики опомнившиеся, математики, технари, простые люди, граждане) вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди научились, поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.
Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага – это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединённые Штаты, не нужен Соединённым Штатам. Соединённым Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, – иногда гораздо полезнее друга.
В Соединённых Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна – это стратагема, скажем так, республиканской партии, или "фирменное блюдо имени Генри Киссинджера", согласно которому Ближний Восток держится на следующих китах: Израиль, Египет, отчасти Турция, и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: "Сукин сын, но наш сукин сын", т.е., на светском авторитаризме.
Другая игра, другая стратагема, лежащая в основе игры, – скажем так, "фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского" – состоит в том, что Соединённым Штатам нужен радикальный исламизм для того, чтобы играть на всех полянах.
В чём разница между этими стратагемами?
Одна из этих стратагем говорит о том, что Соединённым Штатам "по Киссинджеру" нужен новый мировой порядок, что они воспринимают господство как порядок, подчёркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю "республиканцы"), вот эта группа воспринимает господство, как новый мировой порядок или как Четвёртый Рим.
Что такое Рим? Рим – это когда есть легионы, стоящие в провинциях, и когда эти легионы предписывают Pax Romana – порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги; одновременно подчинятся тебе слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр – Цезарь. На каждой территории, на которой Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.
Соединённые Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали об этом, но у них оказалась "кишка тонка". Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своём конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только некий план для всех этих стран, план модернизации, такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это ещё 300-400 тысяч солдат – в Ирак, 500-600 тысяч – в Иран (потому что без этого любые бомбардировки – это просто верх кретинизма), готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всему этому, я повторяюсь снова, нечто по принципу японского или европейского сценария модернизации, модернизация в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.
Соединённые Штаты это не могут. Американский народ не хочет иметь трёхмиллионную сухопутную армию, потому что это армия с обязательным призывом. Соединённые Штаты поняли, что они такой порядок установить не могут.
Но они не могут и отказаться от мирового господства! Во-первых, они не хотят. Англосаксы никогда не отказываются от мирового господства, никогда, надо это точно знать. Во-вторых, они не могут это сделать по объективным причинам. Потому что у Соединённых Штатов осталось, за исключением высокотехнологической индустрии, в которой занято несколько миллионов людей (не знаю точную цифру, но отнюдь не большинство населения), у них два средства господства: печатный станок и авианосцы.
Печатный станок печатает деньги и навязывает их миру, а авианосцы бомбят тех, кто не хочет брать эти деньги, и они их берут. Других средств нет. Если Соединённые Штаты уступят мировое господство – исчезнет печатный станок. И что тогда будет с Соединёнными Штатами? Они упадут: не с первого места на второе! Они упадут с первого места на четвёртое или пятое. А когда они так упадут, в Соединённых Штатах будет катастрофа распада. Поэтому даже если бы они захотели уступить мировое господство, они не могут без катастрофы. Поэтому они этого делать не будут.
Если Соединённые Штаты не могут и не хотят уступить мировое господство и одновременно не могут обеспечивать его в режиме "нового мирового порядка имени (условно говорю) Киссинджера" – значит, они должны обеспечивать его иначе. Отсюда новый термин – "новый мировой беспорядок". Не порядок, вслушайтесь, а беспорядок! Я впервые понял серьёзность этих разработок, когда начал знакомиться с работами Стивена Манна, который был сначала советником госдепартамента по Каспию (тоже серьёзная должность), а потом просто советником президента, ещё при Буше. Мне стало ясно, что это полноценная математическая теория, использующая весь аппарат хаоса, а это очень серьёзный аппарат, с его фракталами и всем прочим. И одновременно теория, выходящая на практику.
Бжезинский отличается от Манна тем, что, во-первых, он старше, во-вторых, он гуманитарен, а не технократичен. И в этом смысле он всегда глубже. Потому что, в конце концов, вопросы стоят простые. Если ты перестаёшь быть привлекательным для инвестиций, то инвестиции текут куда-то ещё. Но если там, куда они текут, будет плохо, – то у тебя будет хорошо. Всё относительно.
Что значит "хорошо"? Что значит: ты "хороший" или "плохой"? Извините! Ты, может быть, очень плохой, но если все вокруг ужасные, то ты – хороший. И инвестиции текут к тебе. Поэтому, если в других точках мира сделать плохо, то у тебя будет хорошо. Почему не помочь конкурентам, чтобы у них стало плохо? И тогда у тебя станет хорошо. Это и есть фирменное блюдо Бжезинского–Обамы, отличающееся от блюда Буша–Киссинджера.
Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.
Высшая формула американской "реал-политик" звучит тупо и просто (хотя все делают вид, что её не понимают): "Главный враг – это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу". Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова её идеология. Является ли это идеологией свободы и демократии, является ли это идеологией авторитаризма, является ли это любой другой идеологией (советизма) – неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего: он – враг номер один. Китай приблизится больше всего: он – враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего: она – враг номер один. Любой – враг номер один, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно ещё только бросить вызов американскому могуществу. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы. Едины все.
Кто сейчас в наибольшей степени начинает бросать вызов американскому могуществу? Китай. И в целом регион Азии. Как справиться с этой угрозой? Вот что мучает умы политических интеллектуалов в Соединённых Штатах. Это первый вопрос.
И есть второй глобальный вопрос, который мучает умы всех: "Скажите, пожалуйста, - говорят все, - что делать с миром, в котором китайцы и индийцы завоюют уровень благосостояния, равный американскому? С миром, в котором к одному миллиарду, который именует себя "золотым", прибавится ещё 4 миллиарда, которые тоже захотят коттедж, а в коттедж – электроэнергию, две машины, а в баки – бензин, и так далее?".
Я несколько раз наблюдал обсуждение вопросов в международной интеллектуальной элите. Все они обсуждают что угодно, кроме этого тупого и простого вопроса. Потому что на него нет ответа. Потому что в тот момент, когда появится 4 миллиарда, существующий мир рухнет. И никто не даст им появиться – и потому, что такое появление означает, что Соединённые Штаты будут отброшены глубоко и окажутся в зоне непреодолимой катастрофы, и потому, что с миром непонятно что делать. Нет новых идей по поводу того, что делать с миром.
На этом рассуждения останавливаются, и следующий пункт этих рассуждений прост: надо менять всю мировую философию. Ибо на протяжении XVIII, XIX и даже начала XX века мировая философия гласила, что есть прогресс: гуманизм, некая модернизация (которую у нас очень плохо понимают и которую путают с технической модернизацией – апгрейдом самолётов, компьютеров и прочим; модернизация – это глубочайший процесс). И считалось, что во всех странах мира должна проходить эта модернизация, которая закончится тем, что во всех странах мира установится благоденствие. "Да, - говорили они, - у африканцев или индийцев оно установится позже, потому что они дикари. Их сначала надо будет научить чему-то, неся "бремя белых", как говорил Киплинг. Но когда-то потом и они будут наслаждаться тем же "просперити" [процветанием]!". В этом философия глобального модерна.
Эта философия, которой, навскидку, лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определённой философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.
Поясняю. Модернизация ("модерн" или "модернити"), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолётов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-"модернити" (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть [необходимость создать] современное индустриальное общество. Берётся материал из традиционного общества, выдёргивается оттуда крестьянин – порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. И этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого "чуть-чуть больше" он согласен работать, поскольку альтернатива для него ещё меньшая, совсем небольшие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.
Модернизация – это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, "традиционное общество", и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку – это первое.
Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.
С этой точки зрения, модернизация сегодня идёт только на Большом Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я приехал потрясённым, потому что очень скоро нам придётся говорить не о том, совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай, – это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться. Очень скоро нам придётся говорить о другом – о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где берутся люди из этого традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где их очень просто довести до "наночистоты", поставить и организовать на эту сборку XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперёд. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. 8-9 % роста!
Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведённого богатства у богатых и говорит им: "Не отдадите – палкой по голове". С другой стороны, она отдаёт это бедным и говорит: "Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове". Этот баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8-9 % прироста богатства, и он находится в узде крупных партий.
И рост населения... Молодые вьетнамки и вьетнамцы на мопедах (красных, в основном, они их любят) едут, сжав зубы, и [как бы] говорят: "Мы все рвёмся в "просперити", мы готовы работать, сколько угодно!". И регион растёт. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом #1, регионом модерна.
Есть второй регион – Большой Запад, в который включаются и Соединённые Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово-сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.
И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион – это регион модерна, если регион #2 – это регион постмодерна, то третий – это регион контрмодерна, где люди говорят: "А мы не хотим этой вашей "модернити", в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это всё скверна, это всё зло. Мы хотим песок пустыни, верблюда, саблю и шатёр. И шли бы вы куда подальше с вашим "модернити" и, тем более, "постмодернити". Вы – наши враги, мы хотим другого".
Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали всё умеренное, всё нерадикальное, что только было в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.
Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, которые будут рваться всё мощнее и мощнее. Это уже понятно.
Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним ещё раз:
Регион #1 – Большой Дальний Восток, модерн.
Регион #2 – Большой Запад, постмодерн.
И регион #3 – Большой Юг или контрмодерн.
Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти и конкурировать с Большим Дальним Востоком по части модерна? У неё нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом ещё, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете, нет и нет. Вообще нет.
Поэтому разговоры о классической модернизации – разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. И потому что это северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.
Но мы и не Большой Запад. Все, кто стремятся втащить нас в этот Большой Запад, просто наивны до предела. А ведь эти наивные попытки идут уже 20 лет.
Так кто же мы? Мы и не этот Юг.
Здесь возникает катастрофа: наша Родина бесконечно нам нужна, бесконечно нами любима и бесконечно для нас ценна. Но с точки зрения этой картины (которая не единственная!), ее приговорили все внешние силы. Ей просто нет места на формирующейся карте мира! Идет великая глобальная перестройка. И события в Египте, Алжире и других местах – это великая перестройка из формата "модерн для всех" в формат "трехчленки".
Но ведь это не все, потому что внутри этого формата есть ведь еще одна вещь. Именно Большой Запад и формирует Большой Юг для удара по Большому Дальнему Востоку – потому что самым опасным врагом Большого Запада, который остановился в своем развитии, является регион, который продолжает развитие. Это и Китай, и Индия, и – на перспективу – коалиция каких-нибудь стран Большого Дальнего Востока. Там продолжается развитие. Самая кошмарная мысль для американцев – это объединение Японии с Китаем в процессе индустриального и постиндустриального роста.
Мы обсуждаем одно Сколково, которое "то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет". Китайцы создали 1200 государственных суперцентров! И заманивают туда наших ученых. И те идут, ибо тут они нищие, а китайцы уже и платят больше. Значит, этот регион стремительно развивается, и он бросит вызов мощи Соединенных Штатов и совокупного Запада. А чтобы он не бросил вызов, его надо остановить. И остановить его прямой ядерной войной никто не может, и не будет. Никто никогда не осмелится вести прямую ядерную войну против Китая, хотя и она обсуждается. И, между прочим, обсуждалась – в частности, группой B-2 ("Би-2") под руководством Вульфовица, [которая] говорила, что последний срок, когда ее [войну] можно вести, это 2017 год.
Мы входим в этап неравномерности развития империализма, который хорошо описали Гильфердинг и Ленин. Суть заключается в том, что Китай – это сейчас "Германия 1914 года", Соединенные Штаты – это "Великобритания 1914 года", а мир катится после обрушения СССР не во Вторую мировую войну, которая была войной идеологий, а в Первую мировую. Третья – аналог Первой, потому что это просто война за остановку развития "новой Германии", теперь называемой Китаем и Большим Дальнем Востоком в целом.
Поскольку все боятся этой войны, а Дальний Восток вооружается стремительно, то, скорее всего, будет принято единственное возможное решение – использовать теорию хаоса, т.е. бросить на этот Большой Дальний Восток всю мощь Большого Юга. Создав этот Большой Юг как управляемого тигра, который может порвать чужое горло. Вот для чего его формируют. Вот почему модель Киссинджера меняется на модель Бжезинского у нас на глазах.
Меня много упрекали за то, что я говорю, что для России Буш лучше, чем Обама, что вся эта перезагрузка – от лукавого. Но теперь-то все уже ясно! Обама снял маску. Просто этого никто не видит. Почему Буш лучше? Не потому, что он любит Россию, а Обама ненавидит. Плевать нам, кто любит ее, а кто нет. Главное, что ее все ненавидят. Там, в той стране, которую мы обсуждаем, – ненавидят все, кроме отдельных граждан, деятелей культуры (я говорю о политической элите). Нам неважно, любят они нас или ненавидят, мы не дети. Нам важно, чтобы они на сегодняшний день, пока мы слабы, воевали не с нами. И по возможности (опять-таки потому, что мы безумно слабы) поднимали цены на нефть. Да, нефтяное проклятье. Но вы только вообразите, что сейчас эти цены упадут до 19-15 долларов за баррель, вообразите, что тут стремительно разовьется! Тут никакие новые великие силы не разовьются. Тут другое произойдет, другое.
Значит, нам было важно, чтобы Буш делал то, что он делал. Мы должны были его проклинать и проклинали. Опасней всего, конечно, были Чейни и неоконсерваторы, потому что в 2008 они уже решились воевать с нами, и это было еще опаснее, чем Бжезинский. Но если б они воевали не с нами, а с Большим Югом, то это бы значило, что не состоялась главная опасность – понимаете, главная! – когда Запад объединяется с Большим Югом. Для нас ЭТО опаснее всего. Это проект Бжезинского, это афганская история, повторенная опять. Это есть наша тотальная смерть, это есть стратегия хаоса, и это сейчас происходит на наших глазах. Именно это и ничто другое.
А мы пытаемся делать вид, что мы этого не видим. Мы, как страус, прячем голову под крыло, а трезвый анализ событий, рациональную беспощадность происходящего и глобальную суть этого происходящего – прячем в сентенциях. Кто нам нравится, кто нам не нравится. Речь идет о судьбе нашего народа и судьбе мировой цивилизации, а мы рассуждаем в совершенно других категориях. И, поскольку рассуждаем в совершенно других категориях, то даже тогда, когда нам на стол выкладывают абсолютные доказательства – мы все равно не хотим их видеть. Все равно не хотим понимать, что эти доказательства носят беспощадно очевидный характер.
Обсуждая беспощадные доказательства того, что за событиями в Алжире, Тунисе, Египте стоят просто американцы, что это новая стратегия Обамы, которая является фактически римейком старой стратегии Бжезинского (а в условиях наличия новой модели мироустройства она является даже чем-то большем, еще более опасным, чем стратегия Бжезинского), мы, прежде всего, имеем дело со знаменитым Викиликсом. Который положил нам всем на стол секретные документы, после которых говорить о том, что не американцы делали события в Египте, просто нельзя.
Оговорюсь: всегда есть естественный протест, естественная энергия народных масс, всегда есть ошибки или преступления режимов, особенно авторитарных, которые существовали, – мубараковского и другого. Я не говорю, что американцы это делают вхолостую, просто покупают каждого египтянина и выводят на улицу. Конечно, процесс другой. Конечно, речь идет о том, чтобы превратить некие предпосылки, скопившуюся энергию – в процесс с определенной направленностью. Но как можно, имея перед собою Викиликс, отрицать то, что это делали американцы? Как можно это делать, имея перед собой, например, такие доказательства – пожалуйста, доказательство #1.
Документ из посольства США в Каире, опубликованный Викиликс и переданный газете "The Daily Telegraf"
ТЕМА: АКТИВИСТ "6 АПРЕЛЯ" О СВОЕЙ ПОЕЗДКЕ В США И СМЕНЕ РЕЖИМА В ЕГИПТЕ
1. 23 декабря активист хххххххххх из движения "6 апреля" выразил удовлетворение своим участием в "Саммите альянса молодёжных движений" 3-5 декабря и его последующими встречами с официальными лицами правительства Соединённых Штатов, на Капитолийском холме и в аналитических центрах. . ххххххххххх заявил, что правительство Египта никогда не проведёт значительные реформы, и поэтому египтянам нужно заменить сегодняшний режим парламентской демократией. Он утверждал, что несколько оппозиционных партий и движений одобрили неписаный план демократических преобразований в 2011 г.; мы сомневаемся в этом.
хххххххххх сказал, что хотя служба госбезопасности недавно отпустила двух активистов движения "6 апреля", она также арестовала ещё трёх членов группы. Мы оказали нажим на министерство иностранных дел, чтобы эти активисты "6 апреля" были отпущены.
2. хххххххххх выразил удовлетворение "Саммитом альянса молодёжных движений" 3-5 декабря в Нью-Йорке, отметив, что он смог познакомиться с активистами из других стран и вкратце изложить цели его движения по демократическим преобразованиям в Египте. Он сказал нам, что другие активисты на саммите выразили ему поддержку, и что некоторые даже предложили провести публичные демонстрации в поддержку египетской демократии в их странах, пригласив хххххххххх в качестве гостя. . хххххххххх был признателен за успешные усилия Департамента и организаторов саммита по защите его имени на саммите и сказал нам, что его имя ни разу не было названо публично.
3. хххххххххх сказал нам, что служба госбезопасности задержала его и обыскала в аэропорту Каира 18 декабря после его возвращения из США. Согласно хххххххххх, служба госбезопасности нашла и конфисковала два документа из его багажа: записи для его презентации на саммите с описанием требований "6 апреля" проведения демократических преобразований в Египте и расписание его встреч на Капитолийском холме.
4. хххххххххх описал свои встречи в Вашингтоне как позитивные, сказав, что в Конгрессе он встречался с ххххххххххх, разными штатными сотрудниками палаты представителей, включая из офиса ххххххххххх и ххххххххххх, и с двумя сотрудниками Сената.
5. хххххххххх рассказал, как он пытался убедить своих собеседников в Вашингтоне, что правительство США должно оказать давление на правительство Египта для проведения значительных реформ, пригрозив обнародовать информацию КАИР 00002572002 от 002 о предполагаемых "нелегальных" счетах в оффшорных банках египетских официальных лиц. Он надеялся, что США и международное сообщество заморозят эти банковские счета, как это было со счетами доверенных лиц президента Зимбабве, Мугабе. хххххххххх сказал, что он хочет убедить правительство США, что Мубарак хуже, чем Мугабе, и что правительство Египта никогда не согласится на демократические реформы. хххххххххх заверил, что легитимность Мубарака зависит от поддержки США, и поэтому обвинил США, что они "ответственны" за "преступления" Мубарака. Он обвинил НПО, работающие над политическими и экономическими реформами, что они живут в "мире фантазий", не понимая, что Мубарак – "голова змеи" – должен уйти, чтобы демократия могла пустить корни.
6. хххххххххх заявил, что несколько оппозиционных сил – включая партии Вафд, партию Нассера, Карама и Тагамму, а также "Братья-мусульмане", Кифайя и движение революционных социалистов – одобрили неписаный план по переходу к парламентской демократии (с ослабленным президентом и усиленными премьер-министром и парламентом) до запланированных в 2011 г. президентских выборов. По словам хххххххххх, оппозиция заинтересована в получении поддержки со стороны армии и полиции для переходного правительства до выборов 2011 г. хххххххххх заявил, что этот план настолько конфиденциальный, что его нельзя записать.
(Комментарий: У нас нет информации, подтверждающей, что эти партии и движения договорились о нереалистичном плане, изложенном хххххххххх. .хххххххххх ранее говорил нам, что его план доступен всем в интернете. Конец комментария).
Итак, это классическое специальное донесение. Поставьте там другие имена (там, кстати был назван номер счета: КАИР 00002572002 от 002), поставьте номера счетов не каирских или египетских олигархов и политиков, а других, поставьте здесь вместо одной страны другую – и вы увидите, как вывариваются эти планы. Тут говорится все время: "мы не уверены, что они смогут", "мы не знаем, достаточно ли у них сил". Но они и не смогли бы, если бы их не готовили. А вот теперь мы знаем, как их готовили и кто. И после этого вдвойне нужно быть слепым, глухим и абсолютно обалделым, чтобы не понимать – что, кто и как делал.
Пожалуйста, доказательство #2.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
1 февраля 2010 г. в американском издании The Daily Bes вышла статья "Школа госдепартамента для революционных блогеров".
В ней говорится, что еще в декабре 2008 г. в студенческом городке юридического факультета Колумбийского университета (C.К.: Всё тот же Колумбийский университет!) проходило обучение молодых оппозиционных активистов из разных стран, в том числе из египетского движения "6 апреля" (именно они были одними из инициаторов массовых выступлений против Мубарака в январе-феврале 2011 г.) по программе "Борьба против репрессий, угнетения и насильственного экстремизма".
Среди "учителей" — Джо Роспарс, Скотт Гудстейк и Сэм Грэхем-Фемен, отвечающие в команде Обамы за социальные сети; ведущая утреннего шоу на канале Эй-би-си Вупи Голдберг; сотрудники Госдепартамента Джеймс Глассман и Дшаред Коэн (специалист по информационным технологиям и инновациям); основатель Facebook Джастин Московитц; президент компании Howcast Джейсон Либман.
Среди "учеников" оказались: колумбиец, который успешно использовал Facebook для мобилизации марша в 12 миллионов человек против марксистских боевиков (ФАРК);
венесуэльский активист, организовавший протест студентов против президента Уго Чавеса;
представители разнообразных групп ("Сеть интервенции против геноцида", "Сеть глобальных действий" из Бирмы и базирующаяся в Лондоне компания против преступлений, совершенных ножами).
Организатором "курсов" выступила НПО "Альянс молодежных движений.
Вся эта работа велась под патронажем госсекретаря США Хиллари Клинтон. В мае 2009 г. Клинтон и исполняющий обязанности помощника госсекретаря по делам Ближнего Востока Джеффри Фелтман встречались с шестнадцатью активистами в рамках программы Freedom House "Новое поколение". Freedom House и Национальный фонд в поддержку демократии стоят в самом центре восстания, которое сейчас захлестывает исламский мир.
Имеются прямые доказательства участия представителей крупнейших IT-структур, связанных с Белым домом, в организации беспорядков в Египте. 7-го февраля выпустили на свободу топ-менеджера ближневосточного отделения Google Ваэль Гонима, задержанного по подозрению в организации массовых выступлений в Египте. После выхода на свободу в интервью каналу Dream TV Гоним признался, что еще в июне 2010 г. создал в Facebook страницу против режима Мубарака. В начале декабря Гоним, действуя под псевдонимом, призвал к уличным выступлениям. К концу декабря на страницу ежедневно заходило уже около полумиллиона человек.
Все это входит в комплекс действий кампании по поддержке стратегии Белого дома: "бороться с диктаторскими режимами через Интернет", – объявленной Хиллари Клинтон в январе 2010 г.
В открытой печати! На вас смотрят люди и, поверьте мне, они говорят правду в данном случае – они называют имена, даты подряд. Речь идет о центрах подготовки. Вам говорят, где они (в Колумбийском Университете), называют данные – когда велась подготовка, вам рассказывают, как она велась. Это типичная подготовка спецопераций, классическая, помноженная на некоторые факторы.
И что? Нужно это видеть и говорить, что этого нет. А зачем? Для того чтобы прятаться за какие-то стереотипы, иллюзии. Но когда факты – беспощадные, страшные – давят на эти стереотипы, иллюзии, то либо эти стереотипы, иллюзии должны уйти прочь, либо человека надо называть неадекватным. И не только человека – движение, политическую элиту, всех. Тем более что от интерпретации этих фактов и от их учета зависит буквально вопрос о том, будут завтра жить граждане России на своей земле или они будут валяться в ней закопанными или гниющими на поверхности.
Но это еще не все, поскольку тут речь идет о новом факторе, о том самом интернет-факторе, который отчасти замалчивают.
Пожалуйста, доказательство #3, говорящее о том, что это не только египетский процесс. Что это большой процесс, что это большая глобальная перестройка, в том числе, и с использованием новых технологий.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
Барак Обама и его команда не были первооткрывателями интернет-революций.
Опыт первой "цифровой" революции был получен на Филиппинах: 17 января 2001 года, через два часа после того, как парламент блокировал процедуру импичмента в отношении президента Джозефа Эстрады, граждане страны послали друг другу более 7 миллионов электронных писем с призывами выйти на улицы и участвовать в акциях протеста. Миллион протестующих на улицах Манилы – и Эстрада лишился президентского кресла.
Во время "сетевой" революции в Испании 2004 года демонстрации, организованные при помощи электронной почты, вынудили премьер-министра Хосе Марию Аснара покинуть свой пост.
Приход Барака Обамы на пост президента США совпал с активизацией использования информационных технологий при попытках организации "цветных революций": Молдавия (2009 год); Таиланд (2010 год). Наиболее ярким примером стала "твиттерная революция" в Иране в 2009 году.
Итак, мы видим серию событий, видим, что они все готовятся по одному лекалу, видим, кто за этим стоит и куда это в принципе ведет, но мы должны сказать, что этого нет. Чего нет? Мы знаем, что в Американском Университете в Каире Кондолиза Райс, тогда госсекретарь Соединенных Штатов (не администрация Обамы, а еще администрация Буша на своем закате!), заявила о том, что мы раньше допускали ошибки (имелась в виду доктрина Киссинджера), и мы опирались на стабильность, даже если она мешала тяжкой работе сил демократии. А теперь мы больше такой ошибки не будем делать; эта доктрина тем самым отменяется, а мы позволяем работать тяжелым силам демократии везде.
Но ведь все понимают, что в Египте есть две силы – военные и исламисты ("Братья-мусульмане"), что третей силы просто нет. Я сижу рядом с египтянином и говорю ему: "А на кого будет опираться у вас демократия с демократическими лидерами, если нет военных, и "Братья-мусульмане", как вы говорите, это опасная сила? На кого она [демократия] будет опираться?" Он смотрит на меня жалобными глазами и говорит: "Как "на кого"? На Конституцию!". Я спрашиваю о социально-политической опоре, а он ничего сказать не может, потому что всем понятно, в чью это пользу.
На обсуждении у Шевченко [программа "Судите сами" от 3 февраля 2011 года] люди, которые кончали Каирский Университет, говорят: "Но ведь мы же понимаем, что на самом деле весь этот процесс идет так, что плоды, естественно, будут пожинать только "Братья-мусульмане".
Я говорю: "Вы это понимаете, чуть-чуть поучившись там, и чуть-чуть в этом процессе покопавшись. А Джон Бреннан, который зубы стер на Ближнем Востоке, ЦРУшник, который является главным у Обамы по этим процессам, – он этого не понимает? Он не понимает, что они работают на "Братьев-мусульман"? У него тут есть какие-то иллюзии, когда он осуществляет эти твиттерные революции?"
Говорят, что Обама не поддержал революцию в Египте. Это наглая ложь, ее опровергают просто прямые заявления Обамы.
Пожалуйста, доказательство #4.
Из специального заявления президента США Барака Обамы 2 февраля 2011 года:
"Президент Мубарак признал в разговоре со мной, что статус-кво сохранить нельзя, и необходимы перемены. Именно об этом говорит народ Египта сейчас. Я заявил президенту Мубараку, что переход власти должен быть мирным и должен начаться сейчас. . Америка слышит голос молодежи Египта. Жителей этой страны ожидают трудные моменты, но я уверен, что народ Египта найдет ответы на вызовы, которые встанут перед ним".
Это смертный приговор своему союзнику Мубараку. Почему? Потому что это уже не союзники. Потому что доктрина Киссинджера демонтирована. Потому что начинается строительство нового мира. И потому что те, кто вчера были союзниками, сегодня являются шлаком, пылью у ног, грязью, их просто отряхивают и убирают в сторону. Он [Мубарак] умоляет его [Обаму]: "Надо чуть-чуть подождать, я передам власть!" – "Нет, это должно начаться сейчас, мы слышим ваши голоса!". И он обращается к египетским военным. Но ведь не только Обама, это же продолжается.
Пожалуйста, доказательство #5.
Из заявления госсекретаря США Хиллари Клинтон в интервью американскому общественному радио NPR 7 февраля 2011 года:
"Сегодня стало известно, что организация "Братья-мусульмане" также решила принять участие в диалоге, проведение которого мы приветствуем. Мы будем наблюдать за развитием событий, о наших ожиданиях мы уже заявили вполне ясно . Египтяне хотят мирной передачи власти, которая может привести к свободным и справедливым выборам. Соединенные Штаты последовательно поддерживают такое развитие событий. Сам народ и лидеры различных египетских общественных объединений, в конечном счете, решат, отвечает ли это их потребностям".
"Братья-мусульмане" – это организация, созданная в 20-е годы в зоне Суэцкого канала, в создании которой приняли огромное участие англичане. Которая была взращена на идеях радикального исламизма и глобального джихада, и создания единого Халифата. Которая никогда от этих идей не откажется, поэтому и является всемирной. И для которой отдельные национальные государства – это просто грех, джахилия. Это организация, которая сейчас пытается натянуть на себя маску мирности, и которая, совершенно понятно, во всех регионах хочет строить только этот глобальный халифат, т.е. Большой Юг. Ее генезис, ее структура, ее ориентация всем понятны. Все понимают, что это она неумолимо движется после отбрасывания военных.
И американцы это делают. Зачем? Они такие глупые и не понимают, что они делают? Они не понимают, что они сделали, демонтировав Ирак и подогрев радикальный исламизм там?
Они создают Большой Юг.
И тут возникает вопрос: если они его создают примерно для тех целей, о которых мы говорим; если есть другое подтверждение этих событий; если эти события аукнутся нам в Средней Азии в мае-июне этого года, если это все так, то в чем тут новые мрачные угрозы, которыми начинен формирующийся у нас на глазах мир, подводящий черту под 400-500-летней эпохой формальной декларации модерна? И в чем тут наши надежды, почему именно в безнадежности этого мира для нас коренится надежда? И как эта надежда связана с той драгоценностью, которая содержится внутри забываемого, не анализируемого, отбрасываемого советского наследия? Что там есть внутри такого, что может этот мир абсолютной безнадеги превратить для нас в мир рывка и надежды?
Вот об этом поговорим в следующий раз.
x
Дмитрий_Шторм
17 July 2011
СУТЬ ВРЕМЕНИ 2
Стенограмма второй передачи.
По времени, это примерно вторая половина февраля 2011 г.
Стенограмма второй передачи.
По времени, это примерно вторая половина февраля 2011 г.
Скрытый текст
С.Кургинян: Когда один из моих сотрудников опубликовал в 91-м году разоблачительный материал против меня, который назывался "Таинственный советник кремлевских вождей" (в "Независимой газете" разворот был такой сделан, заказной), и опубликовал там все свои записки – как мои, и сделал все возможное для того, чтобы определенным образом меня дискредитировать, в соответствии с нормами той эпохи (а нормы были такие, что "тайный советник кремлевских вождей" – это было нечто чудовищное), – то началась буря негодования в среде той интеллигенции, которая перед этим относилась ко мне совсем иначе.
Люди, которые меня окружали, отнеслись к этому по-разному. Мать моей жены, когда про меня говорили что-нибудь плохое, просто говорила людям: "Вы мне больше не звоните. Все. Отношения порваны". А супруга моя какое-то время пыталась сохранить отношения с частью интеллигенции (теми людьми, которых она любила) и всё им хотела растолковать, что на самом деле ее муж ничего плохого не хочет и ничего не злоумышляет ни против нормальной демократии, ни против нормальной интеллигенции и всего прочего, он борется с чем-то другим.
По этому поводу шли страшные крики: "Нет! Это не так! Он спасает эту чудовищную совдеповскую систему! Он спасает эту номенклатуру!"
И тогда в отчаянии, желая что-то объяснить, она говорила: "Да он с мафией борется! С мафией!". Ей говорят: "Какая еще мафия? Какая еще мафия?" - "Ну, как же? (она хотела более ясно объяснить) Ну, вы же смотрите фильм "Спрут"?". Тогда фильм шел про мафию, там была показана итальянская мафия.
На что высокоинтеллигентный, рафинированный человек ей отвечал: "Да-да. Я смотрю этот фильм по телевидению. Мафия, не мафия, но я понимаю только одно – там на столе стоит очень красивая лампа, очень красивая лампа. И я понимаю, что я всю жизнь, всю жизнь хотела эту лампу!!!"
С этого момента моя супруга перестала пытаться налаживать отношения с этим высокоинтеллектуальным и духовным субстратом. Потому что стало ясно, что вдруг на поверку оказалось, что это всё хочет-то совсем другого.
Это мелкий, частный эпизод. А через много лет после этого я встретился с одним человеком из очень потаенных православных монастырей Южной Европы. И человек этот начал петь мне дифирамбы по поводу того, что я выстоял, а другие не выстояли. Я не очень падок на подобные вещи, и я сказал ему: "Да ладно Вам".
Он говорит: "Нет, не выстояли. Энергия от бога".
Я говорю: "А дьявол, дьявол? А черт-то, черт? Почему им черт энергию не дает? Все ходят такие вялые".
И он мне ответил, этот человек (а он относился к довольно высоким уровням православной духовной иерархии): "Эй, милай! Черт-то не дурак. Черт как вербует? Сначала на теле: костюмы, машины, то, сё, всякие радости жизни. Потом, [если] не получается, – на власти: мигалки, привилегии, возможность всем другим поучения всякие делать, и "пригибать", расправляться и так далее. А вот уже когда и на теле, и на власти не получается, тогда черт делится энергией. Да потому что он не Бог! Ему эта энергия очень дорого дается, он ее по крупицам собирает, милай. А у вас что произошло? У вас все пали на теле. Те немногие, которые не пали на теле, пали на власти. Ну и зачем же черту давать вам эту злую энергию? Ну, он же не дурак. Он же ее копит. Зачем ему на вас тратиться?"
В принципе, история-то про одно и то же. "А я всегда, всю жизнь, всю жизнь хотела эту лампу". Так что ты всю жизнь хотела? Свободу или лампу? Всё время наша интеллигенция показывала, что она такая вот бескорыстная, скромная – ковбоечки, очки на веревочке и все прочее. А потом вдруг оказалось, что ужасно хочется, ужасно хочется эту лампу! Я имею в виду, конечно, метафору.
Я ездил в Баден-Баден и там принимающая меня фирма, которая встречает русских, "новых русских", называя одного высокоинтеллигентного политика, говорит: "О! Это замечательный человек! Замечательный! Он только за два дня нам говорит, какого цвета "роллс-ройс" ему должны подать, чтобы он подошел в цвет его пиджака, и как именно мы должны его дальше принимать". Этот политик в эпоху Советского Союза все время твердил о том, как он интеллигентен, и уж "роллс-ройс" в цвет пиджака – это слишком много.
Я могу приводить бесконечное количество примеров потрясающего потребительского безумия, охватившего нашу элиту. Именно безумия. Не входящего ни в какие рамки. Когда вдруг оказалось, что ничего кроме материальности, кроме этой чечевичной похлебки нет. Что нет всех этих высоких идеальных ценностей. Пусть тех, что совпадают с нашими, или прямо противоположных, не важно. Их нет вообще! А что такое человек, отключенный от всего высокого? Если он подключен к очень злой энергии, энергии убийств, разрушений и прочего, то это просто машина зла. А если он ни к чему не подключен, то это такая амеба. Жадно пожирающая окружающую ее среду и не способная ни на что больше.
От того, что часть этих людей, которые отреклись от самих себя, теперь оказалась на голодном пайке, ничего не меняется. Я помню, что стоял на митинге в конце 80-х годов у гостиницы "Москва". С балкона гостиницы [ораторы] кричали что-то: "Господа! Господа!" Рядом стояла женщина в стоптанных туфлях и говорила: "Нас назвали "господа"!". Я говорю: "Милая, почему вы решили, что это вас назвали? Там, где есть господа, там есть и рабы". Она посмотрела на меня и зашипела: "Прислужник номенклатуры! В наших рядах прислужник номенклатуры!". Ей казалось, что "господа" – это она.
А в тот момент, когда оказывается сломлено чувство первородства, какое-то внутреннее ощущение верности своим идеалам, – человек превращается в раба, или в вещь, или в бесконечно манипулируемый предмет. И в этой ситуации, конечно, речь идет не о том, что он становится господином, он становится рабом. Причем именно все то, что за последние 70 лет уходило из мира: вот эта бесконечная иерархия, вот это ощущение, что господин – это господин до конца, а раб – это раб до предела – оно назад возвращается в мир. Мы читаем некие книги, в которых говорится о фактическом отказе от идеалов не только нашей революции 1917 года, но и Великой французской революции. Чего стоит такое название – "Свобода от равенства и братства"? Где-нибудь в мире это может быть сказано?
Или вот интервью с представителем довольно высоких фондов, занимающихся проблемами образования: "Ну, вы знаете, частное образование – это очень хорошая вещь, замечательная. У нас такие хорошие преподаватели, даже из Гарварда. В бизнес-школах они все учат очень правильно. Это очень высоколобые люди. Люди будут получать настоящее образование". Корреспондент говорит: "Простите, а если у него нет денег на платное образование? Что же он тогда должен делать?" Интервьюируемый смотрит на него и говорит: "Ну, это не так страшно! Потому что, знаете ли, ум и богатство находятся в положительной корреляции". То есть во взаимозависимости (поясняю тем, кто не знает этого математического понятия).
Где-нибудь в мире хоть одна сволочь может позволить себе сказать, что ум и богатство находятся в положительной корреляции? Где этот сумасшедший или хам, который [позволит себе] это говорить? Но это уже можно здесь! Потому что здесь поломанные вещи, отказавшиеся от первородства, рассматриваются, как слизь. Я знаю очень высоких либеральных политиков, которые давным-давно говорили, что "этот народ после того, как он отрекся от себя, – это воск, из которого мы будем мять все, что захотим".
Вот это ощущение вседозволенности, всевозможности ("пипл хавает") опирается на какие-то конкретные вещи, на какие-то черты действительности. Нужно было все отдать, чтобы потом можно было позволить другим думать о тебе, что ты воск в руках, что из тебя можно лепить все, что угодно! И этот другой имеет право так думать, потому что произошло это отречение, произошло это падение, произошел этот отказ от себя. Он произошел.
А дальше наступает ад. А ад на то и ад, чтобы установить в нем абсолютную иерархию господства. Не относительную, а абсолютную. Россия в этом смысле становится местом для очень скверного и очень опасного эксперимента. Слабым звеном в цепи гуманизма. В цепи понимания того, что сильный-то должен помогать слабому. В цепи сострадания. В цепи солидарности. В конечном итоге, в цепи великой христианской культуры. Великой культуры, в которой человек человеку – брат. Не волк.
Нет! "Это все ахинея!". Думали, что откажутся только от идеалов, которые прославлялись последние 70 лет. Так не бывает. Когда начинается такой отказ – то дальше, как говорили в армии: "Копать отсюда и до обеда". До беспредела. Следующий горизонт – христианство. В том понимании, в каком Христос пришел к бедным, пришел к обездоленным и сказал, что в каком-то смысле все равны. Или даже: "И последние станут первыми". Значит, какие-то бедные обладают некими прерогативами по отношению к богатым.
Теперь все, что говорилось в этом отношении и уравнивало людей, – отменяется, и отменяется именно здесь. Сначала слова о положительной корреляции между богатством и умом. А потом – новая система образования. И все кричат: "Боже мой! Что же это такое! Как же это, что так мало предметов бесплатных! Как же? К чему готовят наших детей?". Как к чему? К жизни рабов, в лучшем случае. Или ненужных людей. Потому что очень широко обсуждается и другое. Обсуждается фраза Тэтчер о том, что тут нужно, я уже не помню, 30 миллионов человек. "Нет, 40! Что Вы, 30 маловато. А может 50?" – "Нет, ну что вы, коллега! 50 – многовато".
Я долго обсуждал в одном высоколобом собрании, вполне привилегированном, вопросы модернизации. Говорю: "Где модернизация? Вы говорили, что все это делаете ради модернизации? Весь 91-й год, отказ от Советского Союза и от всего – ради модернизации, ради построения подлинного национального государства и ради того, чтобы оно начало развиваться? Где модернизация? Где?". У меня есть такая способность: говорить эмоционально и раздражать при этом собеседников. Особенно, если эти собеседники из элиты. Затем главный из них сказал: "Этот Кургинян нас совсем "достал"! Какая модернизация? Он ничего не понимает. Мы вам объясним, господин Кургинян. Речь шла не о модернизации нации или народа, а о модернизации элиты". Я спрашиваю: "За счет чего?" Он смотрит холодными глазами и говорит: "За счет всего". Тогда наблюдавший это другой участник беседы говорит: "Господа! Будучи настолько либералами, можно же быть хоть чуть-чуть гуманистами!"
Нельзя! Потому что именно гуманизм отменяется. И опять-таки отменяется на данной территории. Он отменяется с далеко идущими последствиями. Так как у нас, его отменить невозможно, если ты не работаешь со сломленным воском, с людьми, которые сначала отказались от первородства, а теперь будут хныкать по поводу того, почему мало чечевичной похлебки. Да потому, что отказавшийся от первородства есть раб. А с рабом можно делать все, что угодно. И совершенно не понятно, нужен ли он вообще. Кто сказал, что здесь нужно 140 миллионов? Определенного типа элите нужно гораздо меньше. И она говорит об этом достаточно прямо. Только ее до сих пор не умеют понимать.
Что такое, например, разговор о том, что весь этот "охлос" – это никому не нужная, вредная субстанция, это какие-то там "быдло", "совки", "идиоты" – и одновременно разговор о том, что у нас будет демократия? Это разговор о том, что большая часть населения – просто не нужна. Эта большая часть населения ходит и думает: "Что они с нами делают? Они хотят нас превратить в Латинскую Америку? Или во что-то другое?" Они еще не осознали до конца, что ни во что их не хотят превратить! Они просто абсолютно не нужны тем, кто так рассуждает. Меньшинству – это большинство не нужно.
Да, в стране есть, может быть, жесткие представители элиты, которые еще грезят о государстве. Какое государство? Какое государство в условиях, когда правящий класс пожирает все! Он на государство денег не оставляет. Он на государство не оставляет возможностей. И у него к этому душа не лежит. Это же очень важно. Тогда какое государство при 30-ти миллионах? Это будет государство? Это невозможно.
Значит – это будет зона. Зона бедствия, по которой будут проходить какие-то охраняемые трубопроводы, что-то еще, и вокруг которой будет клубиться все остальное. Какая модернизация? Кому нужна здесь модернизация? Модернизация – это, на сегодняшний день, благие пожелания. Суть-то в другом. Идет деиндустриализация, демодернизация. Идет архаизация. Регресс запускает очень много процессов. Часть населения дичает, звереет. Другая часть аплодирует этому. Ей это нравится, потому что ей кажется, что этим "пиплом" будет легче управлять. Что архаизируемым, дичающим, упрощающимся человеком очень легко управлять.
Что такое регресс? Это вторичное упрощение. Это когда сложное превращается в более простое. В более примитивное. И тогда надо понять, в чем общемировой смысл запущенного процесса, который, в противоположность революции, легче всего назвать инволюцией. То есть, опусканием, скольжением, сдвигом вниз. Все больше, больше, больше вниз. Что же происходит? Откуда берется этот новый процесс? Каким мировым реалиям отвечает? Почему на России проходит такой, между прочим, очень серьезный и очень глубокий эксперимент?
Для того чтобы это обсуждать, нужно затрагивать вещи достаточно сложные. Тут надо поговорить о сложности вообще. Это разговор для меня был всегда актуален и особенно стал актуален в последнее время, когда на мои спектакли стали приходить православные неофиты. Не люди, которые глубоко интегрированы в православную культуру, а люди, которым вдруг показалась, что они сейчас новый свет узрели в виде вот этого. Они начинают кричать, топать ногами. Их раздражает эта сложность. И я на них не только не злюсь, я их глубоко понимаю. Потому что в нормальной стране, в нормальных условиях все бы было правильно – эти люди ходили бы в театры, где излагается все на более простом языке, они бы смотрели не мистерии Кургиняна, а какие-нибудь спектакли в театре "Современник", а еще лучше в театре Маяковского. Они бы читали Пикуля, а не Гессе и Борхеса. А мой театр ездил бы по академцентрам и разговаривал бы с другой частью населения, которая алчет чего-то более сложного, более глубокого и многомерного. И это – никого бы не обижало. Не обижало бы меня то, что я нахожусь вне населения, которое смотрит театр Маяковского и [читает] Пикуля. Это нормально. Так происходит в любой стране мира.
Но после того, что произошло, перед населением стоит гигантский вызов. Вызов этот состоит в том, что если население хочет защитить себя, превратиться из населения снова в народ, в нацию, во что-то восходящее, в какую-то другую форму макросоциальной общности, то оно сейчас должно понять, что большая часть того, что в нашей стране отвечало за сложность и действительно было достаточно сложным (а это всегда меньшинство), оно это население предало. Оно к нему безразлично. Оно его послало на три буквы. И оно не хочет им заниматься. А те немногие, кто протягивают населению руку и говорят: "Да, вы нам нужны. Да, мы понимаем, что то, что происходит здесь, судьбоносно. Да, без вас не будет мира. Мир погибнет, вы погибнете", – эти люди оказываются в состоянии обладателей сложностей, которые идут в мир, который к этой сложности не готов. Он бы и не должен был быть к ней готов. Но в этой трагедии, в этой катастрофе, если есть еще какие-то, хоть малые, шансы избежать катастрофы, возникает совершенно другой тест. И вы хотите этого избежать? Вы понимаете, что вы когда-то отказались от первородства. Тогда, даже если к этой сложности не готовы, вам придется взять ее барьер. Придется взять!
Как вообще выглядит проблема людей, отказавшихся от чего-то, которые снова должны восстанавливать себя после этого отказа? Если чашку уронили, и она разбилась, то после этого, вы, конечно, можете ее склеить, но ведь это же поломанная чашка! Она не выдержит тех нагрузок. Неизвестно еще даже, можно ли воду в нее налить. А уж, тем более, нельзя никого стукнуть по голове этой чашкой (прошу прощения за эти произвольные образы).
Тем более, если это металлический предмет, – вот вы его поломали на части, и что теперь? Вы его будете сваркой соединять воедино? Но ведь эта шпага, которая состоит из поломанных кусков, которую сварили из этих частей, это же ведь уже не шпага! Так, произвольный предмет, можно ковыряться чуть-чуть где-нибудь в песке, но сражаться невозможно.
В чем тогда задача? Что тогда можно сделать, и можно ли что-то сделать вообще? Можно сделать только одно. Можно развести огонь, взять металл от этой шпаги, расплавить его и заново из этого металла выковать новую шпагу.
Но ведь что такое огонь в этом смысле? Это великая любовь. Это великое страдание. Это способность человека к очень сильным, очень глубоким переживаниям случившегося. Если человек к этим переживаниям способен, и способен соединить эти переживания с умом, тогда шанс есть. Если он только переживает, то он сгорит в этих переживаниях, сломается, сойдет с ума. Многие уже выгорели.
Если ум будет отдельно, а эти переживания отдельно – тоже ничего не произойдет. Ночью он будет переживать, а днем зарабатывать деньги.
Но если соединится одно с другим – вот тогда есть шанс.
Кто-то из людей, писавших мне о том, что нужно срочно, срочно великую идею какую-нибудь разрабатывать, дать новые великие проекты, говорил: "Вот когда мы это все поймем..." Он случайно назвал правильное слово. Потому что он-то считал, что он просто поймет, разберется, увидит правильный путь – и пойдет по нему. Так не бывает. Но он назвал слово "понимание". А в высокой философской культуре, к которой принадлежит, предположим, Дильтей ("философия жизни"), сразу было противопоставлено объяснение и понимание. Объяснение – сфера естественных наук. Ты там умом понимаешь, у тебя твой эмоциональный аппарат не работает, работает параллельно или работает мало. А понимание – это та сфера, где ты без любви, без глубины чувства не проникнешь в суть. Эта сфера, где кончается противопоставление субъекта и объекта, начинаются другие способы постижения наличествующего.
Некрасов писал про свою поэзию:
Не русский – взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу.
Вот этот взгляд без любви не проникает в суть предмета, не достигает его подлинных центров, его подлинной сущности. И этот взгляд вдруг оказывается взглядом слепца.
Значит, нам нужно двигаться в сторону других форм – работы с умом и чувствами.
А если все работает на то, чтобы чувства были подавлены, если в пределах этой поломанности происходит сенсорная депривация, если люди начинают говорить "модно" (стараются говорить так, как будто человек находится в состоянии глубокой депрессии: "ба-ба-ба-ба"). Если любой эмоциональной вещи, любой небезразличности [он] говорит: "А что тебе надо?". Ведь тогда путь к глубине и страстности – закрыт. Дальше закрывается путь к глубине понимания и к возможности соединить ум и чувства. И тогда человек лишен возможности на катарсис, то есть на такую переплавку самого себя, в которой все эти поломки исчезают, и возникает что-то новое.
Предположим, что эта глубина понимания (причем понимания подлинного, не разменянного на конспирологию, на разного рода глупости, на какие-то выдумки, которые только уводят человека в сторону от подлинного понимания случившегося) достигнута. Ум работает. И предположим, что глубина чувств есть. Что тогда происходит с человеком? Происходит то, что мы называем самотрансцендентацией – выводом самого себя на другие уровни.
Как это происходит? Человек говорит: "Вот есть я. Я нахожусь где-то здесь внизу. Я понимаю, что я должен изменить реальность. Но я также трагически понимаю, что не могу этого сделать. Не могу. Между этим "должен" и "не могу" возникает трагический горизонтальный конфликт. Он может меня истребить. Он может бросить меня в бездну. Он может меня спалить почти полностью. Но рано или поздно, когда я переживу это до конца, во мне возникнет не умственное, а подлинное, тотальное чувство – чего? Что тот, кто это сделает, будет уже "я – другой". (Мы говорим в таких случаях: "я" со звездочкой ("я*"), "я – другой").
И вот это вертикальное преобразование от "я", который не может, к "я – другому", который может, [преобразование] из Савла в Павла, вот эта трансцендентация, осуществленная как на личном, так и на коллективном уровне, – может вернуть людям первородство.
Человек еще более сложная система, чем поломанная шпага. Он на порядки сложнее. Он всегда может. Вопрос заключается в том, в какой степени воля и ум работают на это, какова глубина хотения. Потому что преобразует только страсть. Научить человека идти определенным путем можно, но научить его хотеть – на три порядка труднее. Поломанное существо очень часто теряет способность хотеть. И это следующая стадия падения. Потом оно начинает хотеть только низкого, а потом просто сворачивается в позу зародыша. Почитайте про регресс. Ведь вы все, кто слушает это, образованные люди. Посмотрите, что происходит реально в процессе регресса – как культурного, так и индивидуально-личностного. Какие именно фазы проходит деградация личности. Свяжите это с отказом от смысла. От самого себя.
Очень часто говорят, что жертва, рано или поздно, начинает любить палача, и что это так называемый "стокгольмский синдром". Вас очень сильно обманывают! Стокгольмский синдром не действует на каждого человека. Не каждая жертва, оказавшаяся рядом с палачом, начинает его любить и лизать ему ноги. Это происходит, если хотите знать, с меньшинством людей. Другие люди ведут себя совсем по-другому. Во многих американских фильмах все время, когда террористы захватывают самолет, начинается: "Ах, я тебя люблю!", или "Ой-ё-ёй! А-ааа!", крики "Боже мой!" и так далее. Мне рассказывают мои друзья, которые овершенно не склонны кубинцев прославлять, что было несколько попыток захватить кубинские самолеты. И что они даже потом отказались от службы безопасности, потому что кубинские мужики просто скручивали тех, кто пытался захватить самолет. Шли на этот нож, и всё. Поэтому совсем не все поддаются стокгольмскому синдрому.
Но был и опыт концлагерей, гигантская библиотека знаний и психологических экспериментов, которые вели фашисты. Там не только доктор Менгеле работал, там работали блестящие психологи, которые занимались сломом человека. И вывезли все данные по этому поводу в Соединенные Штаты, в западный мир. Не только данные по ракетам или атомным реакторам, не только данные по биологии, всякого рода запрещенным экспериментам над людьми, но и данные по психологии. Если уж говорить, кто начинал [психологические] эксперименты, то начинал их Курт Левин – один из величайших психологов ХХ века, создатель топологической теории личности.
Так вот, было ясно, что человек, отказавшийся от смысла (от первородства), от своей идеальной способности, – ломается тут же. И любой это знает. Уголовники это знают: "У, у этого дух есть! А этот просто сильный. Он сломается". Сила духа определяет всё. А сила духа определяется смыслами. Логосом. Нет его – нет ничего. Курт Левин создавал психологическую топологическую теорию (там работали, между прочим, и психологи Советского Союза, приезжавшие учиться у него в 20-е годы, перед нацизмом), а [Виктор] Франкл, побывавший в фашистских лагерях, написал книгу "Человек в поисках смысла" и занимался логопсихологией. Психологией логоса. И он очень точно понял, что только если держаться за смысл, держаться до конца, не потерять Идеальное, даже в самых страшных условиях, тогда можно выжить. Тогда можно выдержать. Тогда можно преобразовать себя и выйти из самых тяжелых положений.
Сейчас просчитано все. Начнете истерически дергаться – про вас скажут: "Зверь из бездны вылез". Будете сидеть пассивно – скажут: "Можно дальше и дальше давить". И будут давить. То, что произошло с образованием, – это часть оказываемого давления на человека. И это давление будет нарастать. Больше и больше нарастать. Единственное, что здесь не просчитано, – это то, что у человека хватит ума и любви для того, чтобы самого себя преобразовать и рядом с собой преобразовать сначала микросоциальную сферу, потом макросоциальную. Вот это не просчитано. Потому что это – подвиг. Это почти чудо. Это невозможно. Это то, что требует гигантской работы над собой. Но без этой работы состоявшееся падение, состоявшаяся инволюция, состоявшийся регресс – это необратимая смерть страны. Невозможно без этого ничего сделать.
Никакая новая ностальгия: "ах, ах, ах, как у нас много отняли социальных возможностей!", – сама по себе ничего не сделает. Сделать это можно только в том случае, если загорится огонь. Огонь страстного переживания, огонь страстной любви. Одиссей хотел вернуться на Итаку. Будем считать, что Советский Союз – это Итака. Но посмотрите, что прошел Одиссей на своем пути. Почитайте внимательнее "Одиссею". И вы поймете, что это мистерия возвращения. Что все ее образы – не случайны.
Я говорил уже и повторяю снова (говорил в передачах "Суда времени"), что еврейский народ тысячи лет говорил: "До встречи в Иерусалиме!" – и он [сегодня] находится в нем. Он не позволил себя сломать, он не отдал веру.
Мне много раз говорили по этому поводу: "Плевать на эту веру, на все остальное. Главное – сохранить материальные возможности". Материальные возможности надо сохранить, но когда армянский народ боролся за свою религию, он понимал, что рядом с ним находятся народы, которые могут его уничтожить просто "на раз". Ну, был бы он народом, если бы он отдал свою веру?
Здесь же отдали ценности семидесяти лет. Отдали их просто так, за материальные приобретения. Это стало ясно. Значит, это необратимо, если люди не вернут себе те ценности. А это же не просто так: "Мы их отдали, а теперь вернем". Повторяю снова: поломанную чашку можно склеить, поломанную шпагу можно сварить, но это не полноценные предметы. Если люди поняли, что они должны вернуться, они, как говорится в фольклоре, стопчут сто пар железных сапог. Они вернутся так, как возвращался Одиссей, который хотел, хотел назад.
Когда-то я вернулся в очень усталом состоянии, просто включил телевизор, чтобы как-то успокоить нервную систему перед тем, как лечь спать. Идет какой-то полудетский фильм. Какие-то драконы хватают людей и все прочее. Все это называется "Одиссей". И вдруг меня привлекает то, что вроде как сказка все снято, и вроде это все не слишком серьезно и частично гламурно, но какой-то художественный нерв внутри есть. Какой-то художественный нерв. "Нет, - говорю, - я досмотрю". Еще не понимаю, что это. И вдруг Одиссей приезжает на Итаку. Он берет хлеб и говорит: "Это МОЙ хлеб. Запах МОЕГО хлеба". Берет вино и говорит: "Это МОЁ вино. Это МОЁ масло". Трогает землю, говорит: "Это МОЯ земля".
Дальше он встречается с женихами, и женихи говорят ему: "Ну, что здесь такого особенного? Ну да, мы чуть-чуть подворовали, сожрали быков твоих или что-то еще. Ну, мы же по праву претендовали! Если ты умер, то царица должна получить нового мужа. Что мы такое особенное нарушили?" Он говорит: "Ты посягнул на МОЙ хлеб, на МОЁ вино, на МОЮ землю". После чего он натягивает лук, и начинается страшная бойня.
Я говорю: "Я до титров хочу досмотреть". Дальше написано: "Френсис Коппола". И я понимаю, о чем идет речь. Что все это – пристальное внимание Копполы к Сицилии, вообще к людям, которые понимают, что такое "МОЙ хлеб".
Есенин писал:
Если кликнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Между прочим, для православного человека сказать: "не надо рая" – это очень серьезная фраза. Еще надо объяснить, что такое тогда "Родина моя". Маяковский называл ее "Весной человечества". Священный, высший смысл собственной Родины, любовь к ней и понимание, что произошло что-то катастрофическое, – вот что способно преобразовать человека. Но легкой ценой это не получается. Халявы не получается.
Во-первых, глубина чувства и страсти.
Во-вторых, глубина ума.
И, в-третьих, соединение того и другого в процессе сложности. И если раньше эта сложность могла быть уделом пяти процентов людей, и это было нормально, то теперь "так не будет, дорогой". Тот человек, который раньше в спокойной, стационарной, не катастрофической ситуации мог, сколько хотел, читать Пикуля (или, я не знаю, "Золотого теленка"), работать у станка и быть нормальным, хорошим гражданином своей Родины, и мы бы встретились с ним на полях сражений и еще неизвестно, кто бы лучше воевал, то сейчас этот человек, отдавший первородство, оказавшийся в зоне катастрофы, не может "на халяву" снова вернуть себе Родину. Ему придется идти в ту сложность, которая была уделом людей, ради которых он пек хлеб, выплавлял металл и все прочее. И которые его предали. Ему придется сейчас этот новый субъект из себя создавать. Из субстанции. Он из нее должен вынуть эти возможности. Если он их не вынет, тогда конец. Тогда конец. Тогда страны не будет.
Итак, речь идет о достаточно сложных вещах, с которыми действительно надо работать, разбираться. И здесь возникает вопрос о революции. Революция – это борьба классов и других крупнейших социальных полноценных субъектов в условиях восходящего исторического процесса. Эталон революции – это Великая французская революция. Это полноценная революция почему? Потому что в недрах предыдущего уклада, в условиях прогрессивного движения (вызываемого, в том числе, и тем, что французское национальное государство хотело бороться с другими государствами), в условиях этого восходящего процесса, буржуазия уже сформировала полноценный уклад. И когда предыдущий феодальный уклад стал отмирать, буржуазия вышла, и небольшим, хотя и страшным, усилием – кровавым и безумным, но все-таки относительно небольшим, – сместила феодальный класс, завоевала новые позиции, дала народу новые идеалы (как и полагается делать "классу для других", а не "классу для себя"). Оформила новый порядок вещей. Дала некоторые вещи – такие как земля, наполеоновский кодекс, – от которых отказаться народ уже не хотел, поэтому любая дверь к реставрации была закрыта. И началась новая фаза исторического процесса.
В России так не происходило. Великая Октябрьская социалистическая революция в этом смысле не есть революция. Она есть катастрофа. Когда все политические силы, которые были более или менее оформлены (та же буржуазия), попробовали удержать власть после падения, вызванного отречением от царизма, то стало понятно, что удержать ее нельзя. Осталась последняя сила, которая и партией-то не была, а была именно катакомбной сектой, очень плотной, консолидированной, и которая приняла на себя весь удар падающего тела страны. В теории систем это называется "аттрактор". Такая пружина, пружинная сетка, на которую падает живой предмет. Она приняла его – и выдержала это напряжение. Тогда и началось это восходящее движение. Она, эта большевистская секта, и была катакомбой. Это были люди, отстраненные, как от скверны, от определенного порядка вещей. И когда этот порядок вещей исчерпал себя – только тогда, когда он исчерпал себя до конца, и всё стало падать, – она просто приняла этот удар. И выдержала. А могла и не выдержать. И тогда не было бы ни России, ни русского народа, ни русского государства, ничего.
Итак, это вариант советских катакомб, когда большевистский субъект принял на себя весь удар. И не был бы он целостным, отстранившимся от скверны падения, сформировавшим внутри себя другой уклад жизни, братства, деятельности, другие символы, другое понимание целостности, которые он потом смог передать народу, – не было бы страны. Не было бы катакомб, никакая политическая партия уже не могла бы ничего сделать. И когда Ленин говорил: "Есть такая партия", он [говорил] и правду, и неправду, потому что это была не партия. Был ли это "орден меченосцев", как потом якобы сказал Сталин, или нет, но это не была партия. Это было гиперплотное сообщество. И они сами себя называли – как? "Партией нового типа". Что они говорили про себя? "Да, пролетариата, развитого класса как на Западе, нет. Но мы сначала построим партию пролетариата, а потом пролетариат". Маркс трижды в гробу бы перевернулся от такой формулы! Но она же только и оказалась эффективной.
Итак, это была такая замкнутая, плотная общность, содержащая в себе геном будущего развертывания системы. И оказавшаяся в нужном месте только тогда, когда все упало. Это случай падения, случай катастрофы, которая была преодолена плотным сообществом, в этом смысле, сектой. Светской сектой, красной сектой, назовите это как угодно. Я, как понимаете, говорю об этом со знаком "плюс", ибо именно она и спасла все. Содержа в себе и новый великий идеал, и новые возможности, и новую правду. Какую-то правду, которую еще надо понимать, которая была безумно созвучна России, русскому народу, глубоким, потаенным мечтам крестьянства. В первом приближении это называется хилиазмом, мечтой о тысячелетнем царстве, о Царстве Божьем на земле, но это только в первом приближении. Возможно, это было и глубже. Нам еще придется с этим разбираться. Итак, произошло это.
Теперь, есть другой случай – "Римская империя времени упадка". По памяти (прошу прощения, если я ошибаюсь) читаю Верлена:
Я – римский мир периода упадка,
Когда, встречая варваров рои,
Акростихи слагают в забытьи
Уже, как вечер, сдавшего порядка.
Душе со скуки нестерпимо гадко.
А говорят, на рубежах бои...
Вот это состояние Рима, состояние полного падения, "Рима периода упадка" – было инволюционным. Римляне отказались от свободы и многого другого и закричали: "Хлеба и зрелищ!", то есть чечевичной похлебки. Кто тогда спас Рим? И историю западного человечества, а в этом смысле во многом и историю вообще? Кто спас? Христианские катакомбы. Потому что там люди сказали: "Мы в этой скверне не участвуем. Мы от нее отстраняемся. Мы не создаем какую-то партию. Мы не боремся за власть в этом Риме. Мы просто отстраняемся от скверны и защищаем новое качество своей человечности".
Там внутри созрел новый геном для человечества. Новый социокультурный геном. И эта секта сумела забить его настолько мощно и плотно, чтобы внутри себя сберечь этот зародыш и начать его разворачивать.
Что произошло потом, все знают. [Император] Константин, вглядываясь вокруг и поняв, что никакая другая социальная сила вообще не может быть опорой, потому что все рыхлое, все падшее, все труха, обратился к этой катакомбе. Что произошло после этого? Во-первых, Рим продлил свою историю еще надолго. Это была отнюдь не безупречная история. Я сейчас объясню, почему она была безумно важна для человечества. Став христианским Римом, он потом передал институт папства всем, включая влюбленным в Рим готам. Особенно вестготам, если мне не изменяет память. Передал институт папства и вывел Европу средних веков из состояния враждующих дикарей, враждующих обезумевших баронов, называющих себя королями. Не было бы [христианского] Рима, не было бы Европы.
Очень скоро возникла новая мечта о Риме. Священная Римская империя в разных ее вариантах – империя Карла Великого, потом империя Габсбургов и так далее – это постоянная мечта о Риме. Она, в сочетании с христианством и институтом папства, вывела Европу из состояния абсолютного ничтожества. И этим спасла часть Западной цивилизации.
Другая же часть – это Восточный Рим. Говорят, что Византия – это совсем другое. Они называли себя "ромеи" – римляне. Это Восточный Рим. Что Константин делал, когда переносил на Восток столицу? Он искал место для начального Рима. А поскольку вся римская история проникнута "Энеидой" Вергилия и образами Энея, его отца Анхиса, которые бегут из Трои, и поскольку римские воины, стирая [с лица земли] греческие города, писали на них "Месть за Трою!", то Константин вначале хотел переместить столицу в Трою. Потом возник Константинополь и возник Восточный, новый, другой Рим – Византия, который перешел в Россию, и создалась другая часть Западной цивилизации. Альтернативная этой. Конфликт и диалог между этими двумя частями и создали историческую динамику в пределах западной, христианской культуры. Вот что сделал один жест Константина.
Итак, либо "катакомбы плюс Константин", то есть протянутая туда рука и новый альянс от безысходности и понимания, что опереться не на что. Либо просто катакомбы, "катакомбы минус Константин" – это большевики.
Но, в любом случае, судьбу России, возможность ее спасти от катастрофы определяют эти катакомбы. Которые к падению, к инволюции не присоединяются. Которые найдут в себе силы не просто для того, чтобы как-то оказаться в стороне, а для того, чтобы запустить – хотя бы сначала внутри себя – контррегрессивный процесс, что нельзя сделать, не уйдя из этого падения, не трансцендентируясь, не меняя состояния. Вот о чем идет разговор. Вот в чем цена вопроса.
Попытка в этой ситуации изобразить схему Великой французской революции отрицает факт случившегося – факт инволюции, регресса. Где вы видите классы для классовой борьбы, истории? Пространство выпало из исторического процесса. Оно превратилось в царство, с одной стороны, полузвериных джунглей, какого-то "зооциума", который не имеет отношения к социуму вообще и изображает из себя элиту. А, с другой стороны, в пространство катастрофы, деградации, когда не нужны восходящие производительные силы. А раз они не нужны, то на них и не тратятся. А раз на них не тратятся, то это ненужные доходяги. И они не могут [взять] на себя историческую задачу, потому что это все сломано. Нет крупных классов, готовых к исторической роли. Нет "классов для других", классов для народа. Нет исторической миссии. Нет классов вообще.
Есть нисходящее сообщество. Социальный регресс – это переход от несостоявшегося капитализма к феодализму, от феодализма к рабовладению. Что мы уже и видим – есть зоны, где к этому уже идет. Кто сказал, что все ограничится только падением на капиталистический уклад? Где капиталистический уклад? Я много раз спрашивал: "Что, воровская фомка – это орудие, средство производства? Инструменты воровства – это орудия, средства производства?" Что, мы не видим, что все это падает и дальше? Что никакого настоящего капитализма нет. Что есть паразитарное существование в щелях советского уклада. Рухнул Советский Союз, рухнул советский уклад. Что-то держат советские скрепы. Те, остальные, пожирают это рухнувшее. Это паразитариум. Это субуклады, субкультуры. Трагедия гораздо глубже, и в пределах этого и этой степени пластичности социального вещества можно очень многое.
Для того чтобы вещество обрело упругость, оно должно создать альтернативные уклады и – пусть в их пределах – контррегрессивные тенденции. Вы хотите учить детей иначе? Учите. Для этого нужна воля? Да. Вы хотите создавать другое телевидение? Создавайте. Вы хотите создавать другую культуру? Создавайте. И тогда, может быть, станете катакомбами и аттрактором, на который сможет упасть и спастись ваше многострадальное отечество. Наше многострадальное отечество. Между прочим, та часть планеты, без которой вся остальная планета обречена на гибель. Без России.
Чем именно является советское наследство? Ведь при работе с советским наследством и понимании его, в понимании собственного первородства, есть несколько уровней.
Первый уровень – это уровень фактов. Вы должны, в конце концов, восстановить фактическую реальность. Вы можете быть либералами, националистами, коммунистами, кем угодно. Но вам нужны факты, правда о реальности. Почти все просвещенное сообщество страны, использующее все время слова "как известно", говорит о том, что, "как известно", Сталин назвал кибернетику "продажной девкой империализма", после чего кибернетика погибла, с ней погибла вся вычислительная техника. А после того, как погибла вычислительная техника, рухнул весь советский уклад, потому что он был неконкурентоспособен. Я спрашиваю: "Где и когда Сталин (или Жданов, или Маленков, Микоян или, не знаю, Суслов) назвал кибернетику "продажной девкой империализма"? [Назовите] номер страницы, источник. Где и когда это было? Назовите. Вы либералы, вы ненавидите Советский Союз как тоталитаризм, или вы монархисты и ненавидите Советский Союз как-то иначе. Но вы же должны знать, на какой странице и кто произнес эту фразу?"
Так вот, ее никто не произнес, никогда! Ни Сталин, ни Маленков, ни Жданов, никто. Нет следов этого. А вам говорят в глаза, как идиотам, как примитивным существам, "как известно": "Как известно, это было произнесено. Это все погубило". У меня есть скромные математические заслуги в теории распознавания образов, в теории информации. И a propo, справки ради, могу вам сказать, что между кибернетикой Норберта Винера и вычислительным программированием такой прямой связи, как это кажется, нет. Да, действительно, без кибернетики нет полноценной сферы вычислительных машин. Но гораздо большее значение имеют Джон фон Нейман или машины Тьюринга и т.д. Они имеют прямое отношение к вычислительной технике. Винер, между прочим, занимался зенитками, обратной связью при их наведении и сбивании самолетов. Да, он очень важен, но не он является решающим авторитетом. Но главное не в этом. Поскольку никто и никогда не называл кибернетику "продажной девкой империализма", поскольку мне не могут назвать ни одного пострадавшего кибернетика, и поскольку Сталин, наоборот, по записке Лебедева и создал институт кибернетики, который очень успешно конкурировал с институтами Соединенных Штатов, то все, что вам говорят, является банальной ложью. Банальной! И если вы уважаете себя (являетесь ли вы либералами, монархистами или кем угодно), вы от банальной-то лжи, вешаемой на уши, должны уйти! Это просто чувство исторического достоинства.
Во-вторых, мы не проиграли гонку софтвера, то есть гонку программных продуктов. БЭСМ-6 и IBM/360 были примерно равные машины. И если БЭСМ-6 выигрывала у IBM/360, то она выигрывала как раз за счет лучшего софтвера. Мы не проиграли гонку и сейчас, потому что к каждой сложной программе приходится применять русских, а не индийских программистов. Для задач средней сложности – индийцы. Для задач высокой сложности – наши соотечественники, уехавшие туда или оставшиеся здесь.
Мы проиграли совсем другую гонку. Мы катастрофически проиграли гонку за размеры элементной базы. Мы проиграли гонку микронизации этой базы. И сейчас продолжаем ее проигрывать. Мы не создали достаточно чистых материалов, мы не создали элементной базы для ЭВМ. Ну, при чем здесь кибернетика?! Она к этому вообще не имеет никакого отношения. Так давайте разбираться: за счет чего мы проиграли гонку элементной базы? За счет того, что у нас рынка не было? Что за ерунда! Силиконовая долина? Силиконовая долина делалась на основе Пентагона. А вам все время рассказывают, что там ребята взялись и что-то в сарае сооружали. Что за ерунда!
Итак, первая наша задача – избавиться от первичного уровня ерунды. Восстановить просто факты. Реальную, гигантскую фактологию.
Вторая задача – понять природу наших явлений. Уже говорил и повторяю: советское предприятие не было предприятием классического типа. Это был мир, замкнутый мир, в котором существовали поликлиники, санатории, колхозы, спортивные лагеря, мало ли еще что. Директора советские, уже после краха Советского Союза и начала капиталистических ельцинских реформ, еще дрожали все 90-е годы и говорили: "Социалка, социалка, что нам с ней делать?". Это был другой, иначе устроенный мир.
Кто вам сказал, что этот мир был устроен плохо? Что этот принцип устройства не адресует к современным явлениям – типа суперкорпораций. Кто сказал, что это плохо? Давайте разбираться. Кто сказал, что планирование, даже директивное, а не то что индикативное, обречено? Кто это сказал? А если завтра весь Запад к нему перейдет?
Сейчас у немцев объединились две партии – классическая социал-демократическая и ряд региональных движений, и создали левое движение. Оно получило чуть ли не 10 процентов в бундестаге. Вы знаете, что оно говорит? О чем оно теперь говорит? Не только о том, что его задача – построение социализма в Германии, а о том, что они не отменяют, а восстанавливают задачу построения коммунизма. Немцы, заседающие в парламенте, об этом говорят!
Мы отбрасывали свое прошлое. Неуважительно, не рассматривая, не разбирая его элементы.
Первая задача – восстановить факты.
Вторая задача – восстановить смысл явлений.
Третья задача – проанализировать, что в этих явлениях было неочевидного или зря отброшенного, что можно восстановить и вернуть в XXI век.
Четвертая задача – понять, чего там не хватало. Чего там не хватало?
Этот знаменитый атеизм... Но его же нет в теологии освобождения, которой занимается Фидель Кастро! А ведь есть же и более сложные формы исследования современных метафизических явлений. Ведь они могут не противоречить науке, а наоборот, развивать ее, превращать науку в новое качество. Наука ведь тоже явление неоднозначное. Мы сейчас очень много говорим о новой науке. Мы находимся на переломе, когда без новой науки, возможно, наука превратится в уничтожающую человечество – в силу цепного размножения дисциплин, в силу усложнения и отсутствия интегрирующих связей, в силу отсутствия какого-то ядра внутри этого познания, в силу, если уж говорить о сложных вещах, расщепления прекрасного (эстетики), справедливого (этики) и истинного (гносеологии). Это расщепление началось когда-то, но сейчас наступает эпоха, когда оно должно кончиться. И, возможно тоже, в отброшенном нами коммунизме это в каком-то скрытом виде существовало. Может быть, русские там что-то угадали, хотя при этом нагородили массу глупостей? Так почему вместе с водой нужно выплескивать ребенка и отказываться от всего ценного, что есть? "Потому что там были глупости". Откуда это огульное отрицание?
Значит, нужно восстановить смыслы, нужно все это достроить. Это работа с реальностью. Ведь ценно не то, что это какая-то утопия, а то, что это целый пласт реальности. Ну, создадим мы сейчас новую утопию, нарисуем ее по принципу: "что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить". На каждую утопию будет другая утопия. На одно "фэнтези" будет другое. А там целый пласт – советского кино, советского искусства, советской жизни, советской науки, советского производства.
Этот пласт является гипертекстом, который надо познавать заново. Не только дописывать, но и познавать, и защищать. Это огромный пласт деятельности, без которого первородство восстановлено не будет. Это наследство. Отказ от него, осквернение его надо преодолевать. И это будет гигантской работой. Пускай это будет называться "кружки любителей истории", пусть это будет называться "клубы". Главное, чтобы эта работа шла. Чтобы хватило мужества на нее. Если бы не возникли историки, которые заново начали переосмыслять один эпизод за другим советского прошлого, если бы не возникли люди, которые дали огромный фактологический материал и сами начали его переосмысливать – никакая победа над либералами [в "Суде времени"] была бы невозможна. Победа состоялась потому, что возник новый дискурс, новая совокупность рациональных знаний и пониманий.
Но этих знаний и пониманий мало. Нужно понять:
1) Чем было то, по отношению к чему нам дана фактологическая база? Чем были феномены, явления? И для этого нужно иметь аппарат.
2) Что было отброшено?
И, наконец, 3) Что было не найдено?
И тогда совокупность ненайденного, отброшенного, заново понятого и восстановленной фактологической базы, вместе с усилием людей, которые готовы подвижнически на это работать и которые объединяются вокруг этого, – может стать частью восстановления первородства. Но только частью! Потому что если внутри этого не будет живой человеческой страсти, если к этой догматике (если говорить на церковном языке) не будет литургии, то есть высшего эмоционального смысла, то это не сработает. И, наконец, человек должен иметь возможность взять это все внутрь себя и не взорваться от этого, а сработать этим как механизмом преобразования и себя, и других.
Тогда, может быть, произойдет то, что произошло с Одиссеем, и Одиссей вернется на Итаку.
Оттого, что люди заноют, что "так хочется в СССР"... Ну, вроде хорошо, что говорят: "Ах, как хочется!" Но вчера хотелось туда, сегодня сюда. "Чего-то очень хотелось: то ли конституции, то ли севрюжины с хреном". От такого хотения ничего не произойдет. Нужно другое эмоциональное качество и другое интеллектуальное качество, для того чтобы это произошло.
И здесь мы должны спросить себя о том, в чем ценность этого для будущего? Для этого надо твердо понять, что такое настоящее, в котором мы живем. Это есть еще один крайне сложный и важный предмет. К этому сейчас и надо перейти.
Люди, которые меня окружали, отнеслись к этому по-разному. Мать моей жены, когда про меня говорили что-нибудь плохое, просто говорила людям: "Вы мне больше не звоните. Все. Отношения порваны". А супруга моя какое-то время пыталась сохранить отношения с частью интеллигенции (теми людьми, которых она любила) и всё им хотела растолковать, что на самом деле ее муж ничего плохого не хочет и ничего не злоумышляет ни против нормальной демократии, ни против нормальной интеллигенции и всего прочего, он борется с чем-то другим.
По этому поводу шли страшные крики: "Нет! Это не так! Он спасает эту чудовищную совдеповскую систему! Он спасает эту номенклатуру!"
И тогда в отчаянии, желая что-то объяснить, она говорила: "Да он с мафией борется! С мафией!". Ей говорят: "Какая еще мафия? Какая еще мафия?" - "Ну, как же? (она хотела более ясно объяснить) Ну, вы же смотрите фильм "Спрут"?". Тогда фильм шел про мафию, там была показана итальянская мафия.
На что высокоинтеллигентный, рафинированный человек ей отвечал: "Да-да. Я смотрю этот фильм по телевидению. Мафия, не мафия, но я понимаю только одно – там на столе стоит очень красивая лампа, очень красивая лампа. И я понимаю, что я всю жизнь, всю жизнь хотела эту лампу!!!"
С этого момента моя супруга перестала пытаться налаживать отношения с этим высокоинтеллектуальным и духовным субстратом. Потому что стало ясно, что вдруг на поверку оказалось, что это всё хочет-то совсем другого.
Это мелкий, частный эпизод. А через много лет после этого я встретился с одним человеком из очень потаенных православных монастырей Южной Европы. И человек этот начал петь мне дифирамбы по поводу того, что я выстоял, а другие не выстояли. Я не очень падок на подобные вещи, и я сказал ему: "Да ладно Вам".
Он говорит: "Нет, не выстояли. Энергия от бога".
Я говорю: "А дьявол, дьявол? А черт-то, черт? Почему им черт энергию не дает? Все ходят такие вялые".
И он мне ответил, этот человек (а он относился к довольно высоким уровням православной духовной иерархии): "Эй, милай! Черт-то не дурак. Черт как вербует? Сначала на теле: костюмы, машины, то, сё, всякие радости жизни. Потом, [если] не получается, – на власти: мигалки, привилегии, возможность всем другим поучения всякие делать, и "пригибать", расправляться и так далее. А вот уже когда и на теле, и на власти не получается, тогда черт делится энергией. Да потому что он не Бог! Ему эта энергия очень дорого дается, он ее по крупицам собирает, милай. А у вас что произошло? У вас все пали на теле. Те немногие, которые не пали на теле, пали на власти. Ну и зачем же черту давать вам эту злую энергию? Ну, он же не дурак. Он же ее копит. Зачем ему на вас тратиться?"
В принципе, история-то про одно и то же. "А я всегда, всю жизнь, всю жизнь хотела эту лампу". Так что ты всю жизнь хотела? Свободу или лампу? Всё время наша интеллигенция показывала, что она такая вот бескорыстная, скромная – ковбоечки, очки на веревочке и все прочее. А потом вдруг оказалось, что ужасно хочется, ужасно хочется эту лампу! Я имею в виду, конечно, метафору.
Я ездил в Баден-Баден и там принимающая меня фирма, которая встречает русских, "новых русских", называя одного высокоинтеллигентного политика, говорит: "О! Это замечательный человек! Замечательный! Он только за два дня нам говорит, какого цвета "роллс-ройс" ему должны подать, чтобы он подошел в цвет его пиджака, и как именно мы должны его дальше принимать". Этот политик в эпоху Советского Союза все время твердил о том, как он интеллигентен, и уж "роллс-ройс" в цвет пиджака – это слишком много.
Я могу приводить бесконечное количество примеров потрясающего потребительского безумия, охватившего нашу элиту. Именно безумия. Не входящего ни в какие рамки. Когда вдруг оказалось, что ничего кроме материальности, кроме этой чечевичной похлебки нет. Что нет всех этих высоких идеальных ценностей. Пусть тех, что совпадают с нашими, или прямо противоположных, не важно. Их нет вообще! А что такое человек, отключенный от всего высокого? Если он подключен к очень злой энергии, энергии убийств, разрушений и прочего, то это просто машина зла. А если он ни к чему не подключен, то это такая амеба. Жадно пожирающая окружающую ее среду и не способная ни на что больше.
От того, что часть этих людей, которые отреклись от самих себя, теперь оказалась на голодном пайке, ничего не меняется. Я помню, что стоял на митинге в конце 80-х годов у гостиницы "Москва". С балкона гостиницы [ораторы] кричали что-то: "Господа! Господа!" Рядом стояла женщина в стоптанных туфлях и говорила: "Нас назвали "господа"!". Я говорю: "Милая, почему вы решили, что это вас назвали? Там, где есть господа, там есть и рабы". Она посмотрела на меня и зашипела: "Прислужник номенклатуры! В наших рядах прислужник номенклатуры!". Ей казалось, что "господа" – это она.
А в тот момент, когда оказывается сломлено чувство первородства, какое-то внутреннее ощущение верности своим идеалам, – человек превращается в раба, или в вещь, или в бесконечно манипулируемый предмет. И в этой ситуации, конечно, речь идет не о том, что он становится господином, он становится рабом. Причем именно все то, что за последние 70 лет уходило из мира: вот эта бесконечная иерархия, вот это ощущение, что господин – это господин до конца, а раб – это раб до предела – оно назад возвращается в мир. Мы читаем некие книги, в которых говорится о фактическом отказе от идеалов не только нашей революции 1917 года, но и Великой французской революции. Чего стоит такое название – "Свобода от равенства и братства"? Где-нибудь в мире это может быть сказано?
Или вот интервью с представителем довольно высоких фондов, занимающихся проблемами образования: "Ну, вы знаете, частное образование – это очень хорошая вещь, замечательная. У нас такие хорошие преподаватели, даже из Гарварда. В бизнес-школах они все учат очень правильно. Это очень высоколобые люди. Люди будут получать настоящее образование". Корреспондент говорит: "Простите, а если у него нет денег на платное образование? Что же он тогда должен делать?" Интервьюируемый смотрит на него и говорит: "Ну, это не так страшно! Потому что, знаете ли, ум и богатство находятся в положительной корреляции". То есть во взаимозависимости (поясняю тем, кто не знает этого математического понятия).
Где-нибудь в мире хоть одна сволочь может позволить себе сказать, что ум и богатство находятся в положительной корреляции? Где этот сумасшедший или хам, который [позволит себе] это говорить? Но это уже можно здесь! Потому что здесь поломанные вещи, отказавшиеся от первородства, рассматриваются, как слизь. Я знаю очень высоких либеральных политиков, которые давным-давно говорили, что "этот народ после того, как он отрекся от себя, – это воск, из которого мы будем мять все, что захотим".
Вот это ощущение вседозволенности, всевозможности ("пипл хавает") опирается на какие-то конкретные вещи, на какие-то черты действительности. Нужно было все отдать, чтобы потом можно было позволить другим думать о тебе, что ты воск в руках, что из тебя можно лепить все, что угодно! И этот другой имеет право так думать, потому что произошло это отречение, произошло это падение, произошел этот отказ от себя. Он произошел.
А дальше наступает ад. А ад на то и ад, чтобы установить в нем абсолютную иерархию господства. Не относительную, а абсолютную. Россия в этом смысле становится местом для очень скверного и очень опасного эксперимента. Слабым звеном в цепи гуманизма. В цепи понимания того, что сильный-то должен помогать слабому. В цепи сострадания. В цепи солидарности. В конечном итоге, в цепи великой христианской культуры. Великой культуры, в которой человек человеку – брат. Не волк.
Нет! "Это все ахинея!". Думали, что откажутся только от идеалов, которые прославлялись последние 70 лет. Так не бывает. Когда начинается такой отказ – то дальше, как говорили в армии: "Копать отсюда и до обеда". До беспредела. Следующий горизонт – христианство. В том понимании, в каком Христос пришел к бедным, пришел к обездоленным и сказал, что в каком-то смысле все равны. Или даже: "И последние станут первыми". Значит, какие-то бедные обладают некими прерогативами по отношению к богатым.
Теперь все, что говорилось в этом отношении и уравнивало людей, – отменяется, и отменяется именно здесь. Сначала слова о положительной корреляции между богатством и умом. А потом – новая система образования. И все кричат: "Боже мой! Что же это такое! Как же это, что так мало предметов бесплатных! Как же? К чему готовят наших детей?". Как к чему? К жизни рабов, в лучшем случае. Или ненужных людей. Потому что очень широко обсуждается и другое. Обсуждается фраза Тэтчер о том, что тут нужно, я уже не помню, 30 миллионов человек. "Нет, 40! Что Вы, 30 маловато. А может 50?" – "Нет, ну что вы, коллега! 50 – многовато".
Я долго обсуждал в одном высоколобом собрании, вполне привилегированном, вопросы модернизации. Говорю: "Где модернизация? Вы говорили, что все это делаете ради модернизации? Весь 91-й год, отказ от Советского Союза и от всего – ради модернизации, ради построения подлинного национального государства и ради того, чтобы оно начало развиваться? Где модернизация? Где?". У меня есть такая способность: говорить эмоционально и раздражать при этом собеседников. Особенно, если эти собеседники из элиты. Затем главный из них сказал: "Этот Кургинян нас совсем "достал"! Какая модернизация? Он ничего не понимает. Мы вам объясним, господин Кургинян. Речь шла не о модернизации нации или народа, а о модернизации элиты". Я спрашиваю: "За счет чего?" Он смотрит холодными глазами и говорит: "За счет всего". Тогда наблюдавший это другой участник беседы говорит: "Господа! Будучи настолько либералами, можно же быть хоть чуть-чуть гуманистами!"
Нельзя! Потому что именно гуманизм отменяется. И опять-таки отменяется на данной территории. Он отменяется с далеко идущими последствиями. Так как у нас, его отменить невозможно, если ты не работаешь со сломленным воском, с людьми, которые сначала отказались от первородства, а теперь будут хныкать по поводу того, почему мало чечевичной похлебки. Да потому, что отказавшийся от первородства есть раб. А с рабом можно делать все, что угодно. И совершенно не понятно, нужен ли он вообще. Кто сказал, что здесь нужно 140 миллионов? Определенного типа элите нужно гораздо меньше. И она говорит об этом достаточно прямо. Только ее до сих пор не умеют понимать.
Что такое, например, разговор о том, что весь этот "охлос" – это никому не нужная, вредная субстанция, это какие-то там "быдло", "совки", "идиоты" – и одновременно разговор о том, что у нас будет демократия? Это разговор о том, что большая часть населения – просто не нужна. Эта большая часть населения ходит и думает: "Что они с нами делают? Они хотят нас превратить в Латинскую Америку? Или во что-то другое?" Они еще не осознали до конца, что ни во что их не хотят превратить! Они просто абсолютно не нужны тем, кто так рассуждает. Меньшинству – это большинство не нужно.
Да, в стране есть, может быть, жесткие представители элиты, которые еще грезят о государстве. Какое государство? Какое государство в условиях, когда правящий класс пожирает все! Он на государство денег не оставляет. Он на государство не оставляет возможностей. И у него к этому душа не лежит. Это же очень важно. Тогда какое государство при 30-ти миллионах? Это будет государство? Это невозможно.
Значит – это будет зона. Зона бедствия, по которой будут проходить какие-то охраняемые трубопроводы, что-то еще, и вокруг которой будет клубиться все остальное. Какая модернизация? Кому нужна здесь модернизация? Модернизация – это, на сегодняшний день, благие пожелания. Суть-то в другом. Идет деиндустриализация, демодернизация. Идет архаизация. Регресс запускает очень много процессов. Часть населения дичает, звереет. Другая часть аплодирует этому. Ей это нравится, потому что ей кажется, что этим "пиплом" будет легче управлять. Что архаизируемым, дичающим, упрощающимся человеком очень легко управлять.
Что такое регресс? Это вторичное упрощение. Это когда сложное превращается в более простое. В более примитивное. И тогда надо понять, в чем общемировой смысл запущенного процесса, который, в противоположность революции, легче всего назвать инволюцией. То есть, опусканием, скольжением, сдвигом вниз. Все больше, больше, больше вниз. Что же происходит? Откуда берется этот новый процесс? Каким мировым реалиям отвечает? Почему на России проходит такой, между прочим, очень серьезный и очень глубокий эксперимент?
Для того чтобы это обсуждать, нужно затрагивать вещи достаточно сложные. Тут надо поговорить о сложности вообще. Это разговор для меня был всегда актуален и особенно стал актуален в последнее время, когда на мои спектакли стали приходить православные неофиты. Не люди, которые глубоко интегрированы в православную культуру, а люди, которым вдруг показалась, что они сейчас новый свет узрели в виде вот этого. Они начинают кричать, топать ногами. Их раздражает эта сложность. И я на них не только не злюсь, я их глубоко понимаю. Потому что в нормальной стране, в нормальных условиях все бы было правильно – эти люди ходили бы в театры, где излагается все на более простом языке, они бы смотрели не мистерии Кургиняна, а какие-нибудь спектакли в театре "Современник", а еще лучше в театре Маяковского. Они бы читали Пикуля, а не Гессе и Борхеса. А мой театр ездил бы по академцентрам и разговаривал бы с другой частью населения, которая алчет чего-то более сложного, более глубокого и многомерного. И это – никого бы не обижало. Не обижало бы меня то, что я нахожусь вне населения, которое смотрит театр Маяковского и [читает] Пикуля. Это нормально. Так происходит в любой стране мира.
Но после того, что произошло, перед населением стоит гигантский вызов. Вызов этот состоит в том, что если население хочет защитить себя, превратиться из населения снова в народ, в нацию, во что-то восходящее, в какую-то другую форму макросоциальной общности, то оно сейчас должно понять, что большая часть того, что в нашей стране отвечало за сложность и действительно было достаточно сложным (а это всегда меньшинство), оно это население предало. Оно к нему безразлично. Оно его послало на три буквы. И оно не хочет им заниматься. А те немногие, кто протягивают населению руку и говорят: "Да, вы нам нужны. Да, мы понимаем, что то, что происходит здесь, судьбоносно. Да, без вас не будет мира. Мир погибнет, вы погибнете", – эти люди оказываются в состоянии обладателей сложностей, которые идут в мир, который к этой сложности не готов. Он бы и не должен был быть к ней готов. Но в этой трагедии, в этой катастрофе, если есть еще какие-то, хоть малые, шансы избежать катастрофы, возникает совершенно другой тест. И вы хотите этого избежать? Вы понимаете, что вы когда-то отказались от первородства. Тогда, даже если к этой сложности не готовы, вам придется взять ее барьер. Придется взять!
Как вообще выглядит проблема людей, отказавшихся от чего-то, которые снова должны восстанавливать себя после этого отказа? Если чашку уронили, и она разбилась, то после этого, вы, конечно, можете ее склеить, но ведь это же поломанная чашка! Она не выдержит тех нагрузок. Неизвестно еще даже, можно ли воду в нее налить. А уж, тем более, нельзя никого стукнуть по голове этой чашкой (прошу прощения за эти произвольные образы).
Тем более, если это металлический предмет, – вот вы его поломали на части, и что теперь? Вы его будете сваркой соединять воедино? Но ведь эта шпага, которая состоит из поломанных кусков, которую сварили из этих частей, это же ведь уже не шпага! Так, произвольный предмет, можно ковыряться чуть-чуть где-нибудь в песке, но сражаться невозможно.
В чем тогда задача? Что тогда можно сделать, и можно ли что-то сделать вообще? Можно сделать только одно. Можно развести огонь, взять металл от этой шпаги, расплавить его и заново из этого металла выковать новую шпагу.
Но ведь что такое огонь в этом смысле? Это великая любовь. Это великое страдание. Это способность человека к очень сильным, очень глубоким переживаниям случившегося. Если человек к этим переживаниям способен, и способен соединить эти переживания с умом, тогда шанс есть. Если он только переживает, то он сгорит в этих переживаниях, сломается, сойдет с ума. Многие уже выгорели.
Если ум будет отдельно, а эти переживания отдельно – тоже ничего не произойдет. Ночью он будет переживать, а днем зарабатывать деньги.
Но если соединится одно с другим – вот тогда есть шанс.
Кто-то из людей, писавших мне о том, что нужно срочно, срочно великую идею какую-нибудь разрабатывать, дать новые великие проекты, говорил: "Вот когда мы это все поймем..." Он случайно назвал правильное слово. Потому что он-то считал, что он просто поймет, разберется, увидит правильный путь – и пойдет по нему. Так не бывает. Но он назвал слово "понимание". А в высокой философской культуре, к которой принадлежит, предположим, Дильтей ("философия жизни"), сразу было противопоставлено объяснение и понимание. Объяснение – сфера естественных наук. Ты там умом понимаешь, у тебя твой эмоциональный аппарат не работает, работает параллельно или работает мало. А понимание – это та сфера, где ты без любви, без глубины чувства не проникнешь в суть. Эта сфера, где кончается противопоставление субъекта и объекта, начинаются другие способы постижения наличествующего.
Некрасов писал про свою поэзию:
Не русский – взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу.
Вот этот взгляд без любви не проникает в суть предмета, не достигает его подлинных центров, его подлинной сущности. И этот взгляд вдруг оказывается взглядом слепца.
Значит, нам нужно двигаться в сторону других форм – работы с умом и чувствами.
А если все работает на то, чтобы чувства были подавлены, если в пределах этой поломанности происходит сенсорная депривация, если люди начинают говорить "модно" (стараются говорить так, как будто человек находится в состоянии глубокой депрессии: "ба-ба-ба-ба"). Если любой эмоциональной вещи, любой небезразличности [он] говорит: "А что тебе надо?". Ведь тогда путь к глубине и страстности – закрыт. Дальше закрывается путь к глубине понимания и к возможности соединить ум и чувства. И тогда человек лишен возможности на катарсис, то есть на такую переплавку самого себя, в которой все эти поломки исчезают, и возникает что-то новое.
Предположим, что эта глубина понимания (причем понимания подлинного, не разменянного на конспирологию, на разного рода глупости, на какие-то выдумки, которые только уводят человека в сторону от подлинного понимания случившегося) достигнута. Ум работает. И предположим, что глубина чувств есть. Что тогда происходит с человеком? Происходит то, что мы называем самотрансцендентацией – выводом самого себя на другие уровни.
Как это происходит? Человек говорит: "Вот есть я. Я нахожусь где-то здесь внизу. Я понимаю, что я должен изменить реальность. Но я также трагически понимаю, что не могу этого сделать. Не могу. Между этим "должен" и "не могу" возникает трагический горизонтальный конфликт. Он может меня истребить. Он может бросить меня в бездну. Он может меня спалить почти полностью. Но рано или поздно, когда я переживу это до конца, во мне возникнет не умственное, а подлинное, тотальное чувство – чего? Что тот, кто это сделает, будет уже "я – другой". (Мы говорим в таких случаях: "я" со звездочкой ("я*"), "я – другой").
И вот это вертикальное преобразование от "я", который не может, к "я – другому", который может, [преобразование] из Савла в Павла, вот эта трансцендентация, осуществленная как на личном, так и на коллективном уровне, – может вернуть людям первородство.
Человек еще более сложная система, чем поломанная шпага. Он на порядки сложнее. Он всегда может. Вопрос заключается в том, в какой степени воля и ум работают на это, какова глубина хотения. Потому что преобразует только страсть. Научить человека идти определенным путем можно, но научить его хотеть – на три порядка труднее. Поломанное существо очень часто теряет способность хотеть. И это следующая стадия падения. Потом оно начинает хотеть только низкого, а потом просто сворачивается в позу зародыша. Почитайте про регресс. Ведь вы все, кто слушает это, образованные люди. Посмотрите, что происходит реально в процессе регресса – как культурного, так и индивидуально-личностного. Какие именно фазы проходит деградация личности. Свяжите это с отказом от смысла. От самого себя.
Очень часто говорят, что жертва, рано или поздно, начинает любить палача, и что это так называемый "стокгольмский синдром". Вас очень сильно обманывают! Стокгольмский синдром не действует на каждого человека. Не каждая жертва, оказавшаяся рядом с палачом, начинает его любить и лизать ему ноги. Это происходит, если хотите знать, с меньшинством людей. Другие люди ведут себя совсем по-другому. Во многих американских фильмах все время, когда террористы захватывают самолет, начинается: "Ах, я тебя люблю!", или "Ой-ё-ёй! А-ааа!", крики "Боже мой!" и так далее. Мне рассказывают мои друзья, которые овершенно не склонны кубинцев прославлять, что было несколько попыток захватить кубинские самолеты. И что они даже потом отказались от службы безопасности, потому что кубинские мужики просто скручивали тех, кто пытался захватить самолет. Шли на этот нож, и всё. Поэтому совсем не все поддаются стокгольмскому синдрому.
Но был и опыт концлагерей, гигантская библиотека знаний и психологических экспериментов, которые вели фашисты. Там не только доктор Менгеле работал, там работали блестящие психологи, которые занимались сломом человека. И вывезли все данные по этому поводу в Соединенные Штаты, в западный мир. Не только данные по ракетам или атомным реакторам, не только данные по биологии, всякого рода запрещенным экспериментам над людьми, но и данные по психологии. Если уж говорить, кто начинал [психологические] эксперименты, то начинал их Курт Левин – один из величайших психологов ХХ века, создатель топологической теории личности.
Так вот, было ясно, что человек, отказавшийся от смысла (от первородства), от своей идеальной способности, – ломается тут же. И любой это знает. Уголовники это знают: "У, у этого дух есть! А этот просто сильный. Он сломается". Сила духа определяет всё. А сила духа определяется смыслами. Логосом. Нет его – нет ничего. Курт Левин создавал психологическую топологическую теорию (там работали, между прочим, и психологи Советского Союза, приезжавшие учиться у него в 20-е годы, перед нацизмом), а [Виктор] Франкл, побывавший в фашистских лагерях, написал книгу "Человек в поисках смысла" и занимался логопсихологией. Психологией логоса. И он очень точно понял, что только если держаться за смысл, держаться до конца, не потерять Идеальное, даже в самых страшных условиях, тогда можно выжить. Тогда можно выдержать. Тогда можно преобразовать себя и выйти из самых тяжелых положений.
Сейчас просчитано все. Начнете истерически дергаться – про вас скажут: "Зверь из бездны вылез". Будете сидеть пассивно – скажут: "Можно дальше и дальше давить". И будут давить. То, что произошло с образованием, – это часть оказываемого давления на человека. И это давление будет нарастать. Больше и больше нарастать. Единственное, что здесь не просчитано, – это то, что у человека хватит ума и любви для того, чтобы самого себя преобразовать и рядом с собой преобразовать сначала микросоциальную сферу, потом макросоциальную. Вот это не просчитано. Потому что это – подвиг. Это почти чудо. Это невозможно. Это то, что требует гигантской работы над собой. Но без этой работы состоявшееся падение, состоявшаяся инволюция, состоявшийся регресс – это необратимая смерть страны. Невозможно без этого ничего сделать.
Никакая новая ностальгия: "ах, ах, ах, как у нас много отняли социальных возможностей!", – сама по себе ничего не сделает. Сделать это можно только в том случае, если загорится огонь. Огонь страстного переживания, огонь страстной любви. Одиссей хотел вернуться на Итаку. Будем считать, что Советский Союз – это Итака. Но посмотрите, что прошел Одиссей на своем пути. Почитайте внимательнее "Одиссею". И вы поймете, что это мистерия возвращения. Что все ее образы – не случайны.
Я говорил уже и повторяю снова (говорил в передачах "Суда времени"), что еврейский народ тысячи лет говорил: "До встречи в Иерусалиме!" – и он [сегодня] находится в нем. Он не позволил себя сломать, он не отдал веру.
Мне много раз говорили по этому поводу: "Плевать на эту веру, на все остальное. Главное – сохранить материальные возможности". Материальные возможности надо сохранить, но когда армянский народ боролся за свою религию, он понимал, что рядом с ним находятся народы, которые могут его уничтожить просто "на раз". Ну, был бы он народом, если бы он отдал свою веру?
Здесь же отдали ценности семидесяти лет. Отдали их просто так, за материальные приобретения. Это стало ясно. Значит, это необратимо, если люди не вернут себе те ценности. А это же не просто так: "Мы их отдали, а теперь вернем". Повторяю снова: поломанную чашку можно склеить, поломанную шпагу можно сварить, но это не полноценные предметы. Если люди поняли, что они должны вернуться, они, как говорится в фольклоре, стопчут сто пар железных сапог. Они вернутся так, как возвращался Одиссей, который хотел, хотел назад.
Когда-то я вернулся в очень усталом состоянии, просто включил телевизор, чтобы как-то успокоить нервную систему перед тем, как лечь спать. Идет какой-то полудетский фильм. Какие-то драконы хватают людей и все прочее. Все это называется "Одиссей". И вдруг меня привлекает то, что вроде как сказка все снято, и вроде это все не слишком серьезно и частично гламурно, но какой-то художественный нерв внутри есть. Какой-то художественный нерв. "Нет, - говорю, - я досмотрю". Еще не понимаю, что это. И вдруг Одиссей приезжает на Итаку. Он берет хлеб и говорит: "Это МОЙ хлеб. Запах МОЕГО хлеба". Берет вино и говорит: "Это МОЁ вино. Это МОЁ масло". Трогает землю, говорит: "Это МОЯ земля".
Дальше он встречается с женихами, и женихи говорят ему: "Ну, что здесь такого особенного? Ну да, мы чуть-чуть подворовали, сожрали быков твоих или что-то еще. Ну, мы же по праву претендовали! Если ты умер, то царица должна получить нового мужа. Что мы такое особенное нарушили?" Он говорит: "Ты посягнул на МОЙ хлеб, на МОЁ вино, на МОЮ землю". После чего он натягивает лук, и начинается страшная бойня.
Я говорю: "Я до титров хочу досмотреть". Дальше написано: "Френсис Коппола". И я понимаю, о чем идет речь. Что все это – пристальное внимание Копполы к Сицилии, вообще к людям, которые понимают, что такое "МОЙ хлеб".
Есенин писал:
Если кликнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Между прочим, для православного человека сказать: "не надо рая" – это очень серьезная фраза. Еще надо объяснить, что такое тогда "Родина моя". Маяковский называл ее "Весной человечества". Священный, высший смысл собственной Родины, любовь к ней и понимание, что произошло что-то катастрофическое, – вот что способно преобразовать человека. Но легкой ценой это не получается. Халявы не получается.
Во-первых, глубина чувства и страсти.
Во-вторых, глубина ума.
И, в-третьих, соединение того и другого в процессе сложности. И если раньше эта сложность могла быть уделом пяти процентов людей, и это было нормально, то теперь "так не будет, дорогой". Тот человек, который раньше в спокойной, стационарной, не катастрофической ситуации мог, сколько хотел, читать Пикуля (или, я не знаю, "Золотого теленка"), работать у станка и быть нормальным, хорошим гражданином своей Родины, и мы бы встретились с ним на полях сражений и еще неизвестно, кто бы лучше воевал, то сейчас этот человек, отдавший первородство, оказавшийся в зоне катастрофы, не может "на халяву" снова вернуть себе Родину. Ему придется идти в ту сложность, которая была уделом людей, ради которых он пек хлеб, выплавлял металл и все прочее. И которые его предали. Ему придется сейчас этот новый субъект из себя создавать. Из субстанции. Он из нее должен вынуть эти возможности. Если он их не вынет, тогда конец. Тогда конец. Тогда страны не будет.
Итак, речь идет о достаточно сложных вещах, с которыми действительно надо работать, разбираться. И здесь возникает вопрос о революции. Революция – это борьба классов и других крупнейших социальных полноценных субъектов в условиях восходящего исторического процесса. Эталон революции – это Великая французская революция. Это полноценная революция почему? Потому что в недрах предыдущего уклада, в условиях прогрессивного движения (вызываемого, в том числе, и тем, что французское национальное государство хотело бороться с другими государствами), в условиях этого восходящего процесса, буржуазия уже сформировала полноценный уклад. И когда предыдущий феодальный уклад стал отмирать, буржуазия вышла, и небольшим, хотя и страшным, усилием – кровавым и безумным, но все-таки относительно небольшим, – сместила феодальный класс, завоевала новые позиции, дала народу новые идеалы (как и полагается делать "классу для других", а не "классу для себя"). Оформила новый порядок вещей. Дала некоторые вещи – такие как земля, наполеоновский кодекс, – от которых отказаться народ уже не хотел, поэтому любая дверь к реставрации была закрыта. И началась новая фаза исторического процесса.
В России так не происходило. Великая Октябрьская социалистическая революция в этом смысле не есть революция. Она есть катастрофа. Когда все политические силы, которые были более или менее оформлены (та же буржуазия), попробовали удержать власть после падения, вызванного отречением от царизма, то стало понятно, что удержать ее нельзя. Осталась последняя сила, которая и партией-то не была, а была именно катакомбной сектой, очень плотной, консолидированной, и которая приняла на себя весь удар падающего тела страны. В теории систем это называется "аттрактор". Такая пружина, пружинная сетка, на которую падает живой предмет. Она приняла его – и выдержала это напряжение. Тогда и началось это восходящее движение. Она, эта большевистская секта, и была катакомбой. Это были люди, отстраненные, как от скверны, от определенного порядка вещей. И когда этот порядок вещей исчерпал себя – только тогда, когда он исчерпал себя до конца, и всё стало падать, – она просто приняла этот удар. И выдержала. А могла и не выдержать. И тогда не было бы ни России, ни русского народа, ни русского государства, ничего.
Итак, это вариант советских катакомб, когда большевистский субъект принял на себя весь удар. И не был бы он целостным, отстранившимся от скверны падения, сформировавшим внутри себя другой уклад жизни, братства, деятельности, другие символы, другое понимание целостности, которые он потом смог передать народу, – не было бы страны. Не было бы катакомб, никакая политическая партия уже не могла бы ничего сделать. И когда Ленин говорил: "Есть такая партия", он [говорил] и правду, и неправду, потому что это была не партия. Был ли это "орден меченосцев", как потом якобы сказал Сталин, или нет, но это не была партия. Это было гиперплотное сообщество. И они сами себя называли – как? "Партией нового типа". Что они говорили про себя? "Да, пролетариата, развитого класса как на Западе, нет. Но мы сначала построим партию пролетариата, а потом пролетариат". Маркс трижды в гробу бы перевернулся от такой формулы! Но она же только и оказалась эффективной.
Итак, это была такая замкнутая, плотная общность, содержащая в себе геном будущего развертывания системы. И оказавшаяся в нужном месте только тогда, когда все упало. Это случай падения, случай катастрофы, которая была преодолена плотным сообществом, в этом смысле, сектой. Светской сектой, красной сектой, назовите это как угодно. Я, как понимаете, говорю об этом со знаком "плюс", ибо именно она и спасла все. Содержа в себе и новый великий идеал, и новые возможности, и новую правду. Какую-то правду, которую еще надо понимать, которая была безумно созвучна России, русскому народу, глубоким, потаенным мечтам крестьянства. В первом приближении это называется хилиазмом, мечтой о тысячелетнем царстве, о Царстве Божьем на земле, но это только в первом приближении. Возможно, это было и глубже. Нам еще придется с этим разбираться. Итак, произошло это.
Теперь, есть другой случай – "Римская империя времени упадка". По памяти (прошу прощения, если я ошибаюсь) читаю Верлена:
Я – римский мир периода упадка,
Когда, встречая варваров рои,
Акростихи слагают в забытьи
Уже, как вечер, сдавшего порядка.
Душе со скуки нестерпимо гадко.
А говорят, на рубежах бои...
Вот это состояние Рима, состояние полного падения, "Рима периода упадка" – было инволюционным. Римляне отказались от свободы и многого другого и закричали: "Хлеба и зрелищ!", то есть чечевичной похлебки. Кто тогда спас Рим? И историю западного человечества, а в этом смысле во многом и историю вообще? Кто спас? Христианские катакомбы. Потому что там люди сказали: "Мы в этой скверне не участвуем. Мы от нее отстраняемся. Мы не создаем какую-то партию. Мы не боремся за власть в этом Риме. Мы просто отстраняемся от скверны и защищаем новое качество своей человечности".
Там внутри созрел новый геном для человечества. Новый социокультурный геном. И эта секта сумела забить его настолько мощно и плотно, чтобы внутри себя сберечь этот зародыш и начать его разворачивать.
Что произошло потом, все знают. [Император] Константин, вглядываясь вокруг и поняв, что никакая другая социальная сила вообще не может быть опорой, потому что все рыхлое, все падшее, все труха, обратился к этой катакомбе. Что произошло после этого? Во-первых, Рим продлил свою историю еще надолго. Это была отнюдь не безупречная история. Я сейчас объясню, почему она была безумно важна для человечества. Став христианским Римом, он потом передал институт папства всем, включая влюбленным в Рим готам. Особенно вестготам, если мне не изменяет память. Передал институт папства и вывел Европу средних веков из состояния враждующих дикарей, враждующих обезумевших баронов, называющих себя королями. Не было бы [христианского] Рима, не было бы Европы.
Очень скоро возникла новая мечта о Риме. Священная Римская империя в разных ее вариантах – империя Карла Великого, потом империя Габсбургов и так далее – это постоянная мечта о Риме. Она, в сочетании с христианством и институтом папства, вывела Европу из состояния абсолютного ничтожества. И этим спасла часть Западной цивилизации.
Другая же часть – это Восточный Рим. Говорят, что Византия – это совсем другое. Они называли себя "ромеи" – римляне. Это Восточный Рим. Что Константин делал, когда переносил на Восток столицу? Он искал место для начального Рима. А поскольку вся римская история проникнута "Энеидой" Вергилия и образами Энея, его отца Анхиса, которые бегут из Трои, и поскольку римские воины, стирая [с лица земли] греческие города, писали на них "Месть за Трою!", то Константин вначале хотел переместить столицу в Трою. Потом возник Константинополь и возник Восточный, новый, другой Рим – Византия, который перешел в Россию, и создалась другая часть Западной цивилизации. Альтернативная этой. Конфликт и диалог между этими двумя частями и создали историческую динамику в пределах западной, христианской культуры. Вот что сделал один жест Константина.
Итак, либо "катакомбы плюс Константин", то есть протянутая туда рука и новый альянс от безысходности и понимания, что опереться не на что. Либо просто катакомбы, "катакомбы минус Константин" – это большевики.
Но, в любом случае, судьбу России, возможность ее спасти от катастрофы определяют эти катакомбы. Которые к падению, к инволюции не присоединяются. Которые найдут в себе силы не просто для того, чтобы как-то оказаться в стороне, а для того, чтобы запустить – хотя бы сначала внутри себя – контррегрессивный процесс, что нельзя сделать, не уйдя из этого падения, не трансцендентируясь, не меняя состояния. Вот о чем идет разговор. Вот в чем цена вопроса.
Попытка в этой ситуации изобразить схему Великой французской революции отрицает факт случившегося – факт инволюции, регресса. Где вы видите классы для классовой борьбы, истории? Пространство выпало из исторического процесса. Оно превратилось в царство, с одной стороны, полузвериных джунглей, какого-то "зооциума", который не имеет отношения к социуму вообще и изображает из себя элиту. А, с другой стороны, в пространство катастрофы, деградации, когда не нужны восходящие производительные силы. А раз они не нужны, то на них и не тратятся. А раз на них не тратятся, то это ненужные доходяги. И они не могут [взять] на себя историческую задачу, потому что это все сломано. Нет крупных классов, готовых к исторической роли. Нет "классов для других", классов для народа. Нет исторической миссии. Нет классов вообще.
Есть нисходящее сообщество. Социальный регресс – это переход от несостоявшегося капитализма к феодализму, от феодализма к рабовладению. Что мы уже и видим – есть зоны, где к этому уже идет. Кто сказал, что все ограничится только падением на капиталистический уклад? Где капиталистический уклад? Я много раз спрашивал: "Что, воровская фомка – это орудие, средство производства? Инструменты воровства – это орудия, средства производства?" Что, мы не видим, что все это падает и дальше? Что никакого настоящего капитализма нет. Что есть паразитарное существование в щелях советского уклада. Рухнул Советский Союз, рухнул советский уклад. Что-то держат советские скрепы. Те, остальные, пожирают это рухнувшее. Это паразитариум. Это субуклады, субкультуры. Трагедия гораздо глубже, и в пределах этого и этой степени пластичности социального вещества можно очень многое.
Для того чтобы вещество обрело упругость, оно должно создать альтернативные уклады и – пусть в их пределах – контррегрессивные тенденции. Вы хотите учить детей иначе? Учите. Для этого нужна воля? Да. Вы хотите создавать другое телевидение? Создавайте. Вы хотите создавать другую культуру? Создавайте. И тогда, может быть, станете катакомбами и аттрактором, на который сможет упасть и спастись ваше многострадальное отечество. Наше многострадальное отечество. Между прочим, та часть планеты, без которой вся остальная планета обречена на гибель. Без России.
Чем именно является советское наследство? Ведь при работе с советским наследством и понимании его, в понимании собственного первородства, есть несколько уровней.
Первый уровень – это уровень фактов. Вы должны, в конце концов, восстановить фактическую реальность. Вы можете быть либералами, националистами, коммунистами, кем угодно. Но вам нужны факты, правда о реальности. Почти все просвещенное сообщество страны, использующее все время слова "как известно", говорит о том, что, "как известно", Сталин назвал кибернетику "продажной девкой империализма", после чего кибернетика погибла, с ней погибла вся вычислительная техника. А после того, как погибла вычислительная техника, рухнул весь советский уклад, потому что он был неконкурентоспособен. Я спрашиваю: "Где и когда Сталин (или Жданов, или Маленков, Микоян или, не знаю, Суслов) назвал кибернетику "продажной девкой империализма"? [Назовите] номер страницы, источник. Где и когда это было? Назовите. Вы либералы, вы ненавидите Советский Союз как тоталитаризм, или вы монархисты и ненавидите Советский Союз как-то иначе. Но вы же должны знать, на какой странице и кто произнес эту фразу?"
Так вот, ее никто не произнес, никогда! Ни Сталин, ни Маленков, ни Жданов, никто. Нет следов этого. А вам говорят в глаза, как идиотам, как примитивным существам, "как известно": "Как известно, это было произнесено. Это все погубило". У меня есть скромные математические заслуги в теории распознавания образов, в теории информации. И a propo, справки ради, могу вам сказать, что между кибернетикой Норберта Винера и вычислительным программированием такой прямой связи, как это кажется, нет. Да, действительно, без кибернетики нет полноценной сферы вычислительных машин. Но гораздо большее значение имеют Джон фон Нейман или машины Тьюринга и т.д. Они имеют прямое отношение к вычислительной технике. Винер, между прочим, занимался зенитками, обратной связью при их наведении и сбивании самолетов. Да, он очень важен, но не он является решающим авторитетом. Но главное не в этом. Поскольку никто и никогда не называл кибернетику "продажной девкой империализма", поскольку мне не могут назвать ни одного пострадавшего кибернетика, и поскольку Сталин, наоборот, по записке Лебедева и создал институт кибернетики, который очень успешно конкурировал с институтами Соединенных Штатов, то все, что вам говорят, является банальной ложью. Банальной! И если вы уважаете себя (являетесь ли вы либералами, монархистами или кем угодно), вы от банальной-то лжи, вешаемой на уши, должны уйти! Это просто чувство исторического достоинства.
Во-вторых, мы не проиграли гонку софтвера, то есть гонку программных продуктов. БЭСМ-6 и IBM/360 были примерно равные машины. И если БЭСМ-6 выигрывала у IBM/360, то она выигрывала как раз за счет лучшего софтвера. Мы не проиграли гонку и сейчас, потому что к каждой сложной программе приходится применять русских, а не индийских программистов. Для задач средней сложности – индийцы. Для задач высокой сложности – наши соотечественники, уехавшие туда или оставшиеся здесь.
Мы проиграли совсем другую гонку. Мы катастрофически проиграли гонку за размеры элементной базы. Мы проиграли гонку микронизации этой базы. И сейчас продолжаем ее проигрывать. Мы не создали достаточно чистых материалов, мы не создали элементной базы для ЭВМ. Ну, при чем здесь кибернетика?! Она к этому вообще не имеет никакого отношения. Так давайте разбираться: за счет чего мы проиграли гонку элементной базы? За счет того, что у нас рынка не было? Что за ерунда! Силиконовая долина? Силиконовая долина делалась на основе Пентагона. А вам все время рассказывают, что там ребята взялись и что-то в сарае сооружали. Что за ерунда!
Итак, первая наша задача – избавиться от первичного уровня ерунды. Восстановить просто факты. Реальную, гигантскую фактологию.
Вторая задача – понять природу наших явлений. Уже говорил и повторяю: советское предприятие не было предприятием классического типа. Это был мир, замкнутый мир, в котором существовали поликлиники, санатории, колхозы, спортивные лагеря, мало ли еще что. Директора советские, уже после краха Советского Союза и начала капиталистических ельцинских реформ, еще дрожали все 90-е годы и говорили: "Социалка, социалка, что нам с ней делать?". Это был другой, иначе устроенный мир.
Кто вам сказал, что этот мир был устроен плохо? Что этот принцип устройства не адресует к современным явлениям – типа суперкорпораций. Кто сказал, что это плохо? Давайте разбираться. Кто сказал, что планирование, даже директивное, а не то что индикативное, обречено? Кто это сказал? А если завтра весь Запад к нему перейдет?
Сейчас у немцев объединились две партии – классическая социал-демократическая и ряд региональных движений, и создали левое движение. Оно получило чуть ли не 10 процентов в бундестаге. Вы знаете, что оно говорит? О чем оно теперь говорит? Не только о том, что его задача – построение социализма в Германии, а о том, что они не отменяют, а восстанавливают задачу построения коммунизма. Немцы, заседающие в парламенте, об этом говорят!
Мы отбрасывали свое прошлое. Неуважительно, не рассматривая, не разбирая его элементы.
Первая задача – восстановить факты.
Вторая задача – восстановить смысл явлений.
Третья задача – проанализировать, что в этих явлениях было неочевидного или зря отброшенного, что можно восстановить и вернуть в XXI век.
Четвертая задача – понять, чего там не хватало. Чего там не хватало?
Этот знаменитый атеизм... Но его же нет в теологии освобождения, которой занимается Фидель Кастро! А ведь есть же и более сложные формы исследования современных метафизических явлений. Ведь они могут не противоречить науке, а наоборот, развивать ее, превращать науку в новое качество. Наука ведь тоже явление неоднозначное. Мы сейчас очень много говорим о новой науке. Мы находимся на переломе, когда без новой науки, возможно, наука превратится в уничтожающую человечество – в силу цепного размножения дисциплин, в силу усложнения и отсутствия интегрирующих связей, в силу отсутствия какого-то ядра внутри этого познания, в силу, если уж говорить о сложных вещах, расщепления прекрасного (эстетики), справедливого (этики) и истинного (гносеологии). Это расщепление началось когда-то, но сейчас наступает эпоха, когда оно должно кончиться. И, возможно тоже, в отброшенном нами коммунизме это в каком-то скрытом виде существовало. Может быть, русские там что-то угадали, хотя при этом нагородили массу глупостей? Так почему вместе с водой нужно выплескивать ребенка и отказываться от всего ценного, что есть? "Потому что там были глупости". Откуда это огульное отрицание?
Значит, нужно восстановить смыслы, нужно все это достроить. Это работа с реальностью. Ведь ценно не то, что это какая-то утопия, а то, что это целый пласт реальности. Ну, создадим мы сейчас новую утопию, нарисуем ее по принципу: "что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить". На каждую утопию будет другая утопия. На одно "фэнтези" будет другое. А там целый пласт – советского кино, советского искусства, советской жизни, советской науки, советского производства.
Этот пласт является гипертекстом, который надо познавать заново. Не только дописывать, но и познавать, и защищать. Это огромный пласт деятельности, без которого первородство восстановлено не будет. Это наследство. Отказ от него, осквернение его надо преодолевать. И это будет гигантской работой. Пускай это будет называться "кружки любителей истории", пусть это будет называться "клубы". Главное, чтобы эта работа шла. Чтобы хватило мужества на нее. Если бы не возникли историки, которые заново начали переосмыслять один эпизод за другим советского прошлого, если бы не возникли люди, которые дали огромный фактологический материал и сами начали его переосмысливать – никакая победа над либералами [в "Суде времени"] была бы невозможна. Победа состоялась потому, что возник новый дискурс, новая совокупность рациональных знаний и пониманий.
Но этих знаний и пониманий мало. Нужно понять:
1) Чем было то, по отношению к чему нам дана фактологическая база? Чем были феномены, явления? И для этого нужно иметь аппарат.
2) Что было отброшено?
И, наконец, 3) Что было не найдено?
И тогда совокупность ненайденного, отброшенного, заново понятого и восстановленной фактологической базы, вместе с усилием людей, которые готовы подвижнически на это работать и которые объединяются вокруг этого, – может стать частью восстановления первородства. Но только частью! Потому что если внутри этого не будет живой человеческой страсти, если к этой догматике (если говорить на церковном языке) не будет литургии, то есть высшего эмоционального смысла, то это не сработает. И, наконец, человек должен иметь возможность взять это все внутрь себя и не взорваться от этого, а сработать этим как механизмом преобразования и себя, и других.
Тогда, может быть, произойдет то, что произошло с Одиссеем, и Одиссей вернется на Итаку.
Оттого, что люди заноют, что "так хочется в СССР"... Ну, вроде хорошо, что говорят: "Ах, как хочется!" Но вчера хотелось туда, сегодня сюда. "Чего-то очень хотелось: то ли конституции, то ли севрюжины с хреном". От такого хотения ничего не произойдет. Нужно другое эмоциональное качество и другое интеллектуальное качество, для того чтобы это произошло.
И здесь мы должны спросить себя о том, в чем ценность этого для будущего? Для этого надо твердо понять, что такое настоящее, в котором мы живем. Это есть еще один крайне сложный и важный предмет. К этому сейчас и надо перейти.
x
Дмитрий_Шторм
17 July 2011
СУТЬ ВРЕМЕНИ 1
Для многих это может показаться занудным, сложным и сильно неинтересным.
Однако масштабы вызовов, которые стоят перед нашей страной, вынуждают всех нас, либо вникнуть, либо прекратить своё историческое существование.
К 19-20 передаче, всё будет понятнее и ощутимо бодрее, будет больше конкретики и практических действий, но для понимания многих моментов, надо смотреть с начала.
Кому покажется занудным и не интересным, может дождаться пока я выложу 19-22 передачу, там уже всё прямым текстом в лоб.
И так стенограмма первой передачи, повествование от первого лица, автор и ведущий Сергей Кургинян:
Для многих это может показаться занудным, сложным и сильно неинтересным.
Однако масштабы вызовов, которые стоят перед нашей страной, вынуждают всех нас, либо вникнуть, либо прекратить своё историческое существование.
К 19-20 передаче, всё будет понятнее и ощутимо бодрее, будет больше конкретики и практических действий, но для понимания многих моментов, надо смотреть с начала.
Кому покажется занудным и не интересным, может дождаться пока я выложу 19-22 передачу, там уже всё прямым текстом в лоб.
И так стенограмма первой передачи, повествование от первого лица, автор и ведущий Сергей Кургинян:
Скрытый текст
ВСТУПЛЕНИЕ.
Мы посоветовались и решили назвать эту передачу "Суть времени" не потому, что есть забавное созвучие между названиями "Суд времени" и "Суть времени", а потому, что действительно хотим обсуждать суть времени, суть своей эпохи, в которой мы живём, её проблемы, её болевые точки, перспективы, а также генезис, происхождение той ситуации, в которой мы все оказались. Это и есть главное. Это невозможно обсудить на телевизионном шоу, особенно когда споришь с людьми противоположных убеждений, причём страстно отстаивая. Это можно обсуждать спокойно между своими, когда не боишься задевать больные проблемные точки, когда можешь искать ответ вместе с другими не понарошку, а действительно в реальном масштабе времени или как говорят в таких случаях "онлайн", т.е. прямо вот здесь и сейчас.
То, что мы собираемся сделать, никоим образом не является попыткой продолжить "Суд времени". "Суд времени" – это шоу, выполненное профессиональными людьми с огромным количеством камер, с загнанной в аудиторию массовкой, которая дежурным образом хлопает, с очень профессиональными экспертами, которых набирали, подбирали, приводили в камеру, привозили, увозили и т.д. и т.п. Очень сжатая во времени передача, в которой надо говорить компактно, чётко, энергично и твёрдо зная, что ты споришь, я повторяюсь здесь, с людьми, которые имеют диаметрально противоположные представления о случившемся и используют все возможные меры, так сказать, для того, чтобы добиться победы в подобного рода ристалищах.
То, что происходит здесь, не имеет к этому никакого отношения. В этом смысле я не хочу повторять шоу в интернет-варианте и заменять шоу чем-то подобным. Я наоборот хотел бы, чтобы происходящее здесь было не шоу или, скажем так, даже антишоу. Потому что мне-то кажется, что рано или поздно от этих шоу совсем устанут, и особенно там, где речь касается политических событий, и где рассуждать-то надо неспешно, пусть даже путаясь, но действительно сосредоточено и настойчиво выясняя, в чём истина, и понимая при этом, что может быть ты её и не найдёшь сразу, и что находишься ты в относительной безопасности – в том смысле, что обсуждаешь это со своими, и если даже какое-то из утверждений окажется недостаточно убедительным, то и в этом нет ничего страшного. Итак, то, что здесь происходит, может называться "Суть времени" и является по сути своей, ну, скажем так, антишоу.
Саму передачу "Суд времени" мне бы обсуждать не хотелось потому, что её уже несколько раз обсудили, и потому, что я ценю время тех, кто будет это смотреть. Я не знаю, будет ли новая передача, которую мы будем показывать по интернету, постоянной или она вот будет спорадической. Потому что в конечном итоге всё зависит от того, кому она нужна. Если будут те, кому она нужна, она и будет продолжаться. Если не будет тех, кому она нужна, её спокойно можно прекратить. У меня вообще нет никаких амбиций по части телевидения, а также чего бы то ни было другого. Я не считаю никакой своей особой заслугой то, что я выступал на "Суде времени". И мне кажется, что за 20 предшествующих лет я сделал уж никак не меньше, а, может быть, и больше, что это тоже не является никакой заслугой. Это просто единственный способ жить, единственный способ каким-то образом не терять лицо в ситуациях, которые каждый день, каждую секунду, требуют потери лица и построены на подобных потерях.
Таким образом, вопрос заключается здесь в том, кому это будет нужно. Вопрос опять-таки не в количестве. Да, я понимаю, что передачу "Суд времени" смотрели миллионы. Эту передачу будут смотреть сотни, десятки людей. Вопрос заключается в качестве этих людей, в том, насколько это им нужно. Насколько они действительно чего-то хотят, насколько для них затрагиваемые здесь проблемы важны и имеют фундаментальное, я бы сказал экзистенциальное, окончательное человеческое значение. Только об этом и идёт речь. При этом. ну, как бы это сказать точнее... Я никоим образом не считаю, что с первого раза должно быть "попадание в десятку". Давайте вместе с другими людьми, вот с теми, кто это будет слушать, и будем выбирать жанр. Будем обсуждать, должны ли мы действовать в режиме монологов и вот таких вот постоянных рассуждений вашего покорного слуги, или в режиме каких-то диалогов, коллективных полемик. Я только на одном настаиваю – чтобы эти полемики были между людьми, способными понять друг друга. Людьми, которые действительно в ходе диалога способны сблизить свои позиции или уточнить их. А не с людьми, которые всегда будут стоять на своём, и в любой ситуации будут просто оппонентами, то есть такими стенками, от которых брошенный теннисный мяч доказательств будет упруго отскакивать, и только. Это неинтересно, как мне кажется.
Итак, начинается передача "Суть времени", и начать я её хочу с того, в чём действительно состоит суть этого времени. Потому что разговоры о времени – это очень известная и даже ключевая в исторической литературе, а также в художественной, философской литературе вещь. Я мог бы добавить здесь и религиозную литературу, потому что именно в ней говорится: "Ваше время и власть тьмы". В другом же – художественном – произведении на сходную тему по поводу Иосифа, которого братья продают в рабство, один из братьев, если как мне помнится, говорит: "Будем, друзья, в ладу со временем и продадим Иосифа". Перед этим он рассуждает, что убить [Иосифа] вроде можно было вчера, освободить можно будет завтра, а сейчас вот такое время, что, в ладу с ним будучи, его надо продать. Я имею в виду произведение Томаса Манна "Иосиф и его братья".
Я могу также сказать: "Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе" – и это будет Маяковский. Ну, а уж дальше со всеми остановками.
Время –
начинаю
про Ленина рассказ.
Не потому,
что горя
нету более,
время –
потому,
что смутная тоска
стала ясною
осознанною болью.
Тот же Маяковский. Список размышлений и высказываний по поводу времени (например, "Давай с тобой, время, покурим", – говорит Андрей Вознесенский) можно продолжить. Сутью времени занимались много специалисты разных профессий. В конечном итоге тайна самого времени есть ещё и физическая тайна. Что такое активное и пассивное время – обсуждал астрофизик Козырев. Способно ли время само создавать что-нибудь из себя – тема, обсуждённая многими астрофизиками. Что такое время, начиная со взрыва нашей Вселенной, первые десять в минус двадцать четвёртой там какой-нибудь, двадцать пятой секунды, обсуждают до сих пор и спорят об этом, каково оно было, чем оно являлось, было ли оно похоже на то время, которое существует сейчас? Чем время в музыке отличается от обычного времени? Что такое время художественного восприятия произведения? И т.д. и т.п. Аспектов, связанных с проблемами времени, много. Ну, а что такое есть, в конце концов, история? Это процесс, развивающийся во времени. Если мы обсуждаем историю и смысл истории, мы не можем миновать проблему времени. Тесно, кстати говоря, связанную в религиозной литературе (я имею в виду религиозно-философской, например, "Иосифа") с проблемой Души. Время и Душа – понятия близкие.
Но я-то хочу говорить о нашем времени, и хочу говорить о нём с какой-то позиции, которая могла бы быть одновременно и философской, и политически актуальной.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ.
Итак, мне хотелось бы, прежде всего, обсудить степень катастрофичности того времени, в котором мы живём. Степень катастрофичности ситуации в России сегодня, а значит и перспективы, способы выхода из этой ситуации. А также, собственно, и судьбы – как тех, с кем я разговариваю, так и свою собственную, потому что я лично из России уезжать не собираюсь, чтобы здесь ни случилось.
Итак, что же произошло со страной, и чем является то, что одни называют "революцией здравого смысла", победившей революцией, так сказать, как бы демократов, которые "вывели страну на магистральный путь истории", а другие называют "катастрофой", "преступлением" и ещё неизвестно чем. И те, и другие называния уже ни о чём не говорят, потому что на сегодняшний день надо попытаться понять, в чём качество ситуации. Как я неоднократно говорил в предыдущей передаче "Суд времени", которой обещал не касаться: сейчас время не проклинать и не прославлять, а понимать. Я выскажу по этому поводу свою точку зрения. Она, безусловно, спорна и может быть в чём-то является усложнённой, но я иначе её сформулировать не могу. И мне кажется, что я не видел, к сожалению, никаких формулировок, которые бы давали пусть усложнённые, но рецепты того, как действовать, исходя из того, что случилось. А отрывать "Что случилось?" от "Как действовать, как преодолевать случившееся?" – невозможно. Как нельзя в принципе отрывать диагноз болезни от способов её лечения. Конечно, может оказаться, что болезнь неизлечима. Но даже в этом случае люди волевые и мужественные идут до конца и лечат больного, даже не имея никаких шансов на успех. И, как говорит опыт медицины подобного типа, иногда и достигают успеха, и совершается чудо. Которое для меня, например, является не чудом, а предельным сосредоточением воли, интеллекта, желания добиться результата вопреки всему, а также таланта того, кто этого результата добивается.
Так что же всё-таки случилось со страной, как я понимаю случившееся, всё то, что Путин, будучи президентом, назвал "геополитической катастрофой"? Я говорил об этом и в своей книге "Исав и Иаков", и во множестве статей, в выступлениях на клубе и выступлениях по телевидению, радио и в печати. Я говорил много раз о том, что, с моей точки зрения, определения "геополитическая катастрофа" недостаточно. Конечно, произошла геополитическая катастрофа распада СССР, но перед этим или параллельно с этим произошла другая, гораздо более важная для граждан страны катастрофа, которую я называю катастрофой метафизической, или падением.
Я постараюсь (принося заранее извинения за то, что это, может быть, будет несколько усложненно) разъяснить, что я имею в виду под метафизической катастрофой, что я имею в виду под ней, – особенно для тех, кто в принципе не сопричастен религии, как и ваш покорный слуга. Я считаю себя человеком, обладающим определённой метафизикой, и при этом вполне светским.
Итак, что же всё-таки произошло конкретно, и как это в принципе было организовано?
Обсуждая это, мы не можем не давать представление о человеке, о человеческом обществе. Мы должны договориться сначала, и это всем очевидно, что кем бы ни был человек (а тайна человека велика, и она будет исследоваться до тех пор, пока человек существует, и, вероятно, до этих же пор останется тайной достаточно неразгаданной), – в любом случае, человек не зверь. Мы все понимаем, что он не зверь, не только потому, что он обладает разумом. Он обладает чем-то ещё. Кто-то называет это душой, кто-то говорит о том, что он обладает сверхсознанием или какой-то способностью ориентироваться на смыслы. В любом случае, человек принадлежит не только Природе, хотя он принадлежит, конечно, и Природе тоже.
Он, как и зверь, ест, спит, пьёт, производит потомство, защищает территорию, конкурирует с себе подобными, с кем-то кооперируется в коллективы, что на зверином языке называется "стаей", и т.д., и т.п. Он во многом подобен зверю, но он не равен ему, ему не тождественен. Он представляет собой качественно другое. Разница между человеком и зверем столь же велика, как разница между культурой и природой. Человек создаёт свой социальный мир, свою среду, в которой он живёт, и это все понимают.
Внутри этого различия между человеком и природой возникает двухслойность, или бинарность человека. Человек, с одной стороны, является в каком-то смысле зверем, а в каком-то смысле – чем-то другим. В том смысле, в каком он является зверем, у него есть потребности, физические, отчасти психофизиологические и другие. В том смысле, в котором он является чем-то другим, у него есть высшие мотивы, он реагирует на смыслы, он живёт в мире ценностей, он имеет представление о чести, долге и о многом другом.
Это можно называть по-разному. Можно просто остаться при тех определениях, которые я сейчас даю, и их совершено достаточно. Но как-то зачем-то мне захотелось (и я об этом не жалею) адресовываться здесь к библейским сюжетам и сказать, что всё, в чем человек является зверем, и всё, что связано с ним материального, животного, элементарного – это всё можно назвать "чечевичной похлёбкой". А всё то, что в человеке есть сверх этого, – высокое, идеальное, духовное, устремлённое к чему-то, кроме скотского звериного существования, – вот это всё и есть "первородство".
Я использую эти понятия (или эти символы, метафоры, эти лингвемы) условно и прошу не требовать от меня, чтобы я глубоко вдавался в библейские сюжеты, размышлял, чем род Иакова отличается от рода Исава, что произошло на самом деле между Иаковом и Исавом, в каком смысле Иаков совершил мошенничество, обменяв чечевичную похлёбку на первородство, – мне в данном случае это совершенно не интересно. Я очень люблю эти сюжеты, и готов бесконечно их обсуждать, но сейчас не в них дело. Хотите – говорите "высшее – низшее", хотите "первородство – чечевичная похлёбка". Главное, что человек бинарен, в нём есть и то, и другое.
Те, кто обрушили Советский Союз, послали в наше общество, которое почему-то к этому было готово, два главных мессиджа.
Мессидж #1 состоял в том, что, знаете ли, ваше первородство настолько тухлое, что дальше некуда! Сталин убил десятки миллионов людей, а вместе они убили чуть не сто миллионов людей. Каждый день убивали, ели вас живьём, унижали, топтали, договаривались с Гитлером, творили чудовищные дела, ни одной живой молекулы чести и совести на вашей истории нет. И если вы будете держаться за это первородство – вы сумасшедшие.
Это был первый мессидж. И за время передачи "Суд времени" я очень хорошо понял, как он был организован. Это довольно забавно, и я считаю, что тут есть о чём поразмыслить.
Американцы, не будь дураками, заказали своим нормальным, вменяемым, не слишком талантливым, но достаточно добросовестным исследователям идеологически ориентированные исследования по каждому эпизоду нашей советской истории. По стахановскому движению, по началу войны, по коллективизации, по чему угодно ещё, по всему! Это был широкий спектр среднеоплачиваемых исследований, которые исследователи провели в меру добросовестно и в меру тенденциозно, потому что им была задана эта тенденциозность. Они должны были каждую молекулу нашей истории разделать, как бог черепаху, то есть дискредитировать – достаточно убедительно, на основе фактического материала.
Они это сделали, и это легло на полки. И если б оно лежало на полках, ничего бы не было. В сущности, мы тоже занимались американским империализмом, критиковали его сколько угодно. Но! Это всё не осталось на полках, это всё перешло в наш спецхран и стало функционировать под рубрикой "Для служебного пользования", малой серией, не важно как ещё. Зависело от того, что это были за произведения – Коэн, Конквист, Бжезинский – и т.д., и т.п. Всё это существовало для некоего круга, который должен был знакомиться с буржуазными теориями и с тем, как они наводят тень на наш плетень – дабы лучше вести идеологическую информационную войну. Среди этих людей были фрондёры, то есть люди в погонах или с соответствующими допусками и при довольно высоких политических функциях, и при этом давно уже относящиеся весьма скептически к советской истории и советскому обществу. Не говорю, что эта история и это общество не давали к тому определённых оснований, но сейчас не в этом дело. Такие люди были, и я их называю "фрондёрами" – фрондёрами в погонах или фрондёрами при определённом общественном положении. И они это всё читали. Не скажу ксерировали, потому что тогда было "не модно", но каким-то образом давали с этим знакомиться своим друзьям-диссидентам. И рано или поздно вся эта литература, переведённая на русский язык, чаще всего нами, и доставленная сюда тоже чаще всего нами, становилась достоянием диссидентских кухонь, где ее десятилетиями обсуждали люди, которые уже окончательно разорвали отношения с советским обществом по тем или иным основаниям. Не буду обсуждать, насколько эти основания были глубокими, насколько поверхностными, насколько корыстными, насколько идеальными, они были разные. Короче говоря, они разорвали отношения со своим обществом по принципу известного анекдота, как диссидент пишет объявление в газету: "Пропала собака, ..., (дальше – матерное слово), как я ненавижу эту страну!"
Так вот такие диссидентские круги собирались действительно на кухнях, которые назывались диссидентскими, они могли уже находиться как в отказе или под преследованием власти, но в начальном периоде, так и в достаточно комфортном положении. В любом случае, они подолгу всё это обсуждали. Обсуждали детально, подробно, накапливая этот яд ненависти, как бы обучаясь на этих книгах, запоминая всё, что там находится, в основном факты, факты, факты, которые им казались убийственными, неоспоримыми и всё прочее. Так постепенно формировался наш отечественный диссидентско-фрондёрский дискурс. То есть объём определённой литературы по каждому элементу истории, который обсуждался и проговаривался в достаточно узких кругах. Ради бога, он мог проговариваться до Второго Пришествия, это ничего бы не меняло.
Но! Произошло следующее: как только началась перестройка, немногочисленные высокие партийные функционеры, которые её замыслили (а в сущности один человек – Александр Николаевич Яковлев), осуществили следующий приём – они соединили диссидентов с уже проработанным ядом, с этим проработанным контентом или дискурсом, потому что уже все эти знания были не только выучены наизусть, но и оформлены в определённые идеологемы, в определённые интеллектуальные комплексы. Они всех этих самообразовавшихся и отточивших на диссидентских кухнях свою злость и аргументированность людей соединили со средствами массовой информации (которые монопольно на тот момент контролировались правящей партией). Прежде всего, конечно же, телевидением, но и не только. Таким образом, они дали диссидентам излить весь яд на общество, весь накопленный ими яд, который, опять-таки повторяю, был построен по принципу: сначала американские исследования, потом их перевод и их существование в спецхранах, потом их размещение на диссидентских кухнях, потом детальная проработка, формирование дискурса и, наконец, – вперёд!
Было ли это так смертельно опасно, что в этой ситуации общество было обречено? Никоим образом. Достаточно было разрешить нормальную демократическую дискуссию и людям, которые обладали другим представлением о процессе, а главное тем людям, которые умели разговаривать и спорить, дать возможность вести полемику – и, возможно, Советский Союз был бы спасён. А главное – население не сошло бы с ума настолько, насколько оно сошло. Крыша бы поехала не так сильно, удар был бы не так силён, это бы не носило характер когнитивного шока, не носило бы характер широкой социокультурной травмы. Травмы не индивидуальной, хотя и индивидуальной тоже, но коллективной, общественной, национальной, назовите её как хотите.
Но тем другим людям говорить не дали. Или им дали говорить на таких площадках, на которых их не слышали. Или же вместо них выдвигались оппоненты, которые заведомо могли только дискредитировать саму идею оппонирования таким замечательным интеллигентным образованным противникам, какими были диссиденты, которых выпустил Яковлев на телеэфир или в наиболее популярные газеты, которые, подчёркиваю опять, на том этапе полностью контролировались правящей партией.
Итак, удар был чудовищно силён! Никакого противодействия этому удару не было. Более того, на том этапе полемика носила заведомо тупиковый характер – потому что с одной стороны были люди, которые обладали знаниями или тем, что они называли знанием, дискурсом, совокупностью фактов, аргументов: "Вот это было на самом деле так, так и так, вот архивы, вот данные, вот факты" и так далее. А с другой стороны находились люди, которые говорили: "Злопыхатели, не смейте трогать наш советский миф, нашу замечательную легенду о стране и обществе!"
Если бы наше общество было традиционным и охраняло бы свой миф так, как католики в каком-нибудь 17 веке охраняли миф о непорочном зачатии, то есть на любое оскорбление своих святынь отвечали бы просто ударом, так сказать, выхватываемой шпагой, то, возможно, в этом бы не было ничего страшного. Но наше общество было уже модернизированным, современным, оно не сакрализировало свои мифы и не готово было подобным образом их защищать. Оно хотело не мифов, а правды. И как только сторонники Советского Союза и советского общества начинали говорить о том, что вот, де мол, у нас есть священное, у нас есть мифы, [их противники] говорили: "Подожди, подожди, а может, на самом-то деле, всё было пакостным? Может, ты нам просто врёшь? Может быть, это идеологическая мулька?" и т.д., и т.п.
Таким образом, произошёл колоссальный непоправимый фантастический разгром, который начался, по-видимому, всё-таки где-нибудь в году 86-м, либо в конце 86-го – начале 87-го, и закончился в 90-м, 91-м. Это был недолгий период, который определил безумно многое в нашей истории. Потому что за это время широчайшим общественным слоям было доказано, что их первородство – тухлое, порченное! И свои это признали. Свои нашего общества, наши соотечественники. Я видел это, я являюсь очевидцем, я участвовал тогда в дебатах, на "горячих линиях" на московском телевидении или на каких-нибудь открытых площадках. Я видел людей с поведёнными глазами, которые уже приняли в себя дозу этого диссидентского яда, и которые просто сходили с ума от злобы, ненависти, разочарования, от ощущения того, насколько они обмануты, как им вешали лапшу на уши так много лет, и как на самом деле всё это было.
В оправдание своих соотечественников могу сказать, что по ним ударили очень сильно. По ним ударили так сильно, как никогда. И если бы, повторяю, не монополия правящей партии, которая это преступно сделала и которая здесь во всём виновата, конечно, в первую очередь, ибо всегда виноват тот, кто властвует. И если бы одновременно с этим была бы свободная равноправная дискуссия, которой тоже не было, и тоже благодаря правящей партии, которая её не допускала. Если бы это всё было в нормальных демократических формах полноценной равновесной дискуссии, то, возможно, наши соотечественники не были бы так сильно травмированы и деформированы. Но это было так, как это было. В этом смысле история не имеет сослагательного наклонения. Это уже произошло! Сознание было взорвано! Этим страшным ударом, этим первым мессиджем.
Но был и второй мессидж, ничуть не менее важный. Он заключался в следующем, этот мессидж #2: "А зачем вам вообще нужно первородство?! Однова живём! Мы живём сегодняшним днём, дайте пожить! Откуда все эти бредни о том, что необходимы какие-то идеалы, что нужна жертвенность, что мы должны жить какими-то смыслами? Да не этим живём!"
Помнится, у Шмелёва была статья "Идеалы и интересы", если мне не изменяет память. В любом случае, таких статей было очень много, и идеалы были вообще – вообще! - дискредитированы. Очень сильно, всеми возможными способами – осмеянием, дискредитированием. Не только конкретно советские идеалы, но идеалы вообще! Американская мечта никогда не отменяется, она всегда существует – и как американская миссия, и как многое другое. Русским с этого момента сказали, что ни миссии, ни мечты быть не должно вообще. Не только советской, которая "ложна и порочна, ужасна и омерзительна", но и вообще никакой! Жить надо интересами, то есть вот этой самой чечевичной похлёбкой. Эрих Фромм называл это "гуляш", но вот мне ближе термин "чечевичная похлёбка".
Оба эти мессиджа проникли в сознание наших соотечественников, огромного количества соотечественников, и в итоге они отказались от своего первородства. Причём если в 91-м году, в 90-м и даже в 92-м можно было считать, что они отказались во имя демократии, свободы, права и всего прочего – то есть во имя другого идеала, что в принципе является допустимым. В конце концов, что такое революция 1917 года? Один идеал (православной империи, креста над Святой Софией, православной симфонии и всего прочего) меняется на другой идеал (коммунизм). Идеал на идеал – это такой бартер, такая рокировка.
Это и есть История. Она каждый раз зависает над бездной потому, что каждый раз обрушение одного идеала тяжелейшим образом травмирует общество, но тут же другой идеал заменяет этот идеал, и что-то устанавливается.
К 93-му году стало ясно, что наши соотечественники в значительном количестве поддержали Ельцина, уже поняв, что они обмануты. Уже имея некий символ в виде Белого Дома, над которым были подняты все знамёна, включая красное. Уже зная, что Ельцин к этому моменту нарушил право и выпустил указ 1400, который был заведомо неправовой. Они всё равно не поддержали ту сторону. Некоторые ссылались на то, что это какой-то там неприятный чеченец Хасбулатов. Это полная чушь – потому что не Хасбулатов управлял, а управлял Верховный Совет, избранный самими этими гражданами, которые могли, в конце концов, его потом переизбрать, и большинство в котором составляли люди с очень разными убеждениями, как некоммунистическо-патриотическими, так и отчасти коммунистическими. Поэтому эти все адресации в адрес Хасбулатова совершенно не имеют никакого права на существование.
Граждане просто поверили, поверили тому, что Ельцин сказал, что он ляжет на рельсы, если рынок и вообще реформы не наполнят это корыто очень вкусной чечевичной похлёбкой. Гораздо более вкусной похлёбкой, чем та похлёбка, которую предлагал советский во многом, действительно, аскетический и скудный строй. Граждане в это поверили – и в этот момент завершили, оформили, подвели черту под этапом, который называется метафизическим падением. Ибо смена первородства на чечевичную похлёбку и есть такое метафизическое падение.
При этом я должен сказать, что интеллигенция, которая в этом участвовала (и не просто участвовала, а фактически науськивала граждан, двигала их этим путём) совершила нечто чудовищное. Ибо она действительно к мессиджу #1, согласно которому советское первородство порченное, добавило мессидж #2, согласно которому идеалы – это вообще фуфло.
Ни одно общество, если оно хочет существовать, ни одна власть, если она хочет властвовать, никогда не рубит сук, на котором сидит. Она не уничтожает Идеальное вообще. Уничтожая какое-то исторически обусловленное Идеальное, например, советское (или досоветское), она тут же вставляет на его место другое Идеальное. Отсюда Ленин, который мучительно рассуждал, от какого наследства мы отказываемся, а от какого не отказываемся. Потому что он понимал, что от всего даже отказаться невозможно, поскольку тогда не сумеешь никуда вставить эти свои новые идеалы – они не срастятся. А если они не срастятся немедленно, если не возникнет нового идеального содержания, то ты обществом управлять не можешь, власти быть не может, не может быть легитимности, не может быть ничего! Есть только полузвериное стадо, растерянное и беспомощное, которое не способно быть опорой никакой власти.
Итак, в этом смысле интеллигенция совершила двойное преступление. Она, во-первых, действительно огульно дискредитировала то, в чём не разобралась (я имею в виду советское общество). Во-вторых, она дискредитировала Идеальное вообще. Дискредитировав его, она и себя лишила будущего, потому что она оказалась не нужна. Интеллигенция была жрецом идеального. Если она отказалась от идеального, то зачем она нужна вообще? И власть, власть обрекла на жалкое прозябание, потому что опереться на безыдеальное общество невозможно, можно только плыть вместе с ним по какому-то страшному течению. Это даже не река Стикс, эта бесконечно вонючая, зловонная речка, которая постепенно-постепенно течёт в какие-то канализационные поля, а не даже в поля Аида или в Элизиум. Нет, она течёт в нечто гораздо более стыдное и страшное. И можно только лавируя плыть по этому течению. Вот что было сделано.
Итак, с того момента как это было сделано, а это было окончательно сделано, конечно, в 93-м году (91-й тут не могу считать окончательной вехой просто потому, что была вся неоднозначность фактора Горбачёва, фактора растерянности, непонятность будущих перспектив, частичная незаконность действий ГКЧП и многое другое, там была неопределённость). В 93-м году была полная определённость, но к Белому Дому пришло не пятьсот тысяч человек и не триста тысяч человек, а сорок-пятьдесят тысяч, что бы кто ни говорил.
На расстрел [Белого Дома] смотрели достаточно хладнокровно. После расстрела оказалось растоптанным всё – право в его демократическом понимании, демократические выборы в том подлинном смысле слова, который мог бы как-то ассоциироваться со свободой, а свобода величайшая ценность. И уже было понятно, что всё это сделано только ради того, чтобы кто-то обогатился, и после этого развился вот этот самый капитализм, ради которого это всё и делалось.
Но ведь это делалось не ради капитализма как такового, потому что никто же не воспринимал в этот момент капитализм уже как нечто идеальное. Я подчёркиваю – идеальное рухнуло! Это делалось ради каких-то конкретных приобретений, именно материального характера. Ради большего просперити (процветания), ради большего количества чечевичной похлёбки, которая окажется в корыте. Граждане, отбросив первородство, совершили метафизическое падение, и этим завершили первый этап своей мистерии.
Но возник второй этап. Этап расплаты. Потому что когда ты продаёшь первородство за чечевичную похлёбку, то потом начинает медленно или быстро исчезать эта чечевичная похлёбка. Так действует князь мира сего... Хозяин времени тьмы. Он именно таким способом – в этом его суть – разбирается с теми, кто отказался от идеального.
Почему же граждане считали, что они каким-то образом получат больше чечевичной похлёбки? Если, скажем, советское общество давало некий X этой похлёбки, то почему граждане считали, что её будет больше?
То, что я здесь назвал метафизическим падением, для людей, которым не близка религиозная терминология, может быть названо регрессом, сбросом, социокультурным падением или инволюцией. Эти все слова уже не имеют строго религиозного смысла, они имеют другой смысл и очень сходный, очень сходный. Если действительно считать, что суть в этом, что отказ от идеального, вот этот слом, вот эта катастрофа общественного сознания порождает регрессивный процесс, а я в этом убеждён, вижу это каждый день и не могу в своих прогнозах, оценках или рекомендациях исходить из чего-нибудь, кроме того, что я вижу. Я буду страшно рад обмануться. Я буду очень рад, если процесс не так неблагополучен. Потому что единственное, чего я хочу, – это жить в стране, которая не превращается на моих глазах в место одной из самых главных катастроф ХХI века, и жить в ней вместе с другими, работать. Мне вполне достаточно, если бы я просто ставил спектакли и радовал ими зрителей. Если я ещё могу при этом издавать журналы, разговаривать с людьми по масс-медиа и прочее, то это абсолютно наполненная жизнь, и никакого другого типа жизни мне здесь не нужно. Вопрос заключается в том, что просто эта катастрофа естественно пройдёт по мне – так же, как и по всем остальным гражданам. И всё, что мне хочется, – это её избежать. Но если я вижу, как дело к ней идёт, то закрывать на это глаза и говорить: "Нет, нет, это не катастрофа! Не катастрофа, не падение, а что-то другое. Это не сброс, не регресс, а что-то совсем другое – происки мафии, козни ЦРУ и больше ничто".
Я не говорю, что ЦРУ не участвовало в процессах, которые здесь происходят, и не говорю, что мафия не захватила отчасти власть, превратившись уже давно во что-то другое, гораздо более страшное, чем мафия. У нас нет мафии и нет коррупции, у нас есть новые формы социально-политической организации общества. Конечно, всё это есть, но это не есть окончательный диагноз. Это есть компоненты произошедшего.
Сутью же, ядром произошедшего является, с моей точки зрения, вот эта метафизическая катастрофа падения. Когда она произошла, завершилась первая часть мистерии. Начался регресс. Но граждане-то твёрдо считали, что если они сделали это... продали это. то теперь они получат что-то взамен. И им было важно понять, что же они получат. Что они получат вместо X советского потребления – скромного, далеко не идеального, скудного, в чём-то не лишённого унизительности (очередей и всего прочего)? Они должны были получить больше, чем X. За счёт чего?
Я уже сказал, что происходящее, являющееся метафизическим падением, для человека, который мыслит духовными категориями, может быть названо "регрессом", "сбросом" или "инволюцией". Так вот, в процессе инволюции особь, которая начала двигаться по пути инволюции или регресса, или коллектив, который начал двигаться по этому пути, или макро-коллектив, именуемый "нация", "общество" и так далее – любое такое сообщество или индивидуум, начав двигаться по этой траектории, мыслит для себя любые приобретения как отказ от обременений. Где в итоге – при очень глубокой инволюции – обременением может оказаться всё что угодно. Больной, а то и здоровый ребёнок, больная, а то и здоровая жена, всё что угодно! Старик-отец, старуха-мать, всё что угодно! В пределе – всё что угодно, если человек начал падать, то есть двигаться, встал на путь инволюции. А граждане мыслили некими скромными отказами от обременений.
Первое, от чего они хотели отказаться, и считали это очень разумным, – это от того, чтобы кормить разного рода братские страны – Кубу, Анголу или, например, страны Варшавского договора. Пресловутая поговорка "Куба – си, мясо – но" отскакивала от зубов наших не только диссидентствующих, но и вообще скептически настроенных по отношению к происходящему граждан только так. "Давайте, - сказали граждане, - раз уж мы не строим коммунизм во всём мире (то есть мы отказались от первородства), давайте-ка теперь откажемся от того, чтобы кормить Кубу, Анголу, СЭВ и всё прочее, и мы получим к X некий Y. Потому что мы, освободившись от этого обременения, можем все средства направить на потребление. И у нас потребление станет больше!". Как говорят математики, X+Y больше, чем X. Вроде всё логично.
Второе – оборона, военно-промышленный комплекс. "Давайте, - сказали граждане, - если уж мы не воюем с Америкой за коммунизм, у нас нет с ней идеологического конфликта, а также всего другого, давайте не будем создавать такой военно-промышленный комплекс, такую армию, чтобы она так сверхдержавно поддерживала наши интересы аж на Кубе и бог знает где, в Никарагуа или неизвестно где ещё... В Афганистане... Давайте это всё обременение по крайней мере уменьшим, и за счёт этого некое Z, взятое за счёт уменьшения этого обременения, тоже пустим на потребление. X+Y+Z ещё больше X! Намного больше X! Смотрите, как мы уже движемся к своему счастью чечевичной похлёбки!".
И вроде бы эти первые два шага были логичны в том смысле, что вроде сними эти обременения, направь их на потребление, купи шмоток, продуктов и чего-нибудь ещё, и действительно окажется больше!
Но граждан соблазнили на третий шаг. Им сказали: "Нужно сделать ещё один шаг ради увеличения чечевичной похлёбки, причём радикального. У нас неэффективная экономика, неэффективное советское государство, весь этот "совок" производит очень мало! Он неэффективно производит, он неспособен наполнить прилавки, произвести очень много разного рода продуктов, он на это не способен! Давайте заменим его на наш капитализм! Тогда вместо X наш капитализм произведёт 100 X! Да, он возьмёт себе 70 X. Потому что богатые должны быть богатыми, потому что он не будет иначе работать. Но 30-то он оставит нам! Мы в 30 раз повысим своё потребление за счёт только одного действия – мы быстро построим капитализм!". Или, как говорил Ельцин: когда заработает дремлющая рука рынка, дремлющие силы! Мне так и виделись гекатонхейры. их так звали, кажется, в Греции, такие сторукие существа, которые сейчас заработают, и "пойдёт уж музыка не та, у нас запляшут лес и горы"! Граждане согласились и начали строить капитализм, причем, поскольку им 100 X захотелось быстро, то они решили построить его в несколько лет.
Мы много раз спрашивали их (можете прочитать мои ранние книги, подобные "Постперестройке", или статью "О механизме соскальзывания"): с какой стати в стране, где законные накопления ничтожны, где даже академик или крупный юрист не может накопить за свою жизнь больше ста тысяч рублей, с какой стати в такой стране сформируется нормальный капитал? Кто купит эти заводы и фабрики? Магазины и спортивные залы? Кто это всё купит?! Было сказано тогда же: "Да, это купит мафия! Цеховики, мафия. Ну, во-первых, поскольку все "совки" – люди нездоровые, то все "антисовки" – люди здоровые, поэтому они-то и есть соль земли нашей. Во-вторых, не важно, что они преступники. Они, когда купят, станут хорошими!"
То есть фактически была дана санкция на построение не капитализма вообще, а на ускоренное построение криминального капитализма. Который и построили! И который, оформившись, вовсе не захотел отказываться от своей криминальности и никогда от неё не откажется! Если был наихудший способ построения капитализма в России. Я-то считаю, что построение капитализма в России вообще дело довольно дохлое. Если этот капитализм сдал все позиции в 1917 году, в феврале, когда состоял из действительно совсем не худших и достаточно честных людей, много жертвующих на культуру, науку и на всё остальное, если он тогда не выдержал политически, то тут есть много вопросов о том, в какой степени Россия с капитализмом сочетаема в принципе. А также есть вопросы о том, каково будущее капитализма в мире. Вопросов очень много, мы подходим к концу классической капиталистической эпохи или эпохи Модерна, и это тоже видно.
Но, в любом случае, наихудший способ построения капитализма был такой, и именно он был выбран гражданами. Он один! Потому что хотелось быстро-быстро! Как говорится в фильме "Вокзал для двоих": "Быстренько, быстренько, сама, сама, сама!"
Итак, создали эту зубастую зверюгу под названием "данный капитализм". Зверюга сначала (или одновременно, вам, может, будет так лучше) съела всё, что съедали братские страны, то есть Y. Потом съела то, что съедали армия и ВПК, то есть Z. А потом взялась за X, который остался у населения. И она жрёт этот скудный советский X! Она его сожрала до 0,8 X, до 0,7, до 0,5 - и она его сожрёт до конца! Граждане этой зверюгой будут съедены до конца. Ибо тот, кто отказался от первородства, чечевичной похлёбки не получит! Чечевичную похлёбку будут кушать те, кто его соблазнил на то, чтобы он сдал первородство, и в этом для меня диалектика происходящего. В этом вторая часть мистерии падения.
Окончательно граждане поняли, что их дожирают до костей буквально сейчас! Я не знаю, почему они это понимали так долго. Может быть, им сначала казалось, что всё дело в каком-то переходном периоде, а потом будет лучше. Может быть, потом казалось, что всё дело в том, что у них такой плохой правитель или такое плохое правительство. Дело не в правителях. Вообще бесконечное обсуждение правителей дело тяжелое и бесперспективное, потому что в данном случае речь идёт о классе, об опорной базе, о макро-социальном псевдосубъекте, который это всё делает, и который выдвигает тех или иных ставленников. Эти ставленники оказываются в сложнейшем положении потому, что, с одной стороны, им всё-таки приходится хоть в какой-то степени считаться с народным мнением (порвут-то не макро-социальный субъект, не класс этот в целом, а их конкретно), а, с другой стороны, они полностью должны опираться на этот класс и выражать его интересы.
Итак, вопрос в качестве этого класса. Он ничего не произвёл. То есть совсем ничего! Это не значит, что все эти люди, которые сейчас загребают миллиарды, не выдают на-гора какие-то продукты. Они их выдают. Те же, которые создавали в Советском Союзе. Ту же нефть, тот же алюминий и т.д., и т.п. В тех же количествах. Наладив как-то заводы, подремонтировав их. Но они не создали ни сверхчистого кремния (или циркония, или германия), ни каких-нибудь новых микросхем, ни каких-нибудь суперпрограммных продуктов, ничего этого они не создали. Как и не создали они и качественно нового индустриального производства. Нет ничего. Говорят, что были плохие самолеты, плохие машины и плохие вагоны и паровозы. Но теперь нет никаких, кроме купленных за нефть и всё прочее. Просто никаких!
Это суть данного класса! Это его природа, это его неотменяемая социальная онтология. Он так – это его генезис – он так произошёл, он на это запрограммирован, он таков по своей сути. Когда граждане поняли, что он их начинает жрать до костей? Поняли они это по реальности, которая оформилась. Суть-то заключается не в том, что она сейчас более страшна, чем была. А в том, что она сейчас оформилась, и видно, как она неумолимо движется в строго определённом направлении – вот в этом, ни в каком-то другом. Граждане это поняли на шкуре, когда их реально стали кушать.
Я много раз спрашивал своих друзей, которые ведут наиболее скромный образ жизни, ограничены в средствах, или кого-то из работников своей организации, которые в силу наличия большой семьи или меньшей зарплаты должны экономить: "Сколько надо, чтобы здоровый, сильный, нормальный мужчина средних лет дома поел три раза в день, как полагается, – с мясом, овощами, фруктами, молочными продуктами и всем остальным?"
Люди называют разные цифры. Кто-то говорит 300 рублей, кто-то 400, кто-то говорит 500 рублей в день. О`кей, возьмём среднюю цифру, пусть 400, и пусть я даже ошибаюсь, хотя посчитать это нетрудно, и каждый может это сделать сам. Помножим это на 30 дней, это будет 12 тысяч. Дальше начинается ЖКХ, плата за которое непрерывно растёт, дальше начинается транспорт, дальше начинаются неотменяемые расходы. Вы же должны постирать свою одежду, не только купить её, ещё и купить стиральный порошок, а также запасные части для стиральных машин, а также, возможно, новую машину, если она сломается. Вы же как-то всё это должны делать!
Постепенно получается из этих расчётов, что самый скудный средний образ жизни (да, не бедственный, а такой вот уныло-допустимый образ жизни) в том, что касается питания, одежды и общественного транспорта – это что-нибудь в районе 20-25 тысяч рублей в Москве. Значит все, кто получает меньше, уже проиграли необратимо! Необратимо раз и навсегда по отношению к советскому X. Эти, у кого меньше 25 тысяч, у них уже меньше, чем было X, которое равнялось 200 рублям советского времени.
Теперь есть люди, у которых меньше. Кроме того, представим себе, что у этого человека есть дети. Далее представим себе, что ему надо. я не скажу – сделать сложную операцию, а просверлить дырку в зубе. Далее представим себе, что ему надо отдыхать, о, ужас! Или представим себе, что он должен дать детям образование. Тогда он проиграл уже тотально! И он это понимает. А у него есть ещё одна проблема, которая вообще в этой ситуации нерешаема. Это жильё.
У меня есть хороший друг, который очень верно и вопреки всем тяготам и лишениям служил в армии, дослужился до высокой должности, работал в Генеральном штабе, жил в арендуемой коммунальной квартире. И, наконец, озверев от всего этого, а также от того, что ни его способности (а он оказался кандидатом наук, окончил аспирантуру и защитился на философском факультете МГУ, перед этим кончал разного рода ВУЗы, писал книги совсем неглупые), что не только он не может это всё реализовать, но он не может даже просто честно служить – по причинам, всем понятным. Он ушёл в крупную, очень крупную бизнес-группу и получил очень высокую зарплату, которую, будучи человеком, правильно организованным и экономным, большей частью собирал. И, наконец, накопив, купил себе двухкомнатную квартиру и вместе с женой страшно обрадовался.
У них двое детей. Через какое-то время сын его привёл в эту квартиру жену, а дочь привела мужа, родились дети, возникла двухкомнатная квартира на три семьи. Другу надо купить две квартиры, пусть дешёвые, – для сына и для дочери. Это сумма, превышающая полмиллиона долларов, которую этот друг уже никогда не получит.
Значит, оказалось, что проиграло не 90% населения, а 95%, а, возможно, и больше. Непонятно, где группа, которая по чечевичной похлёбке выиграла? Она очень мала.
Любая революция для того, чтобы сделать реставрацию необратимой, осуществляет очень простые вещи. Она что-нибудь такое даёт народу, что потом народ назад не отдаст. Великая французская революция дала землю крестьянам и Наполеоновский кодекс, т.е. какие-то права, сломавшие сословные перегородки. И кто потом ни приходил после того, как Наполеона отправили на Эльбу, а потом на Святую Елену, какие бы это ни были реставрационные силы, они это уже назад вернуть не могли. Потому что они понимали, что народ это не отдаст никогда.
Революция 1917 года тоже что-то дала и каким-то образом закрыла дверь реставрации. Я хочу спросить: что, даже в плане чечевичной похлёбки, дала данная социальная трансформация? Вот что?.. Говорят, что она дала право ездить за рубеж. Кому?.. На передаче "Суд времени" выступала учительница, которую мы пригласили из Томска. Она получает 8000 рублей. Восемь тысяч! Она не сможет съездить даже из Томска в Омск. Мы в Москву её приглашали на свои деньги потому, что она не могла за это заплатить, для неё это как сон был, как абсолютно фантастическая возможность. Она может поехать за границу? В Париж? В Лувр? Вы не смешите людей! Про кого вы говорите? Про себя? "О чем может порядочный человек говорить с наибольшим удовольствием? О себе!"
Так сколько таких? Я могу ездить по миру, как угодно, и я езжу по миру, как угодно, но я принадлежу к 3% своих сограждан или какому-то другому количеству процентов, которые никоим образом не могут говорить от лица других. Что ещё получили эти люди? Что? Открытую социальную перспективу? Какую? Что получили учёные, инженеры, педагоги, то есть группы, которые в любой стране мира, включая Египет и чуть ли не Анголу, всё равно живут лучше остальных сограждан? Они получили счастье, эти группы, которые сами волокли на себе всю эту перестройку? Они получили "счастье" жить хуже других! Заведомо хуже! И они знают про это. Удар был нанесён по ним.
И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твёрдо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10-12? О чём мы говорим?.. О каких приобретениях? Для кого?.. Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?..
Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связанно с тем, что ясно, что взамен советского X получили меньше, а получат ещё меньше, чем было. И теперь становится ясно то, что в принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз. Что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчёты могут быть неточными, и я знаю, что многих они приведут в глубокое возмущение, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте этот минимум, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы – непонятно.
Общественные фонды потребления – это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили, и которое хаяли, как только могли, оно ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жильё, там происходила масса всего. Это был очень сложный социальный организм, но мы же его не обсудили. Как только его уничтожали! Этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись за социалку. "Социалка, социалка, социалка!" – любой ценой пытались её сохранить. Как только это исчезло – о чём говорит бюджет? Бюджет ни о чём не говорит.
Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос во всей этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определённый материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я не понимаю, почему этих шмоток должно быть бесконечное количество, и они должны быть в каком-то невероятном количестве видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько типов костюмов, ну, есть у тебя три-четыре пальто, ты, надел и пошёл. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.
Мне нравилось то, что на Чернышевской улице, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше кафе, но никогда не понимал, почему всё надо превратить в место, где все непрерывно жуют? Жуют и покупают, жуют и покупают? Почему это всё?.. Как можно настолько, так сказать, "очечевитить"?! Мне это не нравится! Я не хочу навязывать эти взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на потерю "чечевицы".
Но поскольку перед этим сограждане отказались от первородства, то человек, который отказался от первородства, сломан! А сломанный человек бороться за своё материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал метафору точную. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а, может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: "Мммммээээ, ммээ, мэ!". Оно и говорит, то существо: "Не хочу!"
Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день – утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Её выдавить очень легко, но назад она не всасывается.
Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор пока мы не обсудим проблему с первородством, всё, что мы делаем в том, что касается чечевицы, все эти негодования по поводу того, как [она] уменьшается, не стоят и ломаного гроша.
С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их опускают.
С другой стороны, сограждане же должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, оно было невелико. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто бы сразу в чёрные воронки не посадил. Или нет? Или это не так?
Давайте-ка это всё-таки обсудим подробнее – вот этот главный вопрос о первородстве, который с какой-то лёгкостью отдала историческая личность, которую мы все любим: наша страна, наше общество, наш народ. Если мы этот вопрос не обсудим, мы путей выхода не найдём.
Мы посоветовались и решили назвать эту передачу "Суть времени" не потому, что есть забавное созвучие между названиями "Суд времени" и "Суть времени", а потому, что действительно хотим обсуждать суть времени, суть своей эпохи, в которой мы живём, её проблемы, её болевые точки, перспективы, а также генезис, происхождение той ситуации, в которой мы все оказались. Это и есть главное. Это невозможно обсудить на телевизионном шоу, особенно когда споришь с людьми противоположных убеждений, причём страстно отстаивая. Это можно обсуждать спокойно между своими, когда не боишься задевать больные проблемные точки, когда можешь искать ответ вместе с другими не понарошку, а действительно в реальном масштабе времени или как говорят в таких случаях "онлайн", т.е. прямо вот здесь и сейчас.
То, что мы собираемся сделать, никоим образом не является попыткой продолжить "Суд времени". "Суд времени" – это шоу, выполненное профессиональными людьми с огромным количеством камер, с загнанной в аудиторию массовкой, которая дежурным образом хлопает, с очень профессиональными экспертами, которых набирали, подбирали, приводили в камеру, привозили, увозили и т.д. и т.п. Очень сжатая во времени передача, в которой надо говорить компактно, чётко, энергично и твёрдо зная, что ты споришь, я повторяюсь здесь, с людьми, которые имеют диаметрально противоположные представления о случившемся и используют все возможные меры, так сказать, для того, чтобы добиться победы в подобного рода ристалищах.
То, что происходит здесь, не имеет к этому никакого отношения. В этом смысле я не хочу повторять шоу в интернет-варианте и заменять шоу чем-то подобным. Я наоборот хотел бы, чтобы происходящее здесь было не шоу или, скажем так, даже антишоу. Потому что мне-то кажется, что рано или поздно от этих шоу совсем устанут, и особенно там, где речь касается политических событий, и где рассуждать-то надо неспешно, пусть даже путаясь, но действительно сосредоточено и настойчиво выясняя, в чём истина, и понимая при этом, что может быть ты её и не найдёшь сразу, и что находишься ты в относительной безопасности – в том смысле, что обсуждаешь это со своими, и если даже какое-то из утверждений окажется недостаточно убедительным, то и в этом нет ничего страшного. Итак, то, что здесь происходит, может называться "Суть времени" и является по сути своей, ну, скажем так, антишоу.
Саму передачу "Суд времени" мне бы обсуждать не хотелось потому, что её уже несколько раз обсудили, и потому, что я ценю время тех, кто будет это смотреть. Я не знаю, будет ли новая передача, которую мы будем показывать по интернету, постоянной или она вот будет спорадической. Потому что в конечном итоге всё зависит от того, кому она нужна. Если будут те, кому она нужна, она и будет продолжаться. Если не будет тех, кому она нужна, её спокойно можно прекратить. У меня вообще нет никаких амбиций по части телевидения, а также чего бы то ни было другого. Я не считаю никакой своей особой заслугой то, что я выступал на "Суде времени". И мне кажется, что за 20 предшествующих лет я сделал уж никак не меньше, а, может быть, и больше, что это тоже не является никакой заслугой. Это просто единственный способ жить, единственный способ каким-то образом не терять лицо в ситуациях, которые каждый день, каждую секунду, требуют потери лица и построены на подобных потерях.
Таким образом, вопрос заключается здесь в том, кому это будет нужно. Вопрос опять-таки не в количестве. Да, я понимаю, что передачу "Суд времени" смотрели миллионы. Эту передачу будут смотреть сотни, десятки людей. Вопрос заключается в качестве этих людей, в том, насколько это им нужно. Насколько они действительно чего-то хотят, насколько для них затрагиваемые здесь проблемы важны и имеют фундаментальное, я бы сказал экзистенциальное, окончательное человеческое значение. Только об этом и идёт речь. При этом. ну, как бы это сказать точнее... Я никоим образом не считаю, что с первого раза должно быть "попадание в десятку". Давайте вместе с другими людьми, вот с теми, кто это будет слушать, и будем выбирать жанр. Будем обсуждать, должны ли мы действовать в режиме монологов и вот таких вот постоянных рассуждений вашего покорного слуги, или в режиме каких-то диалогов, коллективных полемик. Я только на одном настаиваю – чтобы эти полемики были между людьми, способными понять друг друга. Людьми, которые действительно в ходе диалога способны сблизить свои позиции или уточнить их. А не с людьми, которые всегда будут стоять на своём, и в любой ситуации будут просто оппонентами, то есть такими стенками, от которых брошенный теннисный мяч доказательств будет упруго отскакивать, и только. Это неинтересно, как мне кажется.
Итак, начинается передача "Суть времени", и начать я её хочу с того, в чём действительно состоит суть этого времени. Потому что разговоры о времени – это очень известная и даже ключевая в исторической литературе, а также в художественной, философской литературе вещь. Я мог бы добавить здесь и религиозную литературу, потому что именно в ней говорится: "Ваше время и власть тьмы". В другом же – художественном – произведении на сходную тему по поводу Иосифа, которого братья продают в рабство, один из братьев, если как мне помнится, говорит: "Будем, друзья, в ладу со временем и продадим Иосифа". Перед этим он рассуждает, что убить [Иосифа] вроде можно было вчера, освободить можно будет завтра, а сейчас вот такое время, что, в ладу с ним будучи, его надо продать. Я имею в виду произведение Томаса Манна "Иосиф и его братья".
Я могу также сказать: "Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе" – и это будет Маяковский. Ну, а уж дальше со всеми остановками.
Время –
начинаю
про Ленина рассказ.
Не потому,
что горя
нету более,
время –
потому,
что смутная тоска
стала ясною
осознанною болью.
Тот же Маяковский. Список размышлений и высказываний по поводу времени (например, "Давай с тобой, время, покурим", – говорит Андрей Вознесенский) можно продолжить. Сутью времени занимались много специалисты разных профессий. В конечном итоге тайна самого времени есть ещё и физическая тайна. Что такое активное и пассивное время – обсуждал астрофизик Козырев. Способно ли время само создавать что-нибудь из себя – тема, обсуждённая многими астрофизиками. Что такое время, начиная со взрыва нашей Вселенной, первые десять в минус двадцать четвёртой там какой-нибудь, двадцать пятой секунды, обсуждают до сих пор и спорят об этом, каково оно было, чем оно являлось, было ли оно похоже на то время, которое существует сейчас? Чем время в музыке отличается от обычного времени? Что такое время художественного восприятия произведения? И т.д. и т.п. Аспектов, связанных с проблемами времени, много. Ну, а что такое есть, в конце концов, история? Это процесс, развивающийся во времени. Если мы обсуждаем историю и смысл истории, мы не можем миновать проблему времени. Тесно, кстати говоря, связанную в религиозной литературе (я имею в виду религиозно-философской, например, "Иосифа") с проблемой Души. Время и Душа – понятия близкие.
Но я-то хочу говорить о нашем времени, и хочу говорить о нём с какой-то позиции, которая могла бы быть одновременно и философской, и политически актуальной.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ.
Итак, мне хотелось бы, прежде всего, обсудить степень катастрофичности того времени, в котором мы живём. Степень катастрофичности ситуации в России сегодня, а значит и перспективы, способы выхода из этой ситуации. А также, собственно, и судьбы – как тех, с кем я разговариваю, так и свою собственную, потому что я лично из России уезжать не собираюсь, чтобы здесь ни случилось.
Итак, что же произошло со страной, и чем является то, что одни называют "революцией здравого смысла", победившей революцией, так сказать, как бы демократов, которые "вывели страну на магистральный путь истории", а другие называют "катастрофой", "преступлением" и ещё неизвестно чем. И те, и другие называния уже ни о чём не говорят, потому что на сегодняшний день надо попытаться понять, в чём качество ситуации. Как я неоднократно говорил в предыдущей передаче "Суд времени", которой обещал не касаться: сейчас время не проклинать и не прославлять, а понимать. Я выскажу по этому поводу свою точку зрения. Она, безусловно, спорна и может быть в чём-то является усложнённой, но я иначе её сформулировать не могу. И мне кажется, что я не видел, к сожалению, никаких формулировок, которые бы давали пусть усложнённые, но рецепты того, как действовать, исходя из того, что случилось. А отрывать "Что случилось?" от "Как действовать, как преодолевать случившееся?" – невозможно. Как нельзя в принципе отрывать диагноз болезни от способов её лечения. Конечно, может оказаться, что болезнь неизлечима. Но даже в этом случае люди волевые и мужественные идут до конца и лечат больного, даже не имея никаких шансов на успех. И, как говорит опыт медицины подобного типа, иногда и достигают успеха, и совершается чудо. Которое для меня, например, является не чудом, а предельным сосредоточением воли, интеллекта, желания добиться результата вопреки всему, а также таланта того, кто этого результата добивается.
Так что же всё-таки случилось со страной, как я понимаю случившееся, всё то, что Путин, будучи президентом, назвал "геополитической катастрофой"? Я говорил об этом и в своей книге "Исав и Иаков", и во множестве статей, в выступлениях на клубе и выступлениях по телевидению, радио и в печати. Я говорил много раз о том, что, с моей точки зрения, определения "геополитическая катастрофа" недостаточно. Конечно, произошла геополитическая катастрофа распада СССР, но перед этим или параллельно с этим произошла другая, гораздо более важная для граждан страны катастрофа, которую я называю катастрофой метафизической, или падением.
Я постараюсь (принося заранее извинения за то, что это, может быть, будет несколько усложненно) разъяснить, что я имею в виду под метафизической катастрофой, что я имею в виду под ней, – особенно для тех, кто в принципе не сопричастен религии, как и ваш покорный слуга. Я считаю себя человеком, обладающим определённой метафизикой, и при этом вполне светским.
Итак, что же всё-таки произошло конкретно, и как это в принципе было организовано?
Обсуждая это, мы не можем не давать представление о человеке, о человеческом обществе. Мы должны договориться сначала, и это всем очевидно, что кем бы ни был человек (а тайна человека велика, и она будет исследоваться до тех пор, пока человек существует, и, вероятно, до этих же пор останется тайной достаточно неразгаданной), – в любом случае, человек не зверь. Мы все понимаем, что он не зверь, не только потому, что он обладает разумом. Он обладает чем-то ещё. Кто-то называет это душой, кто-то говорит о том, что он обладает сверхсознанием или какой-то способностью ориентироваться на смыслы. В любом случае, человек принадлежит не только Природе, хотя он принадлежит, конечно, и Природе тоже.
Он, как и зверь, ест, спит, пьёт, производит потомство, защищает территорию, конкурирует с себе подобными, с кем-то кооперируется в коллективы, что на зверином языке называется "стаей", и т.д., и т.п. Он во многом подобен зверю, но он не равен ему, ему не тождественен. Он представляет собой качественно другое. Разница между человеком и зверем столь же велика, как разница между культурой и природой. Человек создаёт свой социальный мир, свою среду, в которой он живёт, и это все понимают.
Внутри этого различия между человеком и природой возникает двухслойность, или бинарность человека. Человек, с одной стороны, является в каком-то смысле зверем, а в каком-то смысле – чем-то другим. В том смысле, в каком он является зверем, у него есть потребности, физические, отчасти психофизиологические и другие. В том смысле, в котором он является чем-то другим, у него есть высшие мотивы, он реагирует на смыслы, он живёт в мире ценностей, он имеет представление о чести, долге и о многом другом.
Это можно называть по-разному. Можно просто остаться при тех определениях, которые я сейчас даю, и их совершено достаточно. Но как-то зачем-то мне захотелось (и я об этом не жалею) адресовываться здесь к библейским сюжетам и сказать, что всё, в чем человек является зверем, и всё, что связано с ним материального, животного, элементарного – это всё можно назвать "чечевичной похлёбкой". А всё то, что в человеке есть сверх этого, – высокое, идеальное, духовное, устремлённое к чему-то, кроме скотского звериного существования, – вот это всё и есть "первородство".
Я использую эти понятия (или эти символы, метафоры, эти лингвемы) условно и прошу не требовать от меня, чтобы я глубоко вдавался в библейские сюжеты, размышлял, чем род Иакова отличается от рода Исава, что произошло на самом деле между Иаковом и Исавом, в каком смысле Иаков совершил мошенничество, обменяв чечевичную похлёбку на первородство, – мне в данном случае это совершенно не интересно. Я очень люблю эти сюжеты, и готов бесконечно их обсуждать, но сейчас не в них дело. Хотите – говорите "высшее – низшее", хотите "первородство – чечевичная похлёбка". Главное, что человек бинарен, в нём есть и то, и другое.
Те, кто обрушили Советский Союз, послали в наше общество, которое почему-то к этому было готово, два главных мессиджа.
Мессидж #1 состоял в том, что, знаете ли, ваше первородство настолько тухлое, что дальше некуда! Сталин убил десятки миллионов людей, а вместе они убили чуть не сто миллионов людей. Каждый день убивали, ели вас живьём, унижали, топтали, договаривались с Гитлером, творили чудовищные дела, ни одной живой молекулы чести и совести на вашей истории нет. И если вы будете держаться за это первородство – вы сумасшедшие.
Это был первый мессидж. И за время передачи "Суд времени" я очень хорошо понял, как он был организован. Это довольно забавно, и я считаю, что тут есть о чём поразмыслить.
Американцы, не будь дураками, заказали своим нормальным, вменяемым, не слишком талантливым, но достаточно добросовестным исследователям идеологически ориентированные исследования по каждому эпизоду нашей советской истории. По стахановскому движению, по началу войны, по коллективизации, по чему угодно ещё, по всему! Это был широкий спектр среднеоплачиваемых исследований, которые исследователи провели в меру добросовестно и в меру тенденциозно, потому что им была задана эта тенденциозность. Они должны были каждую молекулу нашей истории разделать, как бог черепаху, то есть дискредитировать – достаточно убедительно, на основе фактического материала.
Они это сделали, и это легло на полки. И если б оно лежало на полках, ничего бы не было. В сущности, мы тоже занимались американским империализмом, критиковали его сколько угодно. Но! Это всё не осталось на полках, это всё перешло в наш спецхран и стало функционировать под рубрикой "Для служебного пользования", малой серией, не важно как ещё. Зависело от того, что это были за произведения – Коэн, Конквист, Бжезинский – и т.д., и т.п. Всё это существовало для некоего круга, который должен был знакомиться с буржуазными теориями и с тем, как они наводят тень на наш плетень – дабы лучше вести идеологическую информационную войну. Среди этих людей были фрондёры, то есть люди в погонах или с соответствующими допусками и при довольно высоких политических функциях, и при этом давно уже относящиеся весьма скептически к советской истории и советскому обществу. Не говорю, что эта история и это общество не давали к тому определённых оснований, но сейчас не в этом дело. Такие люди были, и я их называю "фрондёрами" – фрондёрами в погонах или фрондёрами при определённом общественном положении. И они это всё читали. Не скажу ксерировали, потому что тогда было "не модно", но каким-то образом давали с этим знакомиться своим друзьям-диссидентам. И рано или поздно вся эта литература, переведённая на русский язык, чаще всего нами, и доставленная сюда тоже чаще всего нами, становилась достоянием диссидентских кухонь, где ее десятилетиями обсуждали люди, которые уже окончательно разорвали отношения с советским обществом по тем или иным основаниям. Не буду обсуждать, насколько эти основания были глубокими, насколько поверхностными, насколько корыстными, насколько идеальными, они были разные. Короче говоря, они разорвали отношения со своим обществом по принципу известного анекдота, как диссидент пишет объявление в газету: "Пропала собака, ..., (дальше – матерное слово), как я ненавижу эту страну!"
Так вот такие диссидентские круги собирались действительно на кухнях, которые назывались диссидентскими, они могли уже находиться как в отказе или под преследованием власти, но в начальном периоде, так и в достаточно комфортном положении. В любом случае, они подолгу всё это обсуждали. Обсуждали детально, подробно, накапливая этот яд ненависти, как бы обучаясь на этих книгах, запоминая всё, что там находится, в основном факты, факты, факты, которые им казались убийственными, неоспоримыми и всё прочее. Так постепенно формировался наш отечественный диссидентско-фрондёрский дискурс. То есть объём определённой литературы по каждому элементу истории, который обсуждался и проговаривался в достаточно узких кругах. Ради бога, он мог проговариваться до Второго Пришествия, это ничего бы не меняло.
Но! Произошло следующее: как только началась перестройка, немногочисленные высокие партийные функционеры, которые её замыслили (а в сущности один человек – Александр Николаевич Яковлев), осуществили следующий приём – они соединили диссидентов с уже проработанным ядом, с этим проработанным контентом или дискурсом, потому что уже все эти знания были не только выучены наизусть, но и оформлены в определённые идеологемы, в определённые интеллектуальные комплексы. Они всех этих самообразовавшихся и отточивших на диссидентских кухнях свою злость и аргументированность людей соединили со средствами массовой информации (которые монопольно на тот момент контролировались правящей партией). Прежде всего, конечно же, телевидением, но и не только. Таким образом, они дали диссидентам излить весь яд на общество, весь накопленный ими яд, который, опять-таки повторяю, был построен по принципу: сначала американские исследования, потом их перевод и их существование в спецхранах, потом их размещение на диссидентских кухнях, потом детальная проработка, формирование дискурса и, наконец, – вперёд!
Было ли это так смертельно опасно, что в этой ситуации общество было обречено? Никоим образом. Достаточно было разрешить нормальную демократическую дискуссию и людям, которые обладали другим представлением о процессе, а главное тем людям, которые умели разговаривать и спорить, дать возможность вести полемику – и, возможно, Советский Союз был бы спасён. А главное – население не сошло бы с ума настолько, насколько оно сошло. Крыша бы поехала не так сильно, удар был бы не так силён, это бы не носило характер когнитивного шока, не носило бы характер широкой социокультурной травмы. Травмы не индивидуальной, хотя и индивидуальной тоже, но коллективной, общественной, национальной, назовите её как хотите.
Но тем другим людям говорить не дали. Или им дали говорить на таких площадках, на которых их не слышали. Или же вместо них выдвигались оппоненты, которые заведомо могли только дискредитировать саму идею оппонирования таким замечательным интеллигентным образованным противникам, какими были диссиденты, которых выпустил Яковлев на телеэфир или в наиболее популярные газеты, которые, подчёркиваю опять, на том этапе полностью контролировались правящей партией.
Итак, удар был чудовищно силён! Никакого противодействия этому удару не было. Более того, на том этапе полемика носила заведомо тупиковый характер – потому что с одной стороны были люди, которые обладали знаниями или тем, что они называли знанием, дискурсом, совокупностью фактов, аргументов: "Вот это было на самом деле так, так и так, вот архивы, вот данные, вот факты" и так далее. А с другой стороны находились люди, которые говорили: "Злопыхатели, не смейте трогать наш советский миф, нашу замечательную легенду о стране и обществе!"
Если бы наше общество было традиционным и охраняло бы свой миф так, как католики в каком-нибудь 17 веке охраняли миф о непорочном зачатии, то есть на любое оскорбление своих святынь отвечали бы просто ударом, так сказать, выхватываемой шпагой, то, возможно, в этом бы не было ничего страшного. Но наше общество было уже модернизированным, современным, оно не сакрализировало свои мифы и не готово было подобным образом их защищать. Оно хотело не мифов, а правды. И как только сторонники Советского Союза и советского общества начинали говорить о том, что вот, де мол, у нас есть священное, у нас есть мифы, [их противники] говорили: "Подожди, подожди, а может, на самом-то деле, всё было пакостным? Может, ты нам просто врёшь? Может быть, это идеологическая мулька?" и т.д., и т.п.
Таким образом, произошёл колоссальный непоправимый фантастический разгром, который начался, по-видимому, всё-таки где-нибудь в году 86-м, либо в конце 86-го – начале 87-го, и закончился в 90-м, 91-м. Это был недолгий период, который определил безумно многое в нашей истории. Потому что за это время широчайшим общественным слоям было доказано, что их первородство – тухлое, порченное! И свои это признали. Свои нашего общества, наши соотечественники. Я видел это, я являюсь очевидцем, я участвовал тогда в дебатах, на "горячих линиях" на московском телевидении или на каких-нибудь открытых площадках. Я видел людей с поведёнными глазами, которые уже приняли в себя дозу этого диссидентского яда, и которые просто сходили с ума от злобы, ненависти, разочарования, от ощущения того, насколько они обмануты, как им вешали лапшу на уши так много лет, и как на самом деле всё это было.
В оправдание своих соотечественников могу сказать, что по ним ударили очень сильно. По ним ударили так сильно, как никогда. И если бы, повторяю, не монополия правящей партии, которая это преступно сделала и которая здесь во всём виновата, конечно, в первую очередь, ибо всегда виноват тот, кто властвует. И если бы одновременно с этим была бы свободная равноправная дискуссия, которой тоже не было, и тоже благодаря правящей партии, которая её не допускала. Если бы это всё было в нормальных демократических формах полноценной равновесной дискуссии, то, возможно, наши соотечественники не были бы так сильно травмированы и деформированы. Но это было так, как это было. В этом смысле история не имеет сослагательного наклонения. Это уже произошло! Сознание было взорвано! Этим страшным ударом, этим первым мессиджем.
Но был и второй мессидж, ничуть не менее важный. Он заключался в следующем, этот мессидж #2: "А зачем вам вообще нужно первородство?! Однова живём! Мы живём сегодняшним днём, дайте пожить! Откуда все эти бредни о том, что необходимы какие-то идеалы, что нужна жертвенность, что мы должны жить какими-то смыслами? Да не этим живём!"
Помнится, у Шмелёва была статья "Идеалы и интересы", если мне не изменяет память. В любом случае, таких статей было очень много, и идеалы были вообще – вообще! - дискредитированы. Очень сильно, всеми возможными способами – осмеянием, дискредитированием. Не только конкретно советские идеалы, но идеалы вообще! Американская мечта никогда не отменяется, она всегда существует – и как американская миссия, и как многое другое. Русским с этого момента сказали, что ни миссии, ни мечты быть не должно вообще. Не только советской, которая "ложна и порочна, ужасна и омерзительна", но и вообще никакой! Жить надо интересами, то есть вот этой самой чечевичной похлёбкой. Эрих Фромм называл это "гуляш", но вот мне ближе термин "чечевичная похлёбка".
Оба эти мессиджа проникли в сознание наших соотечественников, огромного количества соотечественников, и в итоге они отказались от своего первородства. Причём если в 91-м году, в 90-м и даже в 92-м можно было считать, что они отказались во имя демократии, свободы, права и всего прочего – то есть во имя другого идеала, что в принципе является допустимым. В конце концов, что такое революция 1917 года? Один идеал (православной империи, креста над Святой Софией, православной симфонии и всего прочего) меняется на другой идеал (коммунизм). Идеал на идеал – это такой бартер, такая рокировка.
Это и есть История. Она каждый раз зависает над бездной потому, что каждый раз обрушение одного идеала тяжелейшим образом травмирует общество, но тут же другой идеал заменяет этот идеал, и что-то устанавливается.
К 93-му году стало ясно, что наши соотечественники в значительном количестве поддержали Ельцина, уже поняв, что они обмануты. Уже имея некий символ в виде Белого Дома, над которым были подняты все знамёна, включая красное. Уже зная, что Ельцин к этому моменту нарушил право и выпустил указ 1400, который был заведомо неправовой. Они всё равно не поддержали ту сторону. Некоторые ссылались на то, что это какой-то там неприятный чеченец Хасбулатов. Это полная чушь – потому что не Хасбулатов управлял, а управлял Верховный Совет, избранный самими этими гражданами, которые могли, в конце концов, его потом переизбрать, и большинство в котором составляли люди с очень разными убеждениями, как некоммунистическо-патриотическими, так и отчасти коммунистическими. Поэтому эти все адресации в адрес Хасбулатова совершенно не имеют никакого права на существование.
Граждане просто поверили, поверили тому, что Ельцин сказал, что он ляжет на рельсы, если рынок и вообще реформы не наполнят это корыто очень вкусной чечевичной похлёбкой. Гораздо более вкусной похлёбкой, чем та похлёбка, которую предлагал советский во многом, действительно, аскетический и скудный строй. Граждане в это поверили – и в этот момент завершили, оформили, подвели черту под этапом, который называется метафизическим падением. Ибо смена первородства на чечевичную похлёбку и есть такое метафизическое падение.
При этом я должен сказать, что интеллигенция, которая в этом участвовала (и не просто участвовала, а фактически науськивала граждан, двигала их этим путём) совершила нечто чудовищное. Ибо она действительно к мессиджу #1, согласно которому советское первородство порченное, добавило мессидж #2, согласно которому идеалы – это вообще фуфло.
Ни одно общество, если оно хочет существовать, ни одна власть, если она хочет властвовать, никогда не рубит сук, на котором сидит. Она не уничтожает Идеальное вообще. Уничтожая какое-то исторически обусловленное Идеальное, например, советское (или досоветское), она тут же вставляет на его место другое Идеальное. Отсюда Ленин, который мучительно рассуждал, от какого наследства мы отказываемся, а от какого не отказываемся. Потому что он понимал, что от всего даже отказаться невозможно, поскольку тогда не сумеешь никуда вставить эти свои новые идеалы – они не срастятся. А если они не срастятся немедленно, если не возникнет нового идеального содержания, то ты обществом управлять не можешь, власти быть не может, не может быть легитимности, не может быть ничего! Есть только полузвериное стадо, растерянное и беспомощное, которое не способно быть опорой никакой власти.
Итак, в этом смысле интеллигенция совершила двойное преступление. Она, во-первых, действительно огульно дискредитировала то, в чём не разобралась (я имею в виду советское общество). Во-вторых, она дискредитировала Идеальное вообще. Дискредитировав его, она и себя лишила будущего, потому что она оказалась не нужна. Интеллигенция была жрецом идеального. Если она отказалась от идеального, то зачем она нужна вообще? И власть, власть обрекла на жалкое прозябание, потому что опереться на безыдеальное общество невозможно, можно только плыть вместе с ним по какому-то страшному течению. Это даже не река Стикс, эта бесконечно вонючая, зловонная речка, которая постепенно-постепенно течёт в какие-то канализационные поля, а не даже в поля Аида или в Элизиум. Нет, она течёт в нечто гораздо более стыдное и страшное. И можно только лавируя плыть по этому течению. Вот что было сделано.
Итак, с того момента как это было сделано, а это было окончательно сделано, конечно, в 93-м году (91-й тут не могу считать окончательной вехой просто потому, что была вся неоднозначность фактора Горбачёва, фактора растерянности, непонятность будущих перспектив, частичная незаконность действий ГКЧП и многое другое, там была неопределённость). В 93-м году была полная определённость, но к Белому Дому пришло не пятьсот тысяч человек и не триста тысяч человек, а сорок-пятьдесят тысяч, что бы кто ни говорил.
На расстрел [Белого Дома] смотрели достаточно хладнокровно. После расстрела оказалось растоптанным всё – право в его демократическом понимании, демократические выборы в том подлинном смысле слова, который мог бы как-то ассоциироваться со свободой, а свобода величайшая ценность. И уже было понятно, что всё это сделано только ради того, чтобы кто-то обогатился, и после этого развился вот этот самый капитализм, ради которого это всё и делалось.
Но ведь это делалось не ради капитализма как такового, потому что никто же не воспринимал в этот момент капитализм уже как нечто идеальное. Я подчёркиваю – идеальное рухнуло! Это делалось ради каких-то конкретных приобретений, именно материального характера. Ради большего просперити (процветания), ради большего количества чечевичной похлёбки, которая окажется в корыте. Граждане, отбросив первородство, совершили метафизическое падение, и этим завершили первый этап своей мистерии.
Но возник второй этап. Этап расплаты. Потому что когда ты продаёшь первородство за чечевичную похлёбку, то потом начинает медленно или быстро исчезать эта чечевичная похлёбка. Так действует князь мира сего... Хозяин времени тьмы. Он именно таким способом – в этом его суть – разбирается с теми, кто отказался от идеального.
Почему же граждане считали, что они каким-то образом получат больше чечевичной похлёбки? Если, скажем, советское общество давало некий X этой похлёбки, то почему граждане считали, что её будет больше?
То, что я здесь назвал метафизическим падением, для людей, которым не близка религиозная терминология, может быть названо регрессом, сбросом, социокультурным падением или инволюцией. Эти все слова уже не имеют строго религиозного смысла, они имеют другой смысл и очень сходный, очень сходный. Если действительно считать, что суть в этом, что отказ от идеального, вот этот слом, вот эта катастрофа общественного сознания порождает регрессивный процесс, а я в этом убеждён, вижу это каждый день и не могу в своих прогнозах, оценках или рекомендациях исходить из чего-нибудь, кроме того, что я вижу. Я буду страшно рад обмануться. Я буду очень рад, если процесс не так неблагополучен. Потому что единственное, чего я хочу, – это жить в стране, которая не превращается на моих глазах в место одной из самых главных катастроф ХХI века, и жить в ней вместе с другими, работать. Мне вполне достаточно, если бы я просто ставил спектакли и радовал ими зрителей. Если я ещё могу при этом издавать журналы, разговаривать с людьми по масс-медиа и прочее, то это абсолютно наполненная жизнь, и никакого другого типа жизни мне здесь не нужно. Вопрос заключается в том, что просто эта катастрофа естественно пройдёт по мне – так же, как и по всем остальным гражданам. И всё, что мне хочется, – это её избежать. Но если я вижу, как дело к ней идёт, то закрывать на это глаза и говорить: "Нет, нет, это не катастрофа! Не катастрофа, не падение, а что-то другое. Это не сброс, не регресс, а что-то совсем другое – происки мафии, козни ЦРУ и больше ничто".
Я не говорю, что ЦРУ не участвовало в процессах, которые здесь происходят, и не говорю, что мафия не захватила отчасти власть, превратившись уже давно во что-то другое, гораздо более страшное, чем мафия. У нас нет мафии и нет коррупции, у нас есть новые формы социально-политической организации общества. Конечно, всё это есть, но это не есть окончательный диагноз. Это есть компоненты произошедшего.
Сутью же, ядром произошедшего является, с моей точки зрения, вот эта метафизическая катастрофа падения. Когда она произошла, завершилась первая часть мистерии. Начался регресс. Но граждане-то твёрдо считали, что если они сделали это... продали это. то теперь они получат что-то взамен. И им было важно понять, что же они получат. Что они получат вместо X советского потребления – скромного, далеко не идеального, скудного, в чём-то не лишённого унизительности (очередей и всего прочего)? Они должны были получить больше, чем X. За счёт чего?
Я уже сказал, что происходящее, являющееся метафизическим падением, для человека, который мыслит духовными категориями, может быть названо "регрессом", "сбросом" или "инволюцией". Так вот, в процессе инволюции особь, которая начала двигаться по пути инволюции или регресса, или коллектив, который начал двигаться по этому пути, или макро-коллектив, именуемый "нация", "общество" и так далее – любое такое сообщество или индивидуум, начав двигаться по этой траектории, мыслит для себя любые приобретения как отказ от обременений. Где в итоге – при очень глубокой инволюции – обременением может оказаться всё что угодно. Больной, а то и здоровый ребёнок, больная, а то и здоровая жена, всё что угодно! Старик-отец, старуха-мать, всё что угодно! В пределе – всё что угодно, если человек начал падать, то есть двигаться, встал на путь инволюции. А граждане мыслили некими скромными отказами от обременений.
Первое, от чего они хотели отказаться, и считали это очень разумным, – это от того, чтобы кормить разного рода братские страны – Кубу, Анголу или, например, страны Варшавского договора. Пресловутая поговорка "Куба – си, мясо – но" отскакивала от зубов наших не только диссидентствующих, но и вообще скептически настроенных по отношению к происходящему граждан только так. "Давайте, - сказали граждане, - раз уж мы не строим коммунизм во всём мире (то есть мы отказались от первородства), давайте-ка теперь откажемся от того, чтобы кормить Кубу, Анголу, СЭВ и всё прочее, и мы получим к X некий Y. Потому что мы, освободившись от этого обременения, можем все средства направить на потребление. И у нас потребление станет больше!". Как говорят математики, X+Y больше, чем X. Вроде всё логично.
Второе – оборона, военно-промышленный комплекс. "Давайте, - сказали граждане, - если уж мы не воюем с Америкой за коммунизм, у нас нет с ней идеологического конфликта, а также всего другого, давайте не будем создавать такой военно-промышленный комплекс, такую армию, чтобы она так сверхдержавно поддерживала наши интересы аж на Кубе и бог знает где, в Никарагуа или неизвестно где ещё... В Афганистане... Давайте это всё обременение по крайней мере уменьшим, и за счёт этого некое Z, взятое за счёт уменьшения этого обременения, тоже пустим на потребление. X+Y+Z ещё больше X! Намного больше X! Смотрите, как мы уже движемся к своему счастью чечевичной похлёбки!".
И вроде бы эти первые два шага были логичны в том смысле, что вроде сними эти обременения, направь их на потребление, купи шмоток, продуктов и чего-нибудь ещё, и действительно окажется больше!
Но граждан соблазнили на третий шаг. Им сказали: "Нужно сделать ещё один шаг ради увеличения чечевичной похлёбки, причём радикального. У нас неэффективная экономика, неэффективное советское государство, весь этот "совок" производит очень мало! Он неэффективно производит, он неспособен наполнить прилавки, произвести очень много разного рода продуктов, он на это не способен! Давайте заменим его на наш капитализм! Тогда вместо X наш капитализм произведёт 100 X! Да, он возьмёт себе 70 X. Потому что богатые должны быть богатыми, потому что он не будет иначе работать. Но 30-то он оставит нам! Мы в 30 раз повысим своё потребление за счёт только одного действия – мы быстро построим капитализм!". Или, как говорил Ельцин: когда заработает дремлющая рука рынка, дремлющие силы! Мне так и виделись гекатонхейры. их так звали, кажется, в Греции, такие сторукие существа, которые сейчас заработают, и "пойдёт уж музыка не та, у нас запляшут лес и горы"! Граждане согласились и начали строить капитализм, причем, поскольку им 100 X захотелось быстро, то они решили построить его в несколько лет.
Мы много раз спрашивали их (можете прочитать мои ранние книги, подобные "Постперестройке", или статью "О механизме соскальзывания"): с какой стати в стране, где законные накопления ничтожны, где даже академик или крупный юрист не может накопить за свою жизнь больше ста тысяч рублей, с какой стати в такой стране сформируется нормальный капитал? Кто купит эти заводы и фабрики? Магазины и спортивные залы? Кто это всё купит?! Было сказано тогда же: "Да, это купит мафия! Цеховики, мафия. Ну, во-первых, поскольку все "совки" – люди нездоровые, то все "антисовки" – люди здоровые, поэтому они-то и есть соль земли нашей. Во-вторых, не важно, что они преступники. Они, когда купят, станут хорошими!"
То есть фактически была дана санкция на построение не капитализма вообще, а на ускоренное построение криминального капитализма. Который и построили! И который, оформившись, вовсе не захотел отказываться от своей криминальности и никогда от неё не откажется! Если был наихудший способ построения капитализма в России. Я-то считаю, что построение капитализма в России вообще дело довольно дохлое. Если этот капитализм сдал все позиции в 1917 году, в феврале, когда состоял из действительно совсем не худших и достаточно честных людей, много жертвующих на культуру, науку и на всё остальное, если он тогда не выдержал политически, то тут есть много вопросов о том, в какой степени Россия с капитализмом сочетаема в принципе. А также есть вопросы о том, каково будущее капитализма в мире. Вопросов очень много, мы подходим к концу классической капиталистической эпохи или эпохи Модерна, и это тоже видно.
Но, в любом случае, наихудший способ построения капитализма был такой, и именно он был выбран гражданами. Он один! Потому что хотелось быстро-быстро! Как говорится в фильме "Вокзал для двоих": "Быстренько, быстренько, сама, сама, сама!"
Итак, создали эту зубастую зверюгу под названием "данный капитализм". Зверюга сначала (или одновременно, вам, может, будет так лучше) съела всё, что съедали братские страны, то есть Y. Потом съела то, что съедали армия и ВПК, то есть Z. А потом взялась за X, который остался у населения. И она жрёт этот скудный советский X! Она его сожрала до 0,8 X, до 0,7, до 0,5 - и она его сожрёт до конца! Граждане этой зверюгой будут съедены до конца. Ибо тот, кто отказался от первородства, чечевичной похлёбки не получит! Чечевичную похлёбку будут кушать те, кто его соблазнил на то, чтобы он сдал первородство, и в этом для меня диалектика происходящего. В этом вторая часть мистерии падения.
Окончательно граждане поняли, что их дожирают до костей буквально сейчас! Я не знаю, почему они это понимали так долго. Может быть, им сначала казалось, что всё дело в каком-то переходном периоде, а потом будет лучше. Может быть, потом казалось, что всё дело в том, что у них такой плохой правитель или такое плохое правительство. Дело не в правителях. Вообще бесконечное обсуждение правителей дело тяжелое и бесперспективное, потому что в данном случае речь идёт о классе, об опорной базе, о макро-социальном псевдосубъекте, который это всё делает, и который выдвигает тех или иных ставленников. Эти ставленники оказываются в сложнейшем положении потому, что, с одной стороны, им всё-таки приходится хоть в какой-то степени считаться с народным мнением (порвут-то не макро-социальный субъект, не класс этот в целом, а их конкретно), а, с другой стороны, они полностью должны опираться на этот класс и выражать его интересы.
Итак, вопрос в качестве этого класса. Он ничего не произвёл. То есть совсем ничего! Это не значит, что все эти люди, которые сейчас загребают миллиарды, не выдают на-гора какие-то продукты. Они их выдают. Те же, которые создавали в Советском Союзе. Ту же нефть, тот же алюминий и т.д., и т.п. В тех же количествах. Наладив как-то заводы, подремонтировав их. Но они не создали ни сверхчистого кремния (или циркония, или германия), ни каких-нибудь новых микросхем, ни каких-нибудь суперпрограммных продуктов, ничего этого они не создали. Как и не создали они и качественно нового индустриального производства. Нет ничего. Говорят, что были плохие самолеты, плохие машины и плохие вагоны и паровозы. Но теперь нет никаких, кроме купленных за нефть и всё прочее. Просто никаких!
Это суть данного класса! Это его природа, это его неотменяемая социальная онтология. Он так – это его генезис – он так произошёл, он на это запрограммирован, он таков по своей сути. Когда граждане поняли, что он их начинает жрать до костей? Поняли они это по реальности, которая оформилась. Суть-то заключается не в том, что она сейчас более страшна, чем была. А в том, что она сейчас оформилась, и видно, как она неумолимо движется в строго определённом направлении – вот в этом, ни в каком-то другом. Граждане это поняли на шкуре, когда их реально стали кушать.
Я много раз спрашивал своих друзей, которые ведут наиболее скромный образ жизни, ограничены в средствах, или кого-то из работников своей организации, которые в силу наличия большой семьи или меньшей зарплаты должны экономить: "Сколько надо, чтобы здоровый, сильный, нормальный мужчина средних лет дома поел три раза в день, как полагается, – с мясом, овощами, фруктами, молочными продуктами и всем остальным?"
Люди называют разные цифры. Кто-то говорит 300 рублей, кто-то 400, кто-то говорит 500 рублей в день. О`кей, возьмём среднюю цифру, пусть 400, и пусть я даже ошибаюсь, хотя посчитать это нетрудно, и каждый может это сделать сам. Помножим это на 30 дней, это будет 12 тысяч. Дальше начинается ЖКХ, плата за которое непрерывно растёт, дальше начинается транспорт, дальше начинаются неотменяемые расходы. Вы же должны постирать свою одежду, не только купить её, ещё и купить стиральный порошок, а также запасные части для стиральных машин, а также, возможно, новую машину, если она сломается. Вы же как-то всё это должны делать!
Постепенно получается из этих расчётов, что самый скудный средний образ жизни (да, не бедственный, а такой вот уныло-допустимый образ жизни) в том, что касается питания, одежды и общественного транспорта – это что-нибудь в районе 20-25 тысяч рублей в Москве. Значит все, кто получает меньше, уже проиграли необратимо! Необратимо раз и навсегда по отношению к советскому X. Эти, у кого меньше 25 тысяч, у них уже меньше, чем было X, которое равнялось 200 рублям советского времени.
Теперь есть люди, у которых меньше. Кроме того, представим себе, что у этого человека есть дети. Далее представим себе, что ему надо. я не скажу – сделать сложную операцию, а просверлить дырку в зубе. Далее представим себе, что ему надо отдыхать, о, ужас! Или представим себе, что он должен дать детям образование. Тогда он проиграл уже тотально! И он это понимает. А у него есть ещё одна проблема, которая вообще в этой ситуации нерешаема. Это жильё.
У меня есть хороший друг, который очень верно и вопреки всем тяготам и лишениям служил в армии, дослужился до высокой должности, работал в Генеральном штабе, жил в арендуемой коммунальной квартире. И, наконец, озверев от всего этого, а также от того, что ни его способности (а он оказался кандидатом наук, окончил аспирантуру и защитился на философском факультете МГУ, перед этим кончал разного рода ВУЗы, писал книги совсем неглупые), что не только он не может это всё реализовать, но он не может даже просто честно служить – по причинам, всем понятным. Он ушёл в крупную, очень крупную бизнес-группу и получил очень высокую зарплату, которую, будучи человеком, правильно организованным и экономным, большей частью собирал. И, наконец, накопив, купил себе двухкомнатную квартиру и вместе с женой страшно обрадовался.
У них двое детей. Через какое-то время сын его привёл в эту квартиру жену, а дочь привела мужа, родились дети, возникла двухкомнатная квартира на три семьи. Другу надо купить две квартиры, пусть дешёвые, – для сына и для дочери. Это сумма, превышающая полмиллиона долларов, которую этот друг уже никогда не получит.
Значит, оказалось, что проиграло не 90% населения, а 95%, а, возможно, и больше. Непонятно, где группа, которая по чечевичной похлёбке выиграла? Она очень мала.
Любая революция для того, чтобы сделать реставрацию необратимой, осуществляет очень простые вещи. Она что-нибудь такое даёт народу, что потом народ назад не отдаст. Великая французская революция дала землю крестьянам и Наполеоновский кодекс, т.е. какие-то права, сломавшие сословные перегородки. И кто потом ни приходил после того, как Наполеона отправили на Эльбу, а потом на Святую Елену, какие бы это ни были реставрационные силы, они это уже назад вернуть не могли. Потому что они понимали, что народ это не отдаст никогда.
Революция 1917 года тоже что-то дала и каким-то образом закрыла дверь реставрации. Я хочу спросить: что, даже в плане чечевичной похлёбки, дала данная социальная трансформация? Вот что?.. Говорят, что она дала право ездить за рубеж. Кому?.. На передаче "Суд времени" выступала учительница, которую мы пригласили из Томска. Она получает 8000 рублей. Восемь тысяч! Она не сможет съездить даже из Томска в Омск. Мы в Москву её приглашали на свои деньги потому, что она не могла за это заплатить, для неё это как сон был, как абсолютно фантастическая возможность. Она может поехать за границу? В Париж? В Лувр? Вы не смешите людей! Про кого вы говорите? Про себя? "О чем может порядочный человек говорить с наибольшим удовольствием? О себе!"
Так сколько таких? Я могу ездить по миру, как угодно, и я езжу по миру, как угодно, но я принадлежу к 3% своих сограждан или какому-то другому количеству процентов, которые никоим образом не могут говорить от лица других. Что ещё получили эти люди? Что? Открытую социальную перспективу? Какую? Что получили учёные, инженеры, педагоги, то есть группы, которые в любой стране мира, включая Египет и чуть ли не Анголу, всё равно живут лучше остальных сограждан? Они получили счастье, эти группы, которые сами волокли на себе всю эту перестройку? Они получили "счастье" жить хуже других! Заведомо хуже! И они знают про это. Удар был нанесён по ним.
И после этого мы говорим о модернизации? Мы будем создавать отдельные точки, твёрдо зная, что мы недофинансировали науку, образование, инженерный комплекс раз в 10-12? О чём мы говорим?.. О каких приобретениях? Для кого?.. Для людей, которые раньше хоть по стране могли ездить, а теперь из Томска в Москву не могут приехать? Для кого?..
Люди это постепенно осознают. Это осознание рождает недовольство. Очень мягкое, вялое, беспомощное, но массовое! Это недовольство носит сугубо социальный характер. Оно связанно с тем, что ясно, что взамен советского X получили меньше, а получат ещё меньше, чем было. И теперь становится ясно то, что в принципе надо было бы обсудить научно, но когда-нибудь в другой раз. Что такое общественные фонды потребления? Сколько же реально из общественных фондов потребления получал советский человек? Мои расчёты могут быть неточными, и я знаю, что многих они приведут в глубокое возмущение, но я-то считаю, что советский человек из общественных фондов потребления получал, переводя на современные деньги, не меньше 3000 долларов в месяц. Можно обойтись без общественных фондов? В каком-то смысле можно. Ну, тогда отдайте этот минимум, а не выдумывайте какой-то фантастический прожиточный минимум, очень напоминающий цифры из Освенцима. Какие-то там 5000 рублей, на которые должны жить люди. И что они должны есть, как они должны воспроизводиться, каким образом они должны оплачивать расходы – непонятно.
Общественные фонды потребления – это и был социализм. Реальный, живой, грубый и неловкий, но он был. Советское предприятие, о котором много говорили, и которое хаяли, как только могли, оно ведь было не только предприятием. Там были профилактории, санатории, пионерлагеря, какие-нибудь подшефные совхозы, там строилось жильё, там происходила масса всего. Это был очень сложный социальный организм, но мы же его не обсудили. Как только его уничтожали! Этот организм сопротивлялся все 90-е годы. Все 90-е годы красные директора, которые уже встали на путь приватизации, больше всего боялись за социалку. "Социалка, социалка, социалка!" – любой ценой пытались её сохранить. Как только это исчезло – о чём говорит бюджет? Бюджет ни о чём не говорит.
Вопрос же не в бюджетной сфере, вопрос во всей этой гигантской производственной сфере, которая охватывала всю страну. В стране был определённый материальный уклад. Конечно же, мне лично ближе не материальный уклад, а нечто другое. Я, например, аскетизм советский очень даже ценил. Я не понимаю, почему этих шмоток должно быть бесконечное количество, и они должны быть в каком-то невероятном количестве видов, разновидностей, почему от барахла все должно ломиться. Ну, есть несколько типов костюмов, ну, есть у тебя три-четыре пальто, ты, надел и пошёл. Тебе они не нравятся? Пойди к портному. Да, это будет чуть-чуть подороже, но ведь чуть-чуть.
Мне нравилось то, что на Чернышевской улице, где я жил, было четыре кинотеатра, и в каждом из них шли какие-то фильмы, между прочим, иногда далеко не плохие. Да, там было меньше кафе, но никогда не понимал, почему всё надо превратить в место, где все непрерывно жуют? Жуют и покупают, жуют и покупают? Почему это всё?.. Как можно настолько, так сказать, "очечевитить"?! Мне это не нравится! Я не хочу навязывать эти взгляды остальным согражданам. Сограждане же отреагировали на потерю "чечевицы".
Но поскольку перед этим сограждане отказались от первородства, то человек, который отказался от первородства, сломан! А сломанный человек бороться за своё материальное благополучие не может, как и ни за что другое. Он сломан и потому обездвижен. Отсюда гигантский паралич социального действия. Александр Николаевич Яковлев, который говорил о сломанном хребте, знал толк в метафорах. Он выбрал метафору точную. Существо с переломанным хребтом не может рукой, сжатой в кулак, отразить атаку на него. Оно еле шевелится, а, может быть, не шевелится вообще. Может быть, оно только мычит: "Мммммээээ, ммээ, мэ!". Оно и говорит, то существо: "Не хочу!"
Но ведь этого недостаточно для того, чтобы сделать необратимое обратимым. Эту мистерию каждый из вас может лицезреть два раза в день – утром и вечером, когда он выдавливает из тюбика зубную пасту. Её выдавить очень легко, но назад она не всасывается.
Но главное-то заключается не в этом, а в том, что до тех пор пока мы не обсудим проблему с первородством, всё, что мы делаем в том, что касается чечевицы, все эти негодования по поводу того, как [она] уменьшается, не стоят и ломаного гроша.
С одной стороны, это живая страшная трагедия огромного большинства наших сограждан. Это социальный нагнетаемый ад, в который их опускают.
С другой стороны, сограждане же должны признать каким-то образом, что они в этом участвовали, что весь этот переход осуществлялся в условиях максимальной для России демократии, максимального реального волеизъявления. Да, оно было невелико. Да, большинство проголосовало за Советский Союз, а Советский Союз разрушили. Но ведь возможности выйти и протестовать против этого разрушения были! И никто бы сразу в чёрные воронки не посадил. Или нет? Или это не так?
Давайте-ка это всё-таки обсудим подробнее – вот этот главный вопрос о первородстве, который с какой-то лёгкостью отдала историческая личность, которую мы все любим: наша страна, наше общество, наш народ. Если мы этот вопрос не обсудим, мы путей выхода не найдём.
x
Дмитрий_Шторм
14 July 2011
Камрады, можете подсказать, кто занимается поставкой манипуляторов из Владивостока?
Нужен трёхтонник. Года 2002-2003.
Нужен трёхтонник. Года 2002-2003.
Дмитрий_Шторм
11 July 2011
Это к слову об этнической принадлежности!
Вот, например, есть такой Сергей Ервандович Кургинян, так он больше русский, чем иные этнические русские соотечественники!
рекомендую ознакомиться с передачами Суть времени: www.eot.su
Вот, например, есть такой Сергей Ервандович Кургинян, так он больше русский, чем иные этнические русские соотечественники!
рекомендую ознакомиться с передачами Суть времени: www.eot.su
Дмитрий_Шторм
11 July 2011
Как будет появляться время буду дополнять и описывать подробно деятельность клуба.
Все кому будет интересно, милости просим, включайтесь в работу.
Все кому будет интересно, милости просим, включайтесь в работу.
Дмитрий_Шторм
2 August 20111
Наконец я добрался до сайта.
Честно говоря не знаю с чего начать, по этому начну с начала.
Друзья, у многих из нас болит душа за происходящее в нашем государстве.
Многие из нас задают вопрос, что делать?!
У многих, когда они не находят ответа, опускаются руки и тогда люди говорят: "Таааа ну его на ..., ничего не сделаешь, да что можно изменить, я, мол, маленький человек, что я могу, что от меня зависит, пойду лучше пива выпью!", - и так далее и тому подобное.
Я задавал себе подобные вопросы на протяжении лет десяти, и, как многие, ответа не находил, но продолжал терзать себя вновь и вновь спрашивая: "Что млин делать?", - но не опускал руки, т.к. не хотелось сдаваться.
В самом начале этого года, я, совершенно случайно, наткнулся на первые, только вышедшие, выпуски передачи Суть времени за авторством известного отечественного политолога и политического консультанта - Сергея Кургиняна, они зацепили своей спокойностью и взвешенностью, а так же умным изложением окружающей нас действительности, происходящей, как внутри страны, так и за её пределами. Это было начало февраля, но уже тогда после нескольких передач появилось чёткое понимание что необходимо делать.
То, что описывалось в передачах, честно говоря у многих вызывало резкое отторжение, по моему мнению, в силу того, что Сергей Ервандович говорит о страшных вещах, которые ожидают наше гос-во и как следствие нас всех. К шестой части было предложено создать виртуальный клуб Суть времени с определённой целью, сохранить территориальную и иную целостность нашей, пока ещё, необъятной Родины. И работа закипела по всей стране.
Добились крупных результатов в противодействии программе "Десоветизация сознания граждан" разработанной "Советом по правам человека и гражданского общества" при Президенте РФ. Эта программа фактически, в долгосрочной перспективе, была направлена на пересмотр результатов второй мировой войны и признание СССР, наряду с гитлеровской Германией, виновником второй мировой войны.
Вот цитаты из программы по "Десоветизации сознания граждан":
---
1. Необходимо признать, что «народу России после последних
100 лет почти не за что себя уважать».
* Цитата отсутствует в официальном тексте программы. Данная фраза принадлежит члену Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте С.А. Караганову, главе рабочей группы разработавшей этот документ. Она произнесена 1 февраля 2011 года на заседании совета в Екатеринбурге.
2. Необходимо признать советский период нашей истории
одним большим преступлением, а Советский Союз —
преступным государством (4*).
3. Необходимо признать, что «вся Россия — «большая Катынь» (5*).
При этом имеется в виду точка зрения, что массовое
захоронение в Катыни — дело рук НКВД.
4. Необходимо признать, что в СССР осуществлялся «геноцид» (6*),
то есть советское руководство осознанно истребляло
советский народ.
5. Необходимо признать Советскиий Союз «тоталитарным»
государством и на этом основании считать его таким же,
как гитлеровская Германия
---
Это только малая толика того, что фигурирует в программе, всё приводить не буду, кому интересно может почитать.
Успехи в противодействии этой программе стали возможны после проведения социологического опроса граждан нашей страны на предмет отношения народа к тем вопросам, которые поднимаются в этой программе. На что был получен ответ, что 89,7% граждан нашей страны против того, что предлагает совет по правам человека при президенте РФ.
Данный результат был распространён в СМИ и предъявлен общественности, включая руководство всех без исключения ведущих партий страны.
После этого прекратилась оголтелая пропаганда этой программы.
Помимо внутренних проблем, отчаянно усилились внешние факторы давящие на страну извне.
Серия революций на ближнем востоке, которая уже в разы усилила позиции радикальных исламистов, плюс усиливающееся давление на РФ со стороны, назовём его так, Большого запада, говорят, что основные угрозы целостности государства, ещё впереди.
Если к этому добавить регрессивные процессы идущие внутри страны, катастрофическое падение уровня образования, упадок промышленности, разрушенная полуголодная армия, адский уровень коррупции и организованной преступности, уничтоженное здравоохранение, запредельный уровень героиновой и прочей наркомании и это только малая часть проблем в нашем государстве.
Эти задачи необходимо решать незамедлительно, необходимо всеми силами противостоять регрессу, в противном случае мы с вами скатываемся всё глубже в пропасть неосредневековья из которого ни у нас, ни у наших детей выхода не будет!!
Глядя в лицо этим вызовам виртуальный клуб Суть времени сформировался и начал работать. К его деятельности может присоединиться любой желающий.
В данной теме хотелось бы обсудить, всё, что касается передач Суть времени и работы клуба Суть времени. Так же мы можем обсудить здесь вызовы стоящие перед нашей страной и то, как каждый из нас может помочь Родине.
Приглашаю всех, кому не безразлично своё будущее и будущее детей!
Вот ссылка на сайт клуба, так же там можно посмотреть передачи Суть времени: http://eot.su/welcome кто не видел, может ознакомиться.
У кого нет возможности посмотреть в интернете, может обратиться ко мне, я выдам DVD диски с записью.
------------
Для зарегистрированных на трекере.
Цикл передач "СУТЬ ВРЕМЕНИ" (С.Е. Кургинян)
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3404066
Честно говоря не знаю с чего начать, по этому начну с начала.
Друзья, у многих из нас болит душа за происходящее в нашем государстве.
Многие из нас задают вопрос, что делать?!
У многих, когда они не находят ответа, опускаются руки и тогда люди говорят: "Таааа ну его на ..., ничего не сделаешь, да что можно изменить, я, мол, маленький человек, что я могу, что от меня зависит, пойду лучше пива выпью!", - и так далее и тому подобное.
Я задавал себе подобные вопросы на протяжении лет десяти, и, как многие, ответа не находил, но продолжал терзать себя вновь и вновь спрашивая: "Что млин делать?", - но не опускал руки, т.к. не хотелось сдаваться.
В самом начале этого года, я, совершенно случайно, наткнулся на первые, только вышедшие, выпуски передачи Суть времени за авторством известного отечественного политолога и политического консультанта - Сергея Кургиняна, они зацепили своей спокойностью и взвешенностью, а так же умным изложением окружающей нас действительности, происходящей, как внутри страны, так и за её пределами. Это было начало февраля, но уже тогда после нескольких передач появилось чёткое понимание что необходимо делать.
То, что описывалось в передачах, честно говоря у многих вызывало резкое отторжение, по моему мнению, в силу того, что Сергей Ервандович говорит о страшных вещах, которые ожидают наше гос-во и как следствие нас всех. К шестой части было предложено создать виртуальный клуб Суть времени с определённой целью, сохранить территориальную и иную целостность нашей, пока ещё, необъятной Родины. И работа закипела по всей стране.
Добились крупных результатов в противодействии программе "Десоветизация сознания граждан" разработанной "Советом по правам человека и гражданского общества" при Президенте РФ. Эта программа фактически, в долгосрочной перспективе, была направлена на пересмотр результатов второй мировой войны и признание СССР, наряду с гитлеровской Германией, виновником второй мировой войны.
Вот цитаты из программы по "Десоветизации сознания граждан":
---
1. Необходимо признать, что «народу России после последних
100 лет почти не за что себя уважать».
* Цитата отсутствует в официальном тексте программы. Данная фраза принадлежит члену Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте С.А. Караганову, главе рабочей группы разработавшей этот документ. Она произнесена 1 февраля 2011 года на заседании совета в Екатеринбурге.
2. Необходимо признать советский период нашей истории
одним большим преступлением, а Советский Союз —
преступным государством (4*).
3. Необходимо признать, что «вся Россия — «большая Катынь» (5*).
При этом имеется в виду точка зрения, что массовое
захоронение в Катыни — дело рук НКВД.
4. Необходимо признать, что в СССР осуществлялся «геноцид» (6*),
то есть советское руководство осознанно истребляло
советский народ.
5. Необходимо признать Советскиий Союз «тоталитарным»
государством и на этом основании считать его таким же,
как гитлеровская Германия
---
Это только малая толика того, что фигурирует в программе, всё приводить не буду, кому интересно может почитать.
Успехи в противодействии этой программе стали возможны после проведения социологического опроса граждан нашей страны на предмет отношения народа к тем вопросам, которые поднимаются в этой программе. На что был получен ответ, что 89,7% граждан нашей страны против того, что предлагает совет по правам человека при президенте РФ.
Данный результат был распространён в СМИ и предъявлен общественности, включая руководство всех без исключения ведущих партий страны.
После этого прекратилась оголтелая пропаганда этой программы.
Помимо внутренних проблем, отчаянно усилились внешние факторы давящие на страну извне.
Серия революций на ближнем востоке, которая уже в разы усилила позиции радикальных исламистов, плюс усиливающееся давление на РФ со стороны, назовём его так, Большого запада, говорят, что основные угрозы целостности государства, ещё впереди.
Если к этому добавить регрессивные процессы идущие внутри страны, катастрофическое падение уровня образования, упадок промышленности, разрушенная полуголодная армия, адский уровень коррупции и организованной преступности, уничтоженное здравоохранение, запредельный уровень героиновой и прочей наркомании и это только малая часть проблем в нашем государстве.
Эти задачи необходимо решать незамедлительно, необходимо всеми силами противостоять регрессу, в противном случае мы с вами скатываемся всё глубже в пропасть неосредневековья из которого ни у нас, ни у наших детей выхода не будет!!
Глядя в лицо этим вызовам виртуальный клуб Суть времени сформировался и начал работать. К его деятельности может присоединиться любой желающий.
В данной теме хотелось бы обсудить, всё, что касается передач Суть времени и работы клуба Суть времени. Так же мы можем обсудить здесь вызовы стоящие перед нашей страной и то, как каждый из нас может помочь Родине.
Приглашаю всех, кому не безразлично своё будущее и будущее детей!
Вот ссылка на сайт клуба, так же там можно посмотреть передачи Суть времени: http://eot.su/welcome
кто не видел, может ознакомиться.У кого нет возможности посмотреть в интернете, может обратиться ко мне, я выдам DVD диски с записью.
------------
Для зарегистрированных на трекере.
Цикл передач "СУТЬ ВРЕМЕНИ" (С.Е. Кургинян)
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3404066
Про Девочек! Типо... женщинология ))) Краснодарский край
Дмитрий_Шторм
11 July 20111
ФигАсе, а тема-то не умерла совсем)))
Belosnejka
Косметики должно быть столько, чтобы её не было видно, даже с близкого расстояния. имхо.
Belosnejka
Косметики должно быть столько, чтобы её не было видно, даже с близкого расстояния. имхо.
Аренда квартиры на месяц Мусор
Дмитрий_Шторм
11 July 2011
Завтра выложу телефон людей, которые занимаются сдачей квартир.
Сегодня телефон забыл на работе.
Сегодня телефон забыл на работе.
ДР ФФКЛУБ-Краснодар / 5 лет вместе / б/о "Межгорье" Краснодарский край
Дмитрий_Шторм
22 April 2010
| цитата: |
| -Phil- Шторм все слышал, когда мы с Михой обсуждали эту тему во время танцiв biggrin2.gif |
ААААААААААААААААААААААААА!!!111111111111111
жжоте с фоткой)))
ДР ФФКЛУБ-Краснодар / 5 лет вместе / б/о "Межгорье" Краснодарский край
Дмитрий_Шторм
9 April 2010
Привет по кругу всем достойным, нУ чЁ кАк??
Я еду с ночевкой.
Я еду с ночевкой.
Про Девочек! Типо... женщинология ))) Краснодарский край
Дмитрий_Шторм
9 April 2010
Дальше про феминизм, причем сразу много 
:
5. КОНЦЕПЦИЯ ПАТРИАРХАТА
:5. КОНЦЕПЦИЯ ПАТРИАРХАТА
Скрытый текст
5. КОНЦЕПЦИЯ ПАТРИАРХАТА
Мужчина может все. А женщина – все остальное…
Из серии «Знаете ли вы?»
Концепция патриархата – одна из центральных в идеологии феминизма второй половины XX века. Если кратко, то это «система мужского господства и дискриминации женщин с помощью социальных, политических и экономических институтов». То самое подавление женщин с помощью физического превосходства.
Вот как пишет об этом врач-психотерапевт и психоаналитик Н.Н. Нарицын (http://www.naritsyn.ru):
Природа, дав женщине способность рожать детей, не предназначила ее для таскания тяжестей, наделив большей силой мужчину. Мужчины же решили, что природа таким образом определила им не столько физическую работу, сколько власть над слабыми женщинами… Когда отношения между нашими первобытными предками формировались по законам стаи, самец уже был главным в этой стае – только потому, что он физически сильнее. Ведь основной принцип стайной иерархии гласит: вожак должен быть сильным… Это явление существовало достаточно долго, и нет ничего удивительного, что постепенно женщины привыкли к тому, что они хоть и прекрасный – но все же слабый, «второсортный» пол… Постепенно, по мере развития человечества, половой диморфизм начал сглаживаться, возрастала значимость интеллекта. В такой ситуации мужчины далеко не всегда стали выходить победителями… и тогда было принято беспрецедентное решение: чтобы мужчина всегда был выше женщины, надо было женщину… нет, не столько подавить, сколько срочно начать уважать, защищать и пропускать вперед. Но только затем, чтобы закрепить ее положение «слабого пола»! Мужчины-рыцари, давая женщине фору, тем самым
… избегали с ней открытого соревнования. Мол, я оказываю т
ебе свое покровительство, несу тебя на руках, ухаживаю за тобой, потому что «априори» сильнее тебя – так что лучше вообще не лезь и знай свое место.
Честно говоря, к рассуждающему на таком уровне психоаналитику я на прием не пошел бы.
Не, прикинь, это он серьезно! На голубом глазу утверждается, что основной задачей мужчин за всю историю цивилизации было не что-то иное, а именно угнетение женщин! И женщины к этому «постепенно привыкли»! Вот они, новые высоты исторической науки! Значимость силы и авторитета вожака, оказывается, вовсе не в том, что он отвечает за безопасность, спокойствие и питание стаи, а в том, что он женщин подавляет. А в войне интеллектов мужчине, конечно, победителем не выйти: это им не на кулачках тренькать.
И, разумеется, – заговор: кем-то где-то когда-то «было принято беспрецедентное решение» унизить женщину, используя уважение к ней…
В общем, детский сад. Я еще могу понять врача-психиатра Нарицына. Он, видимо, работает преимущественно с женщинами и как опытный манипулятор понимает, что им нужно говорить не правду, а то, что они хотят услышать. И говорит, разумеется. Но в любом случае эти его забавные «размышления» есть пример очень показательный – вся феминистическая пропаганда строится на этих нехитрых постулатах.
Вот, например, что пишет в своей книге уже знакомая нам Шико Тан:
На протяжении многих десятков тысячелетий существовавшая цивилизация Матриархата, возглавляемая Великой Богиней Матерью и Ее земными Представительницами, Женщинами, из Которых наиболее привилегированное положение занимали Жрицы, не знала войн, человеческих жертвоприношений, социальных несправедливостей, революций и этнических дискриминаций. При всем том мы должны отметить, что этим людям никто не обещал посмертных кар или блаженств, никто не принуждал их силой или угрозами к исполнению канонического свода нравственных законов. Они жили в неогражденных селениях, не страшась нашествия завоевателей, не отгораживая себя от окружающей их Матери-Природы, с Которой ощущали себя единым целым, и имели полную свободу действий, не ограниченную «каменными скрижалями» или «уголовным кодексом». Будучи свободными работать или не работать, они сами избирали первое, не потому, что им грозила статья «за тунеядство»; в труде они видели залог благосостояния своего племени и своей собственной семьи. Имея свободу убивать или не убивать себе подобных, они избирали второе, но отнюдь не страшась тюремной камеры; от такого поступка их удерживало чувство глубокого благоговения перед Матерью мира, Дающей жизнь, Которая Сама есть Жизнь, проявляющаяся во всяком живом существе, обитающем на лице Земли. Живя в условиях абсолютной сексуальной свободы, где ни законами, ни общественным мнением не осуждалась ни одна разновидность половых связей, Матриархальный мужчина никогда не насиловал Женщину, потому что в любой из Них видел земное воплощение Великой Богини. Коротко говоря, это было самое высоконравственное общество из всех, когда-либо существовавших на нашей планете. Нравственность была естественным образом жизни общества Матриархата, где никакой поступок при этом не объявлялся «смертным грехом», за которым долженствовала бы последовать «вечная погибель» бессмертной души.
А вот и увиденная свежим взглядом Шико Тан теория заговора:
С появлением письменности, время которого приблизительно сов
пало с почти окончательным разрушением цивилизации Матриархата, цари и жрецы патриархальных народов и племен наряду со спешным перекраиванием мифологий мира активно принялись за составление сводов религиозно-нравственных законов…
це
ль составления религиозных, нравственных и религиозно-нравственн
ых законов была у всех народов одна и та же: недопущение возрождения Матриархата, в котором высочайшая нравственность существовала вообще без каких бы то ни было законов.
Просто подмывает возразить словами чеховского героя, использовавшего подобный доказательный метод: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Так и видишь, как на исходе первобытно-общинной эпохи со всего мира в тогдашний Рейкьявик или Кэмп-Дэвид слетаются цари да жрецы, сжимая в трясущихся ручках ножницы для спешного перекраивания мифологий и нравственных законов.
С точки зрения исторической науки все изложенное просто набор идеалистических выдумок, чушь, не подтвержденная ничем, кроме искреннего убеждения самой Шика Дам… в смысле, Шико Тан и ее единомышленниц, но такая упрощенная модель понимания ситуации очень распространена. Хотя и основана на нелепых убеждениях, некритичном восприятии и на откровенном незнании материала (кстати, это примитивная и часто свойственная именно женщинам модель мышления).
Скажем, трезвомыслящим людям (дамам в первую очередь) совершенно ясно, что средняя женщина – недоброе, вредное, бестолковое и недалекое существо. И с помощью элементарной логической транспозиции можно легко представить,
каким
именно может быть управление, во главе которого такие существа стоят. Это скорее всего и тебе хорошо знакомо, дружище, – все традиционно «женские» учреждения (детские сады, школы, в меньшей степени – поликлиники) являют собой прекрасные примеры, что собой представляет женский коллектив – да еще, не дай бог, управляемый женщиною. Любой, кто имел более или менее тесные деловые контакты с любым из перечисленных заведений, вспоминает о том как минимум с содроганием.
И только мужская рассудительность, великодушие и снисходительность могут уравновешивать бесноватость средней женщины, бесноватость, которая, не находя умиротворения, просто выплескивается через край – тем более интерферируя с идентичными качествами других женщин, если приходится регулярно и плотно с ними общаться. И эти очевидные вещи феминистками не замечаются и не учитываются. Более того, возможно, как раз сдерживание женских негативных качеств, которое мужчинами проводится более или менее сознательно, феминацистками и воспринимается как подавление женского начала. Но тут уже, как говорится, без комментариев: ведь бисера на всех свиней не напасешься.
Порой даже и неглупые, в общем-то, люди цепляются за теорию заговора, не видя, что отношения мужчины и женщины с миром и друг с другом – не есть результат воспитания или навязанная культурой модель, а как раз наоборот:
мышление и поведение определяются половой принадлежностью
.
Давно провалились все попытки доказать, что «патриархальность» общества определена традицией и силой, а не свойственными полам особенностями мышления и поведения.
До сих пор не подтверждено само существование матриархата в глобальном (или хотя бы заметном) масштабе. Отмечены лишь отдельные проявления женоцентризма в редких примитивных обществах, причем «точечно» и лишь в условиях, в которых он явно вызван не какими-то мистическими причинами, а элементарными требованиями ситуации и условиями выживания общества (подробнее об этом чуть ниже).
Зато, наоборот, давно доказано, что «мужественность» или «женственность» (а также – присущие им качества характера и поведения) диктуются генетически. В мужских или женских хромосомах даже болезни по половому признаку зашифрованы! Скажем, в Х-хромосоме находятся гены, поломка которых вызывает болезни, проявляющиеся только у мужчин – альбинизм глаз, гемофилия, дальтонизм, мышечная дистрофия Беккера и т.п.
Удаление некоторых «мужских» хромосом из генного набора самцов крыс меняет свойственную им модель поведения на «женскую». Ну, а как влияет на людей (лесбиянок, гомосексуалистов или трансвеститов) употребление гормональных препаратов, и так известно: меняется не только внешность, но и черты характера.
Говоря еще проще, стремление мужчины доминировать определяется генетически, биохимически и гормонально, а не воспитательно. Точно так же и женщина, следуя продиктованной ей самой природой программе, обычно сама стремится занять естественное для себя положение.
Но поразительно, что такие простые вещи приходится объяснять. Видимо, феминизм действительно победил.
Мужчина может все. А женщина – все остальное…
Из серии «Знаете ли вы?»
Концепция патриархата – одна из центральных в идеологии феминизма второй половины XX века. Если кратко, то это «система мужского господства и дискриминации женщин с помощью социальных, политических и экономических институтов». То самое подавление женщин с помощью физического превосходства.
Вот как пишет об этом врач-психотерапевт и психоаналитик Н.Н. Нарицын (http://www.naritsyn.ru
):Природа, дав женщине способность рожать детей, не предназначила ее для таскания тяжестей, наделив большей силой мужчину. Мужчины же решили, что природа таким образом определила им не столько физическую работу, сколько власть над слабыми женщинами… Когда отношения между нашими первобытными предками формировались по законам стаи, самец уже был главным в этой стае – только потому, что он физически сильнее. Ведь основной принцип стайной иерархии гласит: вожак должен быть сильным… Это явление существовало достаточно долго, и нет ничего удивительного, что постепенно женщины привыкли к тому, что они хоть и прекрасный – но все же слабый, «второсортный» пол… Постепенно, по мере развития человечества, половой диморфизм начал сглаживаться, возрастала значимость интеллекта. В такой ситуации мужчины далеко не всегда стали выходить победителями… и тогда было принято беспрецедентное решение: чтобы мужчина всегда был выше женщины, надо было женщину… нет, не столько подавить, сколько срочно начать уважать, защищать и пропускать вперед. Но только затем, чтобы закрепить ее положение «слабого пола»! Мужчины-рыцари, давая женщине фору, тем самым
… избегали с ней открытого соревнования. Мол, я оказываю т
ебе свое покровительство, несу тебя на руках, ухаживаю за тобой, потому что «априори» сильнее тебя – так что лучше вообще не лезь и знай свое место.
Честно говоря, к рассуждающему на таком уровне психоаналитику я на прием не пошел бы.
Не, прикинь, это он серьезно! На голубом глазу утверждается, что основной задачей мужчин за всю историю цивилизации было не что-то иное, а именно угнетение женщин! И женщины к этому «постепенно привыкли»! Вот они, новые высоты исторической науки! Значимость силы и авторитета вожака, оказывается, вовсе не в том, что он отвечает за безопасность, спокойствие и питание стаи, а в том, что он женщин подавляет. А в войне интеллектов мужчине, конечно, победителем не выйти: это им не на кулачках тренькать.
И, разумеется, – заговор: кем-то где-то когда-то «было принято беспрецедентное решение» унизить женщину, используя уважение к ней…
В общем, детский сад. Я еще могу понять врача-психиатра Нарицына. Он, видимо, работает преимущественно с женщинами и как опытный манипулятор понимает, что им нужно говорить не правду, а то, что они хотят услышать. И говорит, разумеется. Но в любом случае эти его забавные «размышления» есть пример очень показательный – вся феминистическая пропаганда строится на этих нехитрых постулатах.
Вот, например, что пишет в своей книге уже знакомая нам Шико Тан:
На протяжении многих десятков тысячелетий существовавшая цивилизация Матриархата, возглавляемая Великой Богиней Матерью и Ее земными Представительницами, Женщинами, из Которых наиболее привилегированное положение занимали Жрицы, не знала войн, человеческих жертвоприношений, социальных несправедливостей, революций и этнических дискриминаций. При всем том мы должны отметить, что этим людям никто не обещал посмертных кар или блаженств, никто не принуждал их силой или угрозами к исполнению канонического свода нравственных законов. Они жили в неогражденных селениях, не страшась нашествия завоевателей, не отгораживая себя от окружающей их Матери-Природы, с Которой ощущали себя единым целым, и имели полную свободу действий, не ограниченную «каменными скрижалями» или «уголовным кодексом». Будучи свободными работать или не работать, они сами избирали первое, не потому, что им грозила статья «за тунеядство»; в труде они видели залог благосостояния своего племени и своей собственной семьи. Имея свободу убивать или не убивать себе подобных, они избирали второе, но отнюдь не страшась тюремной камеры; от такого поступка их удерживало чувство глубокого благоговения перед Матерью мира, Дающей жизнь, Которая Сама есть Жизнь, проявляющаяся во всяком живом существе, обитающем на лице Земли. Живя в условиях абсолютной сексуальной свободы, где ни законами, ни общественным мнением не осуждалась ни одна разновидность половых связей, Матриархальный мужчина никогда не насиловал Женщину, потому что в любой из Них видел земное воплощение Великой Богини. Коротко говоря, это было самое высоконравственное общество из всех, когда-либо существовавших на нашей планете. Нравственность была естественным образом жизни общества Матриархата, где никакой поступок при этом не объявлялся «смертным грехом», за которым долженствовала бы последовать «вечная погибель» бессмертной души.
А вот и увиденная свежим взглядом Шико Тан теория заговора:
С появлением письменности, время которого приблизительно сов
пало с почти окончательным разрушением цивилизации Матриархата, цари и жрецы патриархальных народов и племен наряду со спешным перекраиванием мифологий мира активно принялись за составление сводов религиозно-нравственных законов…
це
ль составления религиозных, нравственных и религиозно-нравственн
ых законов была у всех народов одна и та же: недопущение возрождения Матриархата, в котором высочайшая нравственность существовала вообще без каких бы то ни было законов.
Просто подмывает возразить словами чеховского героя, использовавшего подобный доказательный метод: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Так и видишь, как на исходе первобытно-общинной эпохи со всего мира в тогдашний Рейкьявик или Кэмп-Дэвид слетаются цари да жрецы, сжимая в трясущихся ручках ножницы для спешного перекраивания мифологий и нравственных законов.
С точки зрения исторической науки все изложенное просто набор идеалистических выдумок, чушь, не подтвержденная ничем, кроме искреннего убеждения самой Шика Дам… в смысле, Шико Тан и ее единомышленниц, но такая упрощенная модель понимания ситуации очень распространена. Хотя и основана на нелепых убеждениях, некритичном восприятии и на откровенном незнании материала (кстати, это примитивная и часто свойственная именно женщинам модель мышления).
Скажем, трезвомыслящим людям (дамам в первую очередь) совершенно ясно, что средняя женщина – недоброе, вредное, бестолковое и недалекое существо. И с помощью элементарной логической транспозиции можно легко представить,
каким
именно может быть управление, во главе которого такие существа стоят. Это скорее всего и тебе хорошо знакомо, дружище, – все традиционно «женские» учреждения (детские сады, школы, в меньшей степени – поликлиники) являют собой прекрасные примеры, что собой представляет женский коллектив – да еще, не дай бог, управляемый женщиною. Любой, кто имел более или менее тесные деловые контакты с любым из перечисленных заведений, вспоминает о том как минимум с содроганием.
И только мужская рассудительность, великодушие и снисходительность могут уравновешивать бесноватость средней женщины, бесноватость, которая, не находя умиротворения, просто выплескивается через край – тем более интерферируя с идентичными качествами других женщин, если приходится регулярно и плотно с ними общаться. И эти очевидные вещи феминистками не замечаются и не учитываются. Более того, возможно, как раз сдерживание женских негативных качеств, которое мужчинами проводится более или менее сознательно, феминацистками и воспринимается как подавление женского начала. Но тут уже, как говорится, без комментариев: ведь бисера на всех свиней не напасешься.
Порой даже и неглупые, в общем-то, люди цепляются за теорию заговора, не видя, что отношения мужчины и женщины с миром и друг с другом – не есть результат воспитания или навязанная культурой модель, а как раз наоборот:
мышление и поведение определяются половой принадлежностью
.
Давно провалились все попытки доказать, что «патриархальность» общества определена традицией и силой, а не свойственными полам особенностями мышления и поведения.
До сих пор не подтверждено само существование матриархата в глобальном (или хотя бы заметном) масштабе. Отмечены лишь отдельные проявления женоцентризма в редких примитивных обществах, причем «точечно» и лишь в условиях, в которых он явно вызван не какими-то мистическими причинами, а элементарными требованиями ситуации и условиями выживания общества (подробнее об этом чуть ниже).
Зато, наоборот, давно доказано, что «мужественность» или «женственность» (а также – присущие им качества характера и поведения) диктуются генетически. В мужских или женских хромосомах даже болезни по половому признаку зашифрованы! Скажем, в Х-хромосоме находятся гены, поломка которых вызывает болезни, проявляющиеся только у мужчин – альбинизм глаз, гемофилия, дальтонизм, мышечная дистрофия Беккера и т.п.
Удаление некоторых «мужских» хромосом из генного набора самцов крыс меняет свойственную им модель поведения на «женскую». Ну, а как влияет на людей (лесбиянок, гомосексуалистов или трансвеститов) употребление гормональных препаратов, и так известно: меняется не только внешность, но и черты характера.
Говоря еще проще, стремление мужчины доминировать определяется генетически, биохимически и гормонально, а не воспитательно. Точно так же и женщина, следуя продиктованной ей самой природой программе, обычно сама стремится занять естественное для себя положение.
Но поразительно, что такие простые вещи приходится объяснять. Видимо, феминизм действительно победил.
x
ДР ФФКЛУБ-Краснодар / 5 лет вместе / б/о "Межгорье" Краснодарский край
Дмитрий_Шторм
1 April 2010
Ты у нас в гостях, говори по русски или переводчика найми!!!
Dark mode
© 2024 ffclub.ru − Ford vehicles owners club